Пренебрежимая погрешность

– Хороший, – согласился Алексей Сковородников, вспомнив несколько земных песен, обыгрывающих эту тему, вроде «издалека долго течет река…», «а на том берегу…», «но мой плот…». – Даже очень хороший. Но что здесь странного?

– Ну как же, – недоумение Амада было искренне сильным, – Создатель же отвернулся от меня, вычеркнул из списка своих детей. Не нашептывает, как прежде, свои мысли. Стало быть, я сам дохожу до новых сравнений… никогда бы не подумал, что такое возможно!

И все же консы не такие, как люди, подумал Алексей Сковородников. Эмоции схожи. Жизненные, чувственные переживания – тоже. А вот мыслят совсем иначе. Все ждут подсказки своего Создателя вместо того, чтобы самому подумать. Впрочем, простейшие бытовые проблемки решают самостоятельно. Где та незримая грань между ним, человеком с Земли, вырвавшимся в безбрежный космос, и Амадом, обитателем маленького искусственного мирка – сконструированной кем-то Консервы? Что по поводу мышления и разумности говорили Яфет с Ником Улиным? Много чего говорили. Сразу и не вспомнишь… Как и о чем спросить Амада, чтобы разница между ними стала понятна?

Поскольку правильной формулировки вопроса не нашлось, Алексей Сковородников промолчал.

Через некоторое время Амад запел.

Все на «Элеоноре» считали, что им несказанно повезло в том, что Алексей Сковородников встретил не рядового конса, а поэта, знающего множество поэм и мифов. Лучшего способа проникновения в мировоззрение консов невозможно было придумать. О многом Амад сам успел сказать вечером. На Алексея посыпался град пожеланий: спроси об этом, узнай, как говорится в преданиях о том, что написали о третьем… Приемо-передатчик, работающий на полную мощь, перегрелся. Пришлось сменить рабочий диапазон. Потом еще раз. Обеспокоенная нерадостной перспективой лишиться связи в самый неурочный момент, при подходе к Урему, Лидочка решительно запротестовала: все, далее переговоры только в случае острой необходимости. Разумеется, периодические доклады, положенные по инструкции, не отменяются. По этому пункту никаких недоразумений и недомолвок.

Часа через три сделали перерыв, причалив к берегу. Размяли ноги, побродив по кустам. Попили воды прямо из речки, зачерпывая паломническими ковшами. Амад доел зайца. Настроение его резко поднялось, и пел он уже в полный голос. Радуясь за него, Алексей Сковородников не утерпел и в свою очередь профальшивил адаптированное под местные реалии «мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор, нам разум дал в стальные руки весла и ширь реки пред нами распростер…». Песня Амаду очень