Национальная идея. Квинтэссенция

Национальная идея. Квинтэссенция
Сергей Львович Григоров

Предельно лаконичное изложение национальной идеи России. Для подготовленного читателя.

Сергей Григоров

Национальная идея. Квинтэссенция

Национальная идея – это стержень, вокруг которого жизнь страны приводится в соответствие с чаяниями народа. Это руководящий принцип для ускорения развития государства, ориентир для достижения благостного мира светлого будущего.

Национальную идею нельзя придумать. Нельзя навязать. Ее можно только понять.

Нижеследующий текст – попытка в максимально лаконичной форме раскрыть национальную идею России. Рассчитан он на подготовленного читателя, и все же в процессе чтения рекомендуется освежить понимание выделенных специальных терминов.

События 2022 года вокруг Украины беспощадно высветили истину, упорно замалчиваемую средствами массовой информации: то, что мы, русские, не европейцы. Мы иные по строю мыслей, по отношению к себе, к дальнему и ближнему соседу и к жизни в целом. Они – наследники Рима и Карфагена, мы – Византии и покорителей бескрайних ландшафтов Евразии. Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда.

На протяжении многих лет эту истину этнопсихологи обсуждали как рядовой научный факт. «Прозорливые мыслители» преподносили ее как свое гениальное озарение. А подавляющее большинство участников публичных дискуссий в России не желало ее принимать. При этом некоторые из них еще и хихикали: «да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными очами…». Возможная причина отторжения ее видится в том, что Россия переняла европейскую систему образования, и в процессе обучения русские невольно впитывают крупицу западного строя мышления, начинают отождествлять себя с европейцами. По этой же причине, кстати, наша, российская интеллигенция не стала цементирующей и направляющей силой нации.

Из фундаментальных, базовых выборов позиционирования себя в окружающей действительности, введенных в научный оборот Максом Вебером, русских роднит с европейцами только одно – восприятие мира независимым от желаний и потребностей человека. Поэтому-то мы и способны, как и они, быть по-настоящему религиозными. В отличие, например, от китайцев или индусов.

По прочим базовым выборам русские принципиально отличаются от европейцев. Для нас природа – это Храм, а не Мастерская. Нам милей картины девственного мира, им – ежедневно постригаемых газончиков. Европейское понимание свободы личности – возможность биться головой об стену, добиваясь реализации своих мечтаний и планов. Наша свобода – отсутствие необходимости биться, комфортное пребывание как душе угодно в мире, созданном в результате родительских и собственных усилий по выработке правил человеческого общежития.

Фундаментальные отличия мировосприятия влекут неисчислимое множество последствий. Среди них и такие частности, как диаметрально противоположное отношение к ЛГБТ, к гендерной самоидентификации в детском возрасте, добровольной эвтаназии пожилых и неизлечимо больных.

Человек не мыслим вне общества себе подобных. Любая социальная система в процессе воспитания и образования разъясняет человеку, что такое хорошо и что такое плохо, и направляет его на принятые в ней способы поведения с тем, чтобы обеспечить саму возможность существования его в обществе. Достигается этот эффект с помощью особых психических конструкций, называемых ценностными ориентирами.

Аккумулируя одинаковые для всех членов данного сообщества взгляды на мир и самих себя, на то, что это значит – правильно жить, ценностные ориентиры не раскрываются одними словами, так как психические процессы человека лишь чуть-чуть касаются вербальной сферы, но основным телом своим лежат много ниже – в области бессознательного, архетипичного. Принадлежат царству чувств, мало подвластных разуму. Создаются и передаются они от одного человека другому, от одного поколения следующему в так называемых первичных общественных группах посредством единомыслия.

Доминирующие в характере большинства членов этноса ценностные ориентиры, задающие схожие эмоциональные переживания, определяют его национальный характер.

Гармония человека с социумом прочна только при условии, когда прививаемые членам общества правила поведения хороши не потому, что хороши в каком-то абстрактном смысле, а потому, что поступать именно так им приятно, кажется естественным и правильным. Потому, что соответствуют мировосприятию большинства членов общества. Любые технологии манипулирования сознанием, в том числе сдвига ценностных ориентиров посредством окон Овертона рассыпаются как карточный домик при одном неожиданном потрясении. Поэтому, в силу отличия мировосприятия, исторически сложившиеся общественные структуры в европейских странах и в России оказались различными.

