Стальной рассвет. Пески забвения

– Э-э-э! – махнул короткой полной рукой купец. – Провались она в Эрид! Устал уже. Жизнь почти прошла в этих заботах, а что толку?

За этими разговорами они подошли к двери, за ней слышался шум голосов проснувшихся городских жителей. Слуга отворил дверь, и Эрл покинул гостеприимный дом Римара Жункея. Когда дверь закрылась, купец некоторое время продолжал с задумчивым прищуром смотреть на неё, а потом вернулся в комнаты. Ему предстояло найти наёмников для дальнейшего пути. Хоть это и не такая сложная задача, на первый взгляд, но всегда есть риск нанять тех, кто вместо охраны сам обдерёт тебя до нитки. Хорошо, если живым оставят и отпустят. А могут и убить для собственной безопасности, чтобы избежать возможного преследования со стороны властей. А могут и в рабство продать. Лучше всего нанять людей по чьей-то рекомендации, что Жункей и сделал, обратившись к управляющему своего дома, как к человеку, постоянно живущему в Фессаре и, следовательно, хорошо знающему нужных людей.

Глава II

Ойси Кауди

Шумные, многолюдные утренние улицы совсем не походили на ночные – пустынные, гулкие, тёмные, пугающие неизвестностью слабых духом и телом.

До крепостных ворот, открывающих путь в сторону столицы, Эрл добрался, лавируя между потоками горожан, снующих по своим делам. Памятуя о вчерашнем конфликте со стражниками, юноша не стал надевать красный плащ, привлекающий внимание. Дождавшись, когда через ворота пойдёт какой-нибудь караван, он пристроился к нему под недовольные взгляды наёмников, взятых купцом на охрану каравана. Один сразу подошёл к Эрлу и спросил, чего он хочет. Юноша ответил, что хочет всего лишь выйти из города. Наёмник бросил на него оценивающий, понимающий взгляд и успокоился.

Когда стены города исчезли за холмами, Эрл потихоньку обогнал караван, продолжая идти среди людей, повозок, вьючных животных. Так как он вышел довольно рано, то пыль ещё не успела подняться, и это значительно облегчало путешествие. Вся эта пёстрая толпа возвращалась из города в близлежащие поселения и постепенно редела. К концу дня юноша остался на дороге один и шёл до самого вечера, не встретив более никого. Уже давно закончились возделанные поля и потянулись холмистые пустоши. Никаких селений видно не было, предстояло заночевать на открытой местности. Выбрав для этого холм повыше, а склоны покруче, Эрл забрался на его вершину и уселся, осматривая окрестности, отдалённо напоминающие отроги Химадайских гор, где остался монастырь и отец Ируст с братьями-монахами.

Вскоре после ухода Эрла из дома купца, к нему подошёл слуга.

– Господин, к тебе опять пришёл старый Ла?кта.

– Что нужно ему на этот раз? – недовольно проворчал Жункей. – Впрочем, я знаю, что он хочет. Впусти его, так и быть.

Чтобы не встречать нежеланного гостя в самом доме, купец вышел к воротам, дожидаясь, когда слуга запрёт их за гостем и удалится.

– Приветствую тебя, Римар Жункей, – произнёс гость.

– И я приветствую тебя, Лаукта, – степенно ответил купец. – С чем пожаловал?

– Я хочу просить об отсрочке платежа.

– Нет, Лаукта. Отсрочку ты больше не получишь, – твёрдо ответил Жункей. – Я достаточно ждал. Моему терпению настал конец. Ты знаешь, я добрый человек, но когда моё терпение иссякает, вместе с ним иссякает и моя доброта. Я хочу получить мои деньги – сто монет серебром. В Фессар я теперь не скоро вернусь. А ты уже стар, ты можешь умереть, так и не отдав мне долг.

Гость стоял с потерянным видом, не зная, куда деть руки. Его поношенные одежды, бывшие когда-то дорогими и богатыми, свисали с безвольно опущенных плеч, спутанные седые редкие волосы и столь же седую неопрятную бороду шевелил ветер, на дублёном морщинистом лице застыла унылая маска. Он не решался поднять глаза на хозяина дома.

