Санитариум. Серый мир в белом халате

– Да ты неуч! Лучше послушай меня сюда, раз сам ещё не додумался. Чем больше ты изолируешь пациентов в надзорку – тем хуже показатели по результатам проводимой тобой профилактики, тем ты, соответственно, более профессионально непригоден!

– А что же мне ещё делать!? Даже Корытов – и тот всё докладывает Доценту, хотя должен мне помогать! И не только он… Уверен, что докладывают очень многие, если не все!

– Старший фельдшер на то в отделение и поставлен самим Витамином, чтоб доносить на тебя. Неужели ты думаешь, что Доценту реально интересно, чем каждый из нас занимается? Нет, конечно. Ему важно, чтобы показатели по эксперименту были положительные, а как их добиться – он и сам не знает, потому как фармаколог он больше, нежели терапевт!

– Ну, а мне-то что делать? Не могу же я, в самом деле, не реагировать ни на что и только положительную динамику в историях отмечать! Корыто же настучит, и другие тоже сообщат….

Тем временем, пока шёл этот разговор шёпотом в кабинете, к калитке четвёртого отделения экстенсивной терапии подбежал дежурный Секции Дезинфекции и Гигиены (СДиГ) карантинной зоны (как официально именовали внутренний периметр Филиала) и запыхавшимся голосом передал младшему фельдшеру отделения, что Доцент Кафедры парапсихологии срочно вызывает к себе Старшего фельдшера отделения. Не прошло и двух минут, как Корытов выбежал из калитки успокоительной решётки участка своего отделения на больничный двор в направлении главного корпуса. Прошёл через калитку решётки Ординаторской почти бегом, где его записал в журнал Ассистент Дежурного Ассистента Главврача Филиала, выбежал в другую калитку, ведущую в участок санчасти.

Тут важно заметить, что карантинная зона была вытянута на четыреста метров в виде прямоугольника с юга на север (где заканчивалась на вершине холма). Она была объединена общим периметром с хоззоной, соединяясь с ней восточной стороной через «нейтральную» зону, где стоял двух-этажный Надзорный корпус, и «внизу», на юге с санчастью, протяжённостью триста метров вдоль основания карантинной зоны. В санчасти размещался Главный корпус, класс ОБ и приёмный покой. Санчасть также огорожена от остальных зон заборами и решетками, а снаружи – общим периметром. В точке соединения трёх зон и санчасти располагалась Ординаторская, так что пройти из одной части в какую-либо другую можно было только через неё. В хоззоне, сразу возле Ординаторской, имелись шлюзовые ворота для въезда и выезда санитарных машин, привозивших и увозивших больных, а на самой этой территории, вытянувшейся на восток на целый километр и «снизу вверх» на пол-километра (соответственно сумме длины карантинной зоны и ширины санчасти), находились полу-разрушенные и почти не разрушенные бывшие производственные здания, часть которых в самой дальней стороне занимало единственное «серьёзное» производство – звероферма. Общий периметр представлял собой прямоугольник на холме, протянувшийся с запада на восток, окружённый тремя рядами заборов, два из которых были из колючей проволоки, а центральный – бетонным. Меж заборами проходили дорожки, на которых иногда можно было увидеть старую собаку, которую пинками подгонял «гулять» санитар, и самих санитаров с ружьями, направлявшихся к сторожевым вышкам, расставленным по углам периметра и через каждые двести пятьдесят метров бетонного забора. Со стороны санчасти к общему периметру примыкало женское отделение мягкой терапии. Каменные бараки отделений выстроены были поперёк длины карантинной зоны, прижатые к западной стороне торцами и отделённые с этой стороны от колючего забора дополнительным бетонным. На самой вершине холма, после бараков, стоял Гигиено-прачечный комбинат (с дез-душевыми, цирюльней, швеем, сапожником и вещевым складом). Параллельно баракам, «внизу», находился в санчасти Главный корпус, а перпендикулярно им, в их же карантинной зоне стояли кормоцех и психо-часть. Надзорный корпус, одиноко вытянутый в своём окружении успокоительных решёток, уныло «смотрел» всей протяжённостью на тылы кормоцеца и психо-части, из которой на эту сторону выходила всего одна дверь – вход в Гильдию Магов (точнее, в одно из великого множества её Отделений по всей стране), из которого во внешний мир иногда выползал, с вечно согнутыми спиной и ногами в коленях, лысый уродец в новенькой пижаме, с большим металлическим кулоном в виде костра со столбом, висевшим на его шее на такой же цепочке, – наместник Алхимика.

