Дневной Дозор

– Не хочет и минутки упускать из этого лета, из «Артека», из своего детства. – Теперь Петр был скорее задумчив. – Первый и последний раз в «Артеке», а что у него еще было в жизни хорошего?

– Как – первый и последний раз? Этот мальчик сказал…

– Он детдомовский мальчик, – объяснил Петр. – Да и большой уже. Попасть к нам снова у него вряд ли получится. Сейчас, конечно, ребенок может приезжать в «Артек» сколько угодно раз, но это за деньги, а благотворительные смены…

Я даже отстала на шаг:

– Детдомовский? Но он так убедительно…

– Все они убедительно говорят, – спокойно ответил Петр. – Наверное, что-нибудь очень крутое? Родители – бизнесмены, в «Артек» ездит три раза в год, осенью собирается на Гавайи… Им же хочется поверить, вот и фантазируют. Малыши – постоянно, те, кто постарше, – реже. Но вы ему понравились, наверное.

– Не сказала бы.

– В этом возрасте еще не умеют выражать симпатию… – очень серьезно сообщил Петр. – Любовь и ненависть вообще легко спутать, а уж в детстве… И знаете, Алиса… небольшое замечание…

– Да?

– Вы очень красивая девушка, а у нас все-таки детский лагерь, в котором немало старших мальчиков. Я не прошу, чтобы вы не пользовались косметикой, и все такое прочее, но… Постарайтесь не носить эту мини-юбку. Она уж слишком короткая.

– Это не юбка короткая, – невинно ответила я. – Это у меня ноги длинные.

Петр покосился на меня. Укоризненно покачал головой.

– Извини, я пошутила, – быстро сказала я. – Конечно, я не стану ее носить. У меня есть джинсы, шорты и даже длинная юбка. И купальник очень закрытый!

Дальше мы шли молча.

Не знаю, о чем думал Петр. Может быть, размышлял о моей пригодности к педагогической работе. Может быть, жалел своего подопечного. Может быть, рассуждал об общем несовершенстве мира. С него станется.

А я улыбалась, вспоминая, как лихо меня обманул пацан.

Вот он – наш будущий соратник.

Будущий Темный.

Если даже он не Иной и ему суждено прожить скучную человеческую жизнь, все равно, такие, как он, – наша опора.

Дело даже не в розыгрыше, конечно. Светлые тоже любят пошутить. А вот то, что рождает в мальчишке подобные шутки – завести и бросить ночью посреди парка незнакомую с местностью девушку, гордо выпятить тощую грудь и прикинуться благополучным ребенком из крутой семьи… Вот это – наше.

Одиночество, неприкаянность, презрение или жалость окружающих – это неприятные чувства. Но именно они рождают настоящих Темных. Людей или Иных, отмеченных печатью собственного достоинства, наделенных гордостью, тягой к свободе.

Кто вырастет из ребенка обеспеченных людей, и впрямь проводящего каждое лето на море, учащегося в хорошей гимназии, строящего серьезные планы на будущее, обученного этикету? Вопреки расхожему мнению вряд ли он будет близок к нам. Ну, к Светлым тоже не обязательно подастся. Проболтается всю жизнь, как кусок дерьма в проруби – мелкие пакости, мелкие благости, любимая жена и любимая любовница, подсидеть начальника, протащить вверх дружка… Серость. Ничто. Даже не враг, но и не союзник. Ведь настоящий Светлый, надо признаться, рождает уважение. Пусть он противостоит нам, пусть его цели недостижимы, а методы – нелепы, но он – достойный противник. Вроде Семена или Антона из Ночного Дозора…

Так называемые хорошие люди одинаково далеки и от нас, и от Светлых.

А вот такие одинокие волчата, как Макар, – наша опора.

Он будет расти, твердо зная, что ему предстоит бороться. Что он – один против всех, что не стоит ждать сочувствия и помощи, как не стоит и растрачивать себя на жалость и милосердие. Не вздумает облагодетельствовать весь мир, но и не станет делать глупых мелких пакостей окружающим, воспитает в себе и волю, и характер. Он не пропадет. Если есть в нем задатки Иного, безмерно редкое и непредсказуемое искусство вхождения в Сумрак, что только и отличает нас от людей, то парень придет к нам. Но и оставшись человеком, он будет невольно помогать Дневному Дозору.

Как и многие другие.

– Сюда, Алиса…

Мы подошли к небольшому строению. Веранда, открытые окна, в одном из них – слабый свет…

– Это летний домик, – сообщил Петр. – В «Лазурном» четыре капитальные дачи и восемь летних домиков. Знаете, я считаю, что летом гораздо веселее жить здесь.

Он словно извинялся за то, что мне и моим подопечным предстоит жить в летнем жилище. Я не удержалась:

– А зимой?

– Зимой здесь никто не живет, – строго сказал Петр. – Несмотря на теплоту наших зим, условия для проживания детей были бы все-таки неадекватные.

Переход на казенный язык ему тоже дался легко. Он будто проводил лекцию для обеспокоенной мамаши – «температура приятная, условия проживания комфортные, питание сбалансировано».

Мы ступили на террасу. И я ощутила легкое возбуждение.

Кажется… кажется, я уже чувствую… это…

Настя оказалась маленькой, смуглой, с чем-то татарским в чертах лица. Симпатичная девица, только сейчас у нее было слишком расстроенное и напряженное лицо.

– Здравствуй, Аля… – Она кивнула мне, как старой знакомой. В какой-то мере так оно и было – ей явно навели ложную память. – Видишь, как получилось…

Я прекратила разглядывать комнатку – ничего особенного в ней все равно не было. Обычная комнатка вожатой: кровать, шкаф, стол и стул. Маленький холодильник «Морозко» и дешевый черно-белый телевизор казались здесь предметами роскоши.

Впрочем, я неприхотлива…

– Настя, все будет хорошо, – фальшиво пообещала я. Девушка устало кивнула, как, наверное, делала все прошедшие сутки.

– Хорошо, что ты так быстро прилетела. – Она подхватила с пола заранее собранную сумку, единственно для того, чтобы ее перехватил Петр. – Ты же работала раньше в «Артеке»?

– Нет.

Настя поморщилась. Возможно, производящий внушение что-то напутал, но сейчас девушке было не до того.

– Я еще успею на утренний самолет, – сказала она. – Петя, машина в Симферополь идет?

– Через час, – кивнул Петр.

Бывшая вожатая снова обратила внимание на меня:

– С девочками я уже попрощалась, – сообщила она. – Так что… никто не удивится. Ты им передай, что я их всех очень люблю и обязательно… что попробую вернуться.

На миг в ее глазах блеснули слезы – видимо, она поняла одну из возможных причин скорого возвращения.

– Настя… – Я обняла ее за плечи. – Все будет в порядке, твоя мама поправится…

Маленькое личико Насти сморщилось в болезненной гримасе.