Души военные порывы

Потом, уже разбираясь, выяснили, что Тимур Анатольевич добился своего, и засадил-таки пулю в ствол пушки, да так, что снаряд ее сдетонировал в казеннике. А также, по ходу, еще один, так как тот вылетел в отделение для экипажа и убил, или ранил мехвода, который и нажал на педаль акселератора. Ну а дальше было все понятно. Из живых в машине не нашли никого – Тимур отомстил за всех наших девятерых погибших.

После этого случая были еще бои и атаки, в некоторых войной выкашивало больше половины личного состава, но пулеметчик неизменно оставался жив. И даже невредим. Вот и закрепился за ним титул «Каспер». Доброе, неуязвимое, и, к тому же – черное привидение.

Но сегодня, видимо, этому титулу придет конец. Нас выслали на заведомо смертельную позицию. Мы должны были отвлечь внимание обороняющихся фрицев на себя. А потом – героически погибнуть, попутно забрав пару-тройку иноземцев с собой. Но это – в лучшем случае.

Началась атака. Туман едва спал, и мы поняли по истошным воплям с высотки о том, что наши атакующие войска стали видимыми. Со стороны цели разом затрещало, забухало и задудукало всё, что только можно, но вопли от этого нисколько не утихли.

И на фоне всего этого вдруг заговорил наш пулемет – бестрассерная лента косила кого-то на возвышенности, но ее обитатели относительно долгое время не обращали на нас внимания. Хотя наша задача именно в этом и состояла – завладеть их горячими взорами.

Мы выпустили всю коробку, когда в нашу сторону, наконец, обратили взоры своих прицелов несколько десятков глаз. Бахнули пара мин, да пропели пара сотен растерянных пуль – мы перезаряжались, поэтому о нашем местонахождении враги догадывались лишь приблизительно.

Переждав их горячие «поиски», Тимур высунулся вновь, немного поелозил ногами и выпустил длиннющую очередь по видимым только ему целям.

А через минуту начался ад.

Наш полк взял высоту к девяти часам утра. Потом по ней долго еще молотили пушками, ракетами и авиацией вражеские артиллеристы, ракетчики и пилоты. Но, несмотря на это, погибших с нашей стороны было относительно мало. Полк отбил четыре контратаки, а потом наши соседи по флагу пошли в наступление, и немцы в бессильной своей злобе поняли, что их в очередной раз обдурили, заставив сконцентрироваться на этой чертовой высотке.

Но все эти подробности я узнал уже после войны.

А пока я валялся с развороченным мясом бедра и переломанными ребрами на нашей огневой позиции №2. Рядом, в углублении от старого колодца лежал сам Тимур. Точнее, его лучшая половина… Снаряд разорвался где-то на расстоянии семнадцати миллиметров от него.

Капеллан

После госпиталя меня направили в другой полк, который также бесконечно ходил в атаки, держал бесполезную оборону, а в перерывах между этим пополнял себя молодым пушечным мясом.

Среди такого мяса к нам прибыл и священник. Обыкновенный священник Петропавловской епархии, отец Федор. В миру – Илья.

Склонный к полноте пожилой мужик в рясе с небольшим, по размерам, крестом на небольшом, по объему, животе довольно быстро завоевал расположение наших бойцов своим веселым нравом. Изначально мы считали, что будут от него лишь заунывные песни о Боге, которые, кроме как в тоску, никуда больше ввергнуть не могли. И это несмотря на то, что каждый из нас исправно молился на свои окопы и бил поклоны каждой пролетающей мимо железяке. Одним словом, на войне действительно ни одного атеиста не было.

Но все равно, особым желанием подтягивать теоретическую часть по основам возни господней с нашим людским племенем, наши воины не бесные, не горели. Хотя с первым же лучиком солнца первого дня знакомства с ним комполка приказал нам собраться именно для этого, так как была суббота, и никто в округе особо не воевал.

Вот именно с того момента он и начал завоевывать расположение суровых мирян, что с оружием в обнимку сидели напротив него. Не очень приветливые лица выражали лишь два желания: поспать и поесть. А это было возможно только при выполнении третьего, но главного желания – уйти.

– Здравствуйте, воины!

– Приве-ет…

– Бонжур…

– Коничива.. – вразнобой ответствовала паства.

