Откуда ты, Русь? Крах норманнской теории

Откройте летопись: «Где бо бяше в нас радость, понеже воздыхание и плачь распространися… возпиша вси и бысть плачь и стенание: овем бо брата избита и изъимана, а друтым отци и ближникы»…

Значит плакали все, кто по братьям, кто по отцам, кто по близким. О каком походе говорит это летопись? – именно о походе Игоря!

Понятен теперь и этот скорбный рефрен: «А Игорева храброго полку не кресити! (не воскресить). Заметьте: сказано «полку», т. е., войска, а не только дружины, составлявшейся из воинов-профессионалов. Да, храбрых русских воинов, народа русского, полегшего на поле брани, не воскресить!

Но ни Иловайский, ни Невский, ни тем более иностранец Мазон не понимают, о ком скорбит певец «Слова» (невероятно, но факт).

Говорит ли автор о том, что Игорь «погрузи жир во дне Каялы… Русского злата насыпаша», говорит ли он о дружине (вероятно, того же Игоря): «Дружину твою, княже, птици крилы приоде, а звери кровь полизаша», вспоминает ли он о стягах Рюрика и Давыда, в которых нет единения, говорит ли он о битве на Немиге («Немиги кровавые берега не благом (зерном) посеяны были, а костями русских сынов»), – всюду скорбь о русском народе, о Русской земле и меньше всего о феодалах и аристократах.

Наоборот, ни разу певец не отзывается сочувственно о князьях, как о таковых, но только, как о защитниках родины.

Только в отрывке: «О, стонати Руськыи земли, помянувше первую годину, первых князей»… можно усмотреть сочувствие, уважение и любовь к князьям, к князьям древности, осуществлявшим идеал певца, но это было когда-то! Сегодняшних князей певец честит достаточно.

Далее автору «Слова» брошен упрек в том, что он много внимания уделил военщине, отчасти охоте, что в этом сказывается пренебрежение к народу, к смерду.

Но поймите, гг. Невские, что «Слово» – это песнь о походе, о войне, а не трактат о земледелии. Ведь не будем же мы упрекать автора книги о музыке, что он слишком мало внимания уделил индустриализации (г. В. Невский, конечно, не в счет!).

А что касается охоты, то она в XII веке не была развлечением, забавой, а одним из самых существенных промыслов, которым был занят и пахарь в свободное от полевых работ время, – шкуры зверей это были деньги.

Итак, подавляющее большинство исследователей, особенно в прошлом столетии, не понимали истинного значения «Слова». Не поняли нашей национальной гордости, что ни одна европейская культура не может выставить для соответствующего горизонта времени произведения, могущего стать в сравнение со «Словом».

«Слово» гораздо глубже, серьезнее, политически зрело, чем все фантастические повести или рыцарские песни вроде «Песни о Роланде». И недаром иностранцы подкапываются под «Слово»: никак не могут поверить, что культура русских в XII веке была не ниже, а, может быть, и выше их собственной. К чести исследователей «Слова» следует, однако, отметить, что не все пошли стопами Иловайского и иже с ним. Многие давно поняли и указывали на огромное политическое значение «Слова» и что героем «Слова» в сущности является русский народ.

Некоторые, напр., украинец Мондальский (1918), даже впали в другую крайность и видели в «Слове» только одного героя – пахаря, русский народ, забывая, что представителям защиты его, князьям и дружине, также отведено почетное место.

Другие исследователи, в частности Новиков (1938), достаточно правильно и объективно оценили основные идеи «Слова». Для них основная мысль, так сказать, квинтэссенция произведения заключена в «златом слове» Святослава, обращении к другим князьям.

И действительно: за великолепной декорацией описания похода Игоря скрыта основная цель произведения, – призыв ко всем русским князьям встать в настоящий момент на защиту родины, – это политическое воззвание, очень удачно использующее поэтическую канву для своих целей.

Чтобы не быть голословным, произведем арифметический подсчет, – подсчитаем, сколько строк посвящено собственно походу Игоря и «поэтике», а сколько обсуждению и «политике», т. е., обсуждению прошлого и причин бедствия Русской земли в настоящем.

В центре стоит «златое слово» Святослава (417–542). Далее уже идут слова самого автора на ту же тему, но о беде от «поганых» в Полоцкой земле (542–568). Затем следует обвинительный акт по адресу Ярослава и внуков Всеслава (568–580).

Итого обсуждение главным образом современного политического положения занимает 165 строк.

Но это не все, – автор, вспомнив внуков Всеслава, не забывает и вреда от деяний самого Всеслава (в центре потрясающее сравнение битвы на Немиге с работой: молотьбой зерна на току). И затем певец переходит к упреку Рюрику и Давиду в их розни (580–635); прибавляется еще 55 строк.

Итого 220 строк подряд посвящены главным образом «политике» и прямого отношения к походу Игоря совершенно не имеют.

Однако, перед «златым словом» имеется еще крупный отрывок, где певец показывает на примере прошлого (войны Олега) всю пагубность раздоров между князьями (220–256), прибавляется еще 37 строк.