Разговор шёпотом в «родном» четвёртом отделении продолжался:

– Тебе, прежде всего, не окунать самого себя в грязь: не отправляй никого и ни за что в надзорную палату!

– А как не отправлять!? Корыто и его шайка полу-больных фельдшеров принесут мне кучу докладных записок каждый день, как всегда, и едва ли не на всех в отделении!

– Элементарно! Что-то действительно серьёзное Старший фельдшер тебе не принесёт. Это он отправит прямо к Доценту. Нечто из ряда вон выходящее его фельдшера незамедлительно сообщат в Ординаторскую, откуда тотчас прибежит наряд санитаров. Учитывая, что подобные вещи случаются не так часто, как ворох докладных перед тобой, то ты можешь вызывать лично каждого нарушителя, как вызвал сейчас меня, и проводить профилактические процедуры персонально, занося положительные их результаты в истории болезни.

– Ну, шприц с ним, ладно, – оживился любопытством Солутанов, – а в Гильдию Магов мне их как загнать? Мантры самому там за всё отделение читать или этого дебильного очкарика-наместника Алхимика Усть-Пиздюйского и Херищенского, который тут уже 20 с лишним лет выздоравливает после изнасилования, удушения и съедения соседской девочки профилактической беседой, стоя на коленях перед этим экскрементом, убеждать, что мои больные к нему ходили?! Да ни за что, в зад ему кушетку, утку в рот!

– Тих, тихо, ты не ори, давай! Его самого сварить бы, гада, в котле, да жрать не станешь – это да…. Но, наместник, тем не менее… Короче, делаешь так: проводишь персональные профилактические процедуры по докладным, записываешь в истории, что больной также изъявил желание пойти в Гильдию (больной подписывает – он не откажется, в обмен на отмену надзорки, так как никто не хочет лежать несколько суток связанным, а потом сидеть там же развязанным уже). Вот и всё!

– А с телевизором как быть? Ваша банда его не смотрит, остальные, глядя на вас, тоже отлынивают!

– Тут ты прав: не смотрим. Нам также более чем известно, что остальные на нас смотрят, а не в телевизор. Больше скажу тебе: часто, едва обронив в массе больных слово-другое в нужный момент, а то и просто подходящий звук, мимику, жест мы вызываем в товарищах по несчастью сомнения, будим их разум.

– Зачем? Вы же не дураки, хоть и псих-больные?!

– Затем, пьянь гидролизная, что Корыто нам спокойно жить мешает, и нужно его отсюда убрать, и нет вернее способа достичь этой цели, чем обнаруживать его профнепригодность перед всеми.

– Но это же удары по мне! Меня уберёте!

– Какой ты трудный… И зачем, как думаешь, я с тобой вообще говорю? Да чтоб ты и остался, а осёл со своей шайкой был отправлен туда, где ему самое место: в дезинфекторы!

– В дезинфекторах же почти одни пидарасы! Корыто не пидарас! Как же!? В дезинфекторы кормоцеха, что-ли, его продвигаете!? Так ему за счастье!

– Переживёт без кормоцеха. Будет полу-пидарасом, ничего страшного! Или содомитом – нам всё равно. Всё когда-то бывает впервые. В общем, ты нас не видишь, но делаешь, как я сказал, со всеми, не исключая нас. Корыто мы берём на себя и спасение твоего халата тоже. Просто не мешай. Хорошо?