– Не молчи, Лаукта, скажи что-нибудь, – поморщился досадливо Жункей.

– У меня есть дальняя родственница. Её родители умерли от чумы, успев отправить ко мне единственную дочь. Сейчас мне непросто содержать её. Я могу уступить девушку тебе в покрытие долга.

– Зачем мне твоя родственница? – снова поморщился купец.

– Ты знаешь, что в соответствии с нашими законами женщину можно отдать за долги, даже если она твоя жена или дочь. А уж отдать за долги дальнюю родственницу проще простого.

«Будь прокляты эти аджероны, насадившие в нашей стране такую дикость!» – мысленно воскликнул Жункей, а вслух сказал:

– Да, знаю, Лаукта. Но что я буду делать с ней? Кормить? Что она умеет?

– Она молода, стройна и красива. Ты сможешь выгодно продать её.

– Ты всегда был хитёр, Лаукта, – усмехнулся Жункей. – Ты предлагаешь мне товар вместо денег, чтобы я сам его продал? И при этом ты прекрасно знаешь, что никакая женщина не стоит столько. Значит, пытаясь перепродать твою родственницу, я не покрою свои убытки.

– Это хоть какой-то выход из ситуации, – уныло ответил гость.

– Дай, подумать, – произнёс купец. – Говоришь, она молода, стройна и хороша собой?

– Верно.

– Ну что ж. Приводи свою родственницу. Я посмотрю на неё, и если всё так, как ты говоришь, я отдам все твои долговые расписки. И не тяни с этим. Я отправляюсь в путь ещё до обеда… Я знаю, о чём ты сейчас подумал, Лаукта: если бы ты не пришёл то, глядишь, я уехал бы сам. Нет. На этот раз я уехал бы после того, как сообщил властям о твоём долге. Пусть бы тебя заперли в темницу и держали там… Иди и возвращайся скорее.

«Если он прознает, что мне нельзя соваться к стражникам, то приведёт сюда не свою родственницу, а их. И тогда я не только не получу долг, но и наживу большие неприятности, памятуя о вчерашних событиях. Провалиться тебе в Эрид, старая развалина!», – мрачно думал купец, глядя в унылую сутулую спину уходящего гостя.

Когда Лаукта привёл девушку, Жункей разговаривал с телохранителями – тремя крепкими, грубого вида парнями, увешанными оружием. У каждого на спине висел круглый выпуклый щит, держащийся на специальном ремне, перекинутом через голову. На щитах остались следы от ударов мечей, копий, дырки от стрел, выпущенных из мощных луков. При взгляде на парней и снаряжение любому становилось ясно, что их постоянное занятие – война. Они участвуют в сражениях в качестве наёмников, получая звонкие монеты, а потом бездумно тратят всё в тавернах. Когда деньги кончаются, они снова идут воевать или находят разовую, а если повезёт, постоянную работу телохранителями. Простота их одежды свидетельствовала о том, что парни не придают особого значения нарядам, предпочитая крепкую одежду в основном из выделанной кожи, она вполне подойдёт и для того, чтобы на неё надеть кольчугу. Длинные светлые волосы удерживались неширокими кожаными ремешками, не позволявшими волосам падать на выдубленные ветрами загорелые лица, не обременённые печатью интеллекта, но уже покрытые шрамами, несмотря на молодой возраст парней.

– Товара у меня нет, – говорил Жункей, – в Фессаре я ничего покупать не стал, но на пути в Пиерон ещё будут города, где я планирую приобрести кое-что, так что сначала мы отправимся налегке, платить я вам буду в четверть меньше того, сколько обычно платят за охрану груза. Когда получу товар, оплата пойдёт полная… А! – воскликнул он, увидев Лаукту со спутницей, впущенных во двор слугой. – Подойди сюда, Лаукта и подведи свою родственницу.

Когда старик и закутанная с ног до головы в дешёвые длинные светлые одежды девушка приблизились, Жункей обратился к ней:

– Как зовут тебя?

– Ойси Кауди, господин, – ответила тихо она.

– Открой лицо.

Девушка отвела накидку.