– Чем сегодня жили? Что ели, что пили?

– Да ты, отец, издеваешься что ли? Не жрамши, не спамши уже вторые сутки сидим! Про кухню ты и сам знаешь!! Конь – косоногий, повар – полоротый, бог от нас отвернулся! А на духовной пище мы много не навоюем…

– Бог никогда не отворачивался от нас. Прости, но я – человек служивый, поэтому на первое, что среагировал, так это на это.

– Не отвернулся? Почему же тогда столько гов… горя вокруг? А? ты скажи мне? Как служивый служивому!

– И то правда, что бога нет, – подал голос другой солдат по фамилии Дудков. – Как же иначе объяснить всю ту несправедливость, что сейчас нас окружает?

– Да и до войны-то ее особо не было, – это Филин. Фамилия у него такая – Филин. Да и прозвище, впрочем, тоже.

– Не видите бога, значит?

– Не видим! – рявкнули едва ли не хором.

– Отвернулся?

– Отвернулся, отвернулся. Ты, давай, мякину тут не разводи. Сразу задвинь нам пару писаний, да мы пойдем делами заниматься. Нужными!

– Конаненко! – голос командира полка раздался прямо над ухом, хотя сам полковник стоял метрах в тридцати от аудитории. – Ты опять бучу поднимаешь? Совсем ничего святого не осталось уже? Еще раз встанешь – сядешь! Понял?!!

– Такточ, тврщполкник!!

– Всё! Всем глаза раскрыть, рты – нараспашку! Сидеть, внимать! И негромко молчать!! Всем ясно? Конаненко?

– Такточ, тврщполкник!!!

– Я ушел. Но я – повсюду.

После того, как спина командира полка скрылась в блиндаже, Конаненко, которому только что грозил срок на «губе», буркнул:

– Вот если кто из вездесущих и существует на Земле, так это – наш комполка.

В толпе нестройно засмеялись. Юмор тут присутствовал на каждом шагу (иначе не выдержать) однако те шутки, что на «гражданке» имели бы ошеломляющий успех, в окопах порой вызывали лишь пару коротких смешков. И наоборот – совершенно непритязательная шутейка (ну глупей просто некуда) иногда разрывала суровых воинов степей просто в хомячки.

– Ну так о Боге не я разговор завел, сами подняли, – отец Федор также, с лукавОй в глазах смотрел на нас с артиллерийского ящика.

– А как это? Ты ж – поп, о чем тебе еще-то гутарить? Бог, рай, ад, грехи – вот и весь ваш набор, – Конаненко смачно сплюнул себе под ноги.

– Я о жизни вообще-то разговор начал. Про Бога-то, я гляжу, вы и без меня всё знаете. И даже больше. Я только инструкции на старославянском-то и знаю: как отпеть, как покрестить, как поженить… Поженить-то никого здесь не надо?

Пара хмыков. Три плевка.

– Видимо, нет, – продолжил батюшка. – Ну так вот, я продолжу. Жизнь, я так понял, у вас – не сахар: войну вести заставляют, землю рыть требуют, голодать по три дня – я сейчас разговор веду! – внезапно повысил Федор голос, едва заметив в толпе намеки на какие-то комментарии.

– Так вот, – продолжил он, когда все успокоились. – Жизнь эту мы выбрали сами, и поэтому нечего на других пенять. Я закончил. Начинайте.

– Дак – хэх! Да как же мы-то в этом виноваты, когда на нас эти лупни европейские полезли! Сами!! А мы тебе виноваты! Мы, что ли и не жить должны были вовсе, чтобы их не раздражать?

– Нет, должны. К Богу вы, конечно, обращаться сейчас не будете – не в доверии он у нас, у людей. Но тогда я прошу вас обращаться к тому, кто у вас в самом сильно доверии… – отец замолчал.

– А кто? – не выдержал Дудков, – Кто это?

– Так ну вы же сами! Иль чо? Тоже доверия нету? Ежели так, тогда вам – к Богу. Никого еще не предал ни разу, но многих, правда, наказал. Но никого никогда не обманывал.

– Отец святой, ты, конечно, наверное, святой, но такую ересь нам, пожалуйста, не неси больше! Да из-за твоего божка тут уже тысячелетиями кровь рекой льется. По всей Земле, по всем углам!