– Договорились. А как же с телевизором, в…

– Не кипишуй, успокойся. Дома окурки прячь как следует. И бутылки пустые (или в какой таре ты водку нашёл) – в них твоё палево. Как-нибудь расскажу тебе пару полезных примочек за бухло. Не скучай, и в историю пиши, давай! И работай, работай уже – у тебя кипа докладных за всякий порожняк: кто руки неправильно помыл, кто кишечник опорожнял не по уставу, кто брился не вовремя и глаз не закрыл после отбоя, врач ты средний…

***

Серый вышел во внутренний участок отделения и присел на лавочку в тени забора, где к нему присоединился Старший Фельдшер Ординаторской.

– Меня Витамин вызывал. Орал. У него паника – комиссии сверху боится.

– Правильно делает: у него причин хватает. Сделал всё?

– Да, Серый, как ты сказал, я собрал четыре сайки хлеба из остатков от пайки санитаров за три дня. Он же испортился…

– Нам и нужен испорченный. Короче, этот конструктор, строго по сайкам разберёшь по отдельным пакетам. Каждую собранную сайку, её мякоть, смочишь сиропом из воды и того сахара. Пакеты замотаешь, и в тёплое тёмное место их.

– Весь сахар в этот сироп вгрохать?

– Соловей, не будь дураком! Пару ложек на кружку кипятка. Остальной пока припрячь… Наша радость, что хоть и пьют санитары настоящий краснодырский чай, но ценности сахара не знают!

– А точно, получится? Я же никогда этого не делал!

– Не ссы, всё будет в лучшую энцефалограмму, Соловей! Лети, пока наряды на санитарный обход пошли!

Соловей вышел с участка отделения, толкнув входившего Корыто левым локтем поддых (как-бы случайно):

– Ты чего, осёл, не подослеп слегка!?

– Извини, тороплюсь!

– Дебил!

– Я стараюсь, Соловей! На благо Филиала и лично Доцента!

– Давай, иглу не поломай…

***

Асфальт и бетон карантинной зоны (а ничего в ней больше под ногами не было, даже клочка земли, кучки пыли в углу забора или случайно занесённого обжигающим степным ветром из-за нескольких заборов сухого листка с редких, растущих там, кустов, какие местные почему-то зовут лесом) ближе к обеду раскалялся, словно плавясь. Возможно, плавилось даже не это древнее покрытие, а сами подошвы старых, давно изношенных форменных ботинок больного, в которых трое умерло. А может, десять умерло. Или всего двое. Не важно, сколько из них выписалось либо померло народу, но стопы ног Хренина словно жгло огнём. Тень от бетонного забора, отделявшего санчасть, проходившего напротив каменного двух-этажного барака четвёртого отделения, идущего параллельно всей длине барака и, собственно, фактически и образующего внутренний участок отделения, мало помогала от жары. Забор был тоже раскалён лучами того утомлённого Светила, о каком так отвратительно пыталась играть оркестровая труба в психо-части. Рядом присели Мотылини и Вячек.

– Ну?

– Да нормально всё, Мытя, делаем!

– Он послушал? Он сделает? – спросил Вячек.

– Да, говорю же, нормально всё. Нам надо ему подыграть и Корыто сбивать самим как-то…

– А Соловей чего хотел?

– Счастья исцеления – чего ж ещё, Мотыль?! Не спрашивай херню. Что надо, за то и говорили, тебя не касается.

– А как коснётся?

– Тогда и узнаешь.

В этот момент из барака вышел Солутанов и, даже не взглянув на троицу больных у забора, важно поплёлся в сторону Ординаторской по раскалённому плацу. Дежурный фельдшер орал на втором этаже отделения, стоя ногами на старой, едва живой, прикроватной тумбочке, установленной в середине коридора как его рабочий стол: «Коооорм! Коооорм!»

Отделение, выстроившись в колонну по пять на плацу за успокоительной решёткой, соединявшей тот самый забор с бараком, относительно бодро и не в ногу побрело на обед в здание кормоцеха.