Далее следует упрек князьям вообще (298–307), добавляется 8 строк, тот же упрек повторяется на строках 327–330. Итого «политике» посвящено 261 строка.

Однако на самом деле «политическая» часть еще длиннее, ибо отрывок: «тии, бо храбрая Святославличя» (332–363) и объяснение боярами сна Святослава (381–416), в сущности, в большей мере принадлежат этой части, а не поэтической, – эти отрывки только подготовка, фон для «златого слова».

В «Слове» всего 792 строки, 5 строк занимает заглавие, 526 занимает «поэтика» и 261 строку (по крайней мере!) занимает «политика». Эти цифры показывают совершенно ясно и объективно, что «политической» части певец придавал огромное значение: по крайней мере, одна треть произведения занята ею.

Эта часть для тех, кто считает «Слово» только хвалебной песнью, безусловно страшно перегружена и растянута, как это неоднократно и высказывалось. На самом же деле это не так: «Слово» – это злободневное политическое воззвание, призыв к действию, к защите родины, совершенно живой, конкретный, поименный, – поэтому должны были быть перечислены все, кто мог помочь походу, отсюда уместность упоминания всех.

«Слово» – это обращение к чувству и разуму всех русских людей и в первую очередь русских князей, – отсюда подробное обоснование призыва фактами в прошлом и настоящем.

Весь поход, вся поэтика «Слова» – это только эмоциональная подготовка слушателя к тому, что будет в самом центре «Слова», – в «златом слове» Святослава, и недаром это место сам певец называет его «золотым», здесь центр тяжести всего произведения, его «summa summarum».

Приходится удивляться не тому, что «политика» занимает более трети произведения, а как искусно разместил певец материал «политический» среди поэтики, так что он оказался как бы замаскированным, почти незаметным; здесь талант певца сказался в совершенстве.

В уста Святослава вложено чрезвычайно умелое, дипломатически-громкое слово ко всем русским князьям (возможно, прямой отголосок действительно существовавшего).

Все в этой речи, что вносит рознь, неудовольствие, оставлено в стороне, все мелкое, личное забыто. Князья выставляются в самом лучшем свете, как богатыри, честные и храбрые, вспоминаются крупные деяния их.

Святослав обращается буквально ко всем русским князьям, не забывая ни средних, ни малых, и всюду отмечая доблесть их дружин и тем подготовляя благоприятную почву для положительного решения о походе, ибо с мнением дружин князья очень считались.

Начинает «злато слово» Святослав с упрека Игорю и Всеволоду; отдавая дань их смелости, благому намерению поразить врагов, сочувствуя их беде, он упрекает их в неосторожности, в самонадеянности.

Далее он переходит попутно к брату своему Ярославу. Он восхваляет его могущество, его воинов, но упрек в бездействии, в недостаточной помощи Игорю высказан чрезвычайно тонко: «Я уже не вижду власти брата моего…», как будто причина отсутствия поддержки со стороны Ярослава это только печальная случайность.

Такое обращение к Ярославу объясняется не только тем, что это обращение к брату, но и тем, что Святослав, видимо, не потерял еще надежды иметь Ярослава, владения которого были близки к половцам, участником задуманного похода. Он не решается порывать с братом, которого сам певец в дальнейшем считает главным виновником раздоров.

Далее он обращается к великому князю Всеволоду Большое Гнездо, действительному хозяину Руси в то время. Напоминая о его блестящем походе на Волге против так называемых серебряных болгар и понимая, что Всеволоду трудно идти так далеко, – он подсказывает форму его помощи в общем деле: он может послать князей Глебовичей, своих вассалов и помощников, земли которых лежат ближе к половцам кстати, как бы мимоходом, он не упускает случая сказать приятное Глебовичам, назвав их живыми «шереширами» (метательными орудиями).

Затем он обращается к своим соседям Рюрику и Давиду в весьма хвалебной форме, не забывая и их дружину. Эти похвалы во всеуслышание, перед всем народом, приобретают особый оттенок и смысл, если принять во внимание отношения, существовавшие между Святославом и упомянутыми князьями. Узнав о пленении сына Всеволодом Большое Гнездо, он сказал: «Отомстил бы я Всеволоду, да нельзя, – подле меня Ростиславичи (Рюрик и Давыд). Эти мне во всем делают досады в Русской земле; ну, да мне все равно: кто ко мне из Владимира племени ближе, тот и мой».

Так он говорил, охотясь по левому берегу Днепра. Гнев его, однако, был так велик, что, узнавши о том, что Давыд Ростиславович в это время также охотился в лодках по Днепру в этом же месте, приказал стрелять по нем. Давыд был осыпан стрелами, но ему удалось благополучно уйти.

Далее Святослав обращается с большой похвалой к галицкому князю Ярославу Осмомыслу, напоминая, что это он брал Киев (и мог владеть последним), что Ярослав настолько силен, что посылает войска за далекими землями против султанов (есть данные, что войска Ярослава участвовали в походе для завоевания Гроба Господня).