В Европе, отравленной миазмами кальвинизма, построено так называемое западное, гражданское общество, преподносимое как демократия. Доминирует атомарная структура социума, когда каждый человек сам по себе. Он полновластный хозяин своего тела и мыслей. Он завоевал многочисленные права – право на защиту со стороны государства, если он законопослушен, право на неотложную медицинскую помощь и получение начального образования, право на личную свободу, понимаемую как возможность отстаивать свои права и желания. Наиболее полно его человеческие достоинства характеризуют размеры личного состояния: чем богаче, тем более любим Богом. А бедные и убогие есть враги Господни, достойные лишь ненависти и презрения. Помогать им грешно, ибо они отвержены. Место немощных родителей – хоспис.

Необходимо отметить, что современная западная демократия не имеет практически ничего общего с государственным устройством античных греческих полисов, применительно к которому этот термин ведет свою историю. Тогда выборы общественных руководителей проводились с учетом опыта совместного участия бок о бок в военных действиях и прочих мероприятий, личного знания сильных и слабых сторон претендентов. Ныне же властвует тот, у кого больше денег на предвыборную кампанию, кого восхваляет больше средств массовой информации. Но любой из претендентов на высокую общественную должность все равно остается котом в мешке для народных масс.

В царской России сложилось иное общество – традиционное, патерналистское, когда генерал – отец солдатам, царь – батюшка, а Русь – матушка.

Иное, чем в Европе. Многонациональное, многоязычное, многоконфессиональное, характеризуемое одним словом – русское. И вряд ли в этом случае уместно употреблять слова «хуже» или «лучше». Глубоко неверны утверждения западных идеологов, что традиционное общество есть вымирающий реликт прошлого, не приспособленный к современной жизни. Разделение и конкуренция при ведении хозяйства, вообще говоря, менее эффективны, чем сложение и сотрудничество – Аристотелевская экономика по всем производственным показателям превосходит его хрематистику.

Традиционное общество ничем не уступает, а при некоторых условиях превосходит потенции западного общества и в плане восприимчивости к инновациям и ускорения научно-технического прогресса. Достаточно вспомнить эволюционные скачки при Петре Первом и Екатерине Второй. Применительно к современности можно привести в пример Японию, Южную Корею, Китай и набирающую мощь Индию, в которых доминируют традиционные по западной классификации общественные структуры.

Салтыков-Щедрин метко подметил, что суровость российских законов всегда смягчалась необязательностью их выполнения. Даже тектонические сдвиги в верхних эшелонах государственной власти фактически не затрагивали бытовые взаимоотношения подданных Российской империи. Повседневная жизнь регламентировалась не столько распоряжениями официальных органов власти и существующими законами и уложениями, сколько пожеланиями людей, обладающих высоким личностным статусом или, как говорилось в старину, репутацией. Русские добровольно исполняли их указания, то есть отказывались от крупицы собственной свободы потому, что искренне полагали такое поведение правильным.

Главное условие обретения в Русском мире талантливым и инициативным человеком высокого личностного статуса – безупречный моральный авторитет, понимание действующих в обществе моделей поведения и личное следование им. Несправедливость, присущая любому управлению социальными объектами, предопределяла отказ русских духовных наставников от какой бы то ни было официальной власти и, как правило, их нещадную критику привилегированных слоев населения.

Проникание с конца XIX века транснационального капитала в народное хозяйство повлекло Россию на периферию мировой капиталистической системы для присвоения ей почетного звания «любимой жены», то бишь новой, самой лакомой колонии. Резко ухудшилось положение трудящихся масс, а руководство страны стало шире применять карательные методы принуждения, практикуемые на Западе. Образованные же слои населения по-прежнему преклонялись перед идолом западной демократии. Нарастало общее неудовлетворение жизнью. Фокус противоречий возник между убеждением народных масс, что перед Богом все равны, и сохраняющимся делением на сословия. В результате монархия была сметена.

В феврале 1917 года к власти пришли отъявленные прозападные либералы и за короткое время умудрились развалить все: хозяйство, воюющую армию, органы правопорядка. А заодно и страну в целом.