Римар Жункей невольно замер, увидев красивое девичье лицо с нежным румянцем. Большие серые глаза с застывшим испугом и болью унижения всё же смотрели непокорно, выдавая характер – гордый и независимый. Из-под накидки выбилась прядь светлых волос.

Кивнув, купец отошёл, а девушка вновь закрыла лицо.

– Вот твои долговые расписки, Лаукта, – произнёс Жункей. – И покинь сейчас же мой дом. Более я не хочу иметь с тобой никаких дел. Прощай.

Должник, понурившись, пошёл прочь. Слуга закрыл за ним крепкую дверь. А родственница Лаукты застыла неподвижно.

«Действительно, хороша, – подумал Жункей. – Этот негодяй готов продать не только родственницу, но и всех богов, будь он проклят вместе с аджеронами, разрешившими торговлю подданными королевства. Это же не рабы-иноземцы! Невозможно представить подобное при Атуале Третьем! Аджероны окунули страну в хаос несправедливости, вернули давние времена, ещё задолго до династии Саорлингов, когда торговля людьми, а не только захваченными в войнах иноземцами, считалась нормой…»

Отдав необходимые распоряжения управляющему, купец, девушка и телохранители оседлали перекладных лошадей и отправились в путь через те же ворота, где ранее вышел Эрл Сур. На следующее утро путники планировали оставить лошадей на одном из дорожных постов у Стражей дорог, заплатив дорожную подать за уже пройденный путь, там взять других лошадей, и так на перекладных, платя на постах дорожные подати, добираться до Пиерона.

За городом в полях дул боковой ветер, снося пыль от многочисленных ног и повозок в сторону. Она тяжёлой взвесью застилала округу. Хорошего дождя не было давно, земля высохла. Сегодняшним путникам повезло: ветром пыль сносило, она не забивалась в глаза, нос, рот, не оседала на товаре, не вызывала ощущение постоянной жажды.

Римар Жункей никуда не спешил, поэтому пустил лошадь спокойным шагом. Уже скрылось небольшое селение, куда свернули последние попутчики. Купец со своими людьми остался один на дороге, петляющей по холмистой пустоши.

Когда солнце коснулось высоких холмов с крутыми слонами, Жункей отдал распоряжение о разбивке стоянки. И только все спешились, как из-за поворота дороги, скрывающейся за холмом, показался отряд всадников. Они двигались рысью, поднимая пыль. Телохранители тут же вскочили верхом, Жункей и девушка последовали их примеру. Дробный цокот копыт нарастал, уже слышался храп лошадей, но заходящее солнце, от которого приближались всадники, ещё не позволяло их рассмотреть.

Трое наёмников выстроились перед приближающимся отрядом, закрыв собою девушку и купца. Свист выпущенной из лука стрелы и её одновременный сильный глухой удар в щит одного из телохранителей не оставили никаких сомнений в намерениях приближающихся всадников: это были разбойники, промышляющие на пустынных участках дороги. Парни с лязгом выхватили мечи, удерживая коней на месте, рассредоточившись так, чтобы постараться не пропустить врага к купцу и девушке.

Началась рубка.

Лязгнули, сшибаясь, клинки, заржали кони, послышались ожесточённые выкрики, перекрывая беспорядочный топот копыт.

– Остановитесь! – отчаянно закричал Жункей. – У меня нет товара! Но я готов заплатить двойную дорожную подать! Не убивайте нас!

Трое разбойников, заливаясь кровью, почти одновременно повалились с коней. Запах крови ещё сильнее взбудоражил животных. Освобождённые, они вначале заметались среди рубки, затем вырвались и понеслись прочь. Наёмники Жункея всё ещё оставались в меньшинстве, но рубились отчаянно, привыкшие к подобному в своих многочисленных сражениях. Ещё двое разбойников обмякли в сёдлах, выпустив поводья, выронив оружие. Вместе с ними пошатнулся смертельно раненый в грудь выпущенной стрелой наёмник. Это вражеский лучник, нашедший, наконец, наиболее удобную позицию, выбрал момент в круговерти схватки и в поднявшейся пыли, и пустил стрелу, нашедшую цель.