Ленин делал свою революцию не по заветам Маркса-Энгельса, а вопреки им. Он опирался на крестьянство, то есть, согласно марксизму, на мелкую буржуазию, враждебную пролетариату. Такие же социалистические по названию, но крестьянские по сути революции произошли затем в Китае, в Индонезии, на Кубе…

Ленин сумел восстановить страну и свернуть ее с предначертанного пути в колониальный придаток Запада. Сталин продолжил его дело. В результате во второй половине XX века в России (СССР) сложилось так называемое советское общество. Оно было явно не социалистическим в понимании Маркса: достаточно сказать, что принцип «каждому по труду» в нем нарочито нарушался. Вначале ему был приклеен туманный ярлык «развитой социализм». Затем, уже при Андропове, руководство страны смущенно призналось: «мы не знаем общества, в котором живем». Следование официально принятой идеологии – марксизму – только углубляло пропасть между реальностью и теоретическим представлением о ней.

Карл Маркс, несомненно, величайший гений в плане воздействия на умы политиков и экономистов XIX и XX веков. Выдающийся философ со своей «Немецкой идеологией». Одновременно его можно назвать, если вспомнить про три источника и три составные части, тенденциозным компилятором, недобросовестным ученым, поскольку проанализировав в «Капитале» ничтожно малую часть производственных отношений, необоснованно распространил полученные выводы на всю сферу экономики.

Ключевое понятие марксисткой политэкономии – заимствованное у Уильяма Пэтти через Адама Смита понятие стоимости, которому не может не отказать в праве на существование элементарная логика. Политэкономическую стоимость (не путать с себестоимостью) и производную от нее прибавочную стоимость нельзя увидеть, нельзя рассчитать количественно, нельзя понять, где и как она «прячется» в том или ином товаре. Утверждается, что стоимость товара пропорциональна трудозатратам, но в любом акте купли-продажи фигурирует цена, зависящая от множества факторов и далеко не в первую очередь – от затраченного труда. Единственный, пожалуй, повод употребления столь антинаучного, алогичного понятия – возможность простым языком объявить эксплуатацию трудящегося люда.

Долго не могли, как говорят на современном сленге, натянуть сову на глобус, и первый учебник политэкономии социализма, прошедший цензуру хранителей чистоты марксизма-ленинизма, вышел только после смерти Сталина, в 1954 году.

Заложенная в него мина когнитивного диссонанса тикала себе и тикала, внося разброд и шатания в умы обществоведов. Множились вопросы типа: если и при социализме есть прибавочная стоимость, значит есть и эксплуатация трудящихся? чем социализм отличается от государственного капитализма? насколько идеологически правильно внедрение косыгинского хозрасчета? надо ли поощрять кооперативное движение или правильней будет его ликвидировать? надо ли и как, если надо, бороться с дополнительными заработками?..

Вопросы множились, предлагаемые ответы оказывались неудовлетворительными. И катился этот ком проблем по наклонной, пока жареный петух не клюнул. Пока не распался Советский Союз, ибо существование его не находило достойного обоснования. Великий кормчий Мао, кстати, еще в начале 1960-ых годов, после идеологического спора с Хрущевым, предрек распад СССР на квазифеодальные уделы.

Бывшие партийные и комсомольские начальнички приватизировали общенародную собственность, и началась новая эпоха. Было объявлено, что Россия возвращается на столбовой путь развития цивилизации и желает вписаться в мировое рыночное хозяйство.

Перелистывая публикации 80-ых и 90-ых годов XX века, нельзя не признать, что общественные науки в России находились тогда в состоянии глубокого кризиса. Обрушились все догмы, все ориентиры. Публичные фигуры меняли лицо, как хамелеон окраску. Вчерашний лозунг «больше социализма» без зазрения совести заменяли на «долой социализм». Недавние проповедники коммунистического рая на земле призывали «обогащайся, как можешь». Руководители реформаторов лицемерно вздыхали: «ну, не впишется в новое общество две трети населения, вымрут совки, жаль, но ничего не поделаешь: надо, Федя, надо…».

По всем прогнозам и западных, и местных, доморощенных аналитиков Россия должна была распасться вслед за Советским Союзом. Российская деревня должна была начисто сгинуть первой. Но сельские жители воровали солярку, чтобы вспахать поле, а затем собрать урожай. Не для обогащения, а потому, что таким был их образ жизни. Военнослужащие, годами не получающие денежного довольствия, работали ночными сторожами, таксистами, грузчиками, но оставались в строю: нельзя же России без армии. Учителя и библиотекари, перебиваясь с хлеба на воду, не оставляли рабочее место: надо же кому-то учить молодежь…

Выстояла Россия, потихоньку стала приходить в себя. Объяснение этого феномена может быть только одно: глубинные структуры российского общества успешно пережили и импорт капиталистических отношений, и большевистское переформатирование, и массовый переезд села в город. Даже признаки восстановления сословий проявились – партийная и хозяйственная номенклатура, чекистско-дипломатическое товарищество, «торговая мафия». И свой, всесоюзный староста объявился… Сохранилось традиционное, выкованное тысячелетиями русское мировосприятие. Испытания Гражданской и Великой Отечественной войн, сверхнапряжение при ликвидации послевоенной разрухи – все это лишь закалило русский национальный характер.

Наипервейшая задача сейчас, когда Запад объявил нам войну на истощение, – найти верные ориентиры ускорения дальнейшего развития страны, четко и ясно сформулировать национальную идею. Это отвечает интересам всех слоев населения. Для широких народных масс укрепление государства просто невозможно без повышения общего благосостояния, расцвета всех сторон общественной жизни. Заинтересованность «элиты» российского общества – в том, что только в этом случае она может себя сохранить: ее ценность в глазах Запада ровно такова, каково могущество управляемой ею страны.

Поскольку национальная идея определяется особенностями национального характера, не надо ничего специально выдумывать, не надо «ломать» себя. Следует лишь прислушаться к себе, найти ответ на простой вопрос: что ты больше всего хочешь от государственной власти, от страны?

Собственно говоря, национальная идея российского государства уже прозвучала с высоких трибун. Вскользь, правда, не совсем точно, без необходимых разъяснений. Восполним пробел.

Магистральный путь развития России – всемерное поспешествование укреплению традиционных основ Русского мира. Опора на общечеловеческие, базовые морально-нравственные ценности. Максимально полное приближение конструкции государственной системы власти к самоуправлению, формируемому исходя из подчинения моральным авторитетам, выбранным по критерию высокого личностного статуса. Одним словом, строительство «царства всеобщей справедливости».

На международной арене за Россией должна быть закреплена роль мирового судьи, добивающего справедливого решения возникающих коллизий между странами и обеспечивающего комфортное проживание бок о бок всем народам. В этом плане в Российской империи уже был накоплен огромный опыт сплавления разношерстных народов и племен в единое целое.

Как реализовать национальную идею – особый разговор. Здесь отметим лишь следующее.

Легко убедиться, что общепризнанного, в полной мере отвечающего строгим научным канонам определения государства не существует. Очевидно, что «механизм эксплуатации» Карла Маркса, «общественный договор» Жан Жака Руссо, «корпорация» или «семья» Ивана Ильина – всего лишь метафоры. Красное словцо.

В самом общем понимании государство – это высшая ступень самоорганизации социума, отражающая природу человека подобно прочим естественным реалиям общественной жизни. Инструмент упорядочивания, создания набора стандартов для отношений между людьми.

Говоря языком системного анализа, государство есть сложная социальная система, обладающая следующими атрибутами:

– системой государственной власти, т.е. совокупностью органов и учреждений, осуществляющих властные функции;

– государственным (конституционным) правом, т.е. системой правовых норм, регламентирующих основы устройства страны, формирование и деятельность органов управления, права и обязанности граждан;

– территорией.

С возвратом территорий, на которые Россия исторически может претендовать, как и с внесением изменений в деятельность органов государственной власти можно, по всей видимости, подождать. Более приоритетной представляется задача расчистки законодательного поля от тлетворных идеологических вирусов Запада, повсеместное вымарывание из юридических документов представлений о народном хозяйстве как хрематистики. Главное здесь – четкое отделение от понятия товар того, что товаром в Русском мире не может быть ни при каких обстоятельствах – рабочей силы (человека), денег и земли.

Все юридические документы требуют коренной переработки исходя из постулата, что каждый гражданин России – величайшая ценность по одному только факту его существования, друг и товарищ. Цель существования любого предприятия, компании, корпорации не должна формулироваться как получение дохода, словно у заурядной ОПГ (организованной преступной группы), а отражать приносимую пользу обществу. А забота о здоровье – это не право, а обязанность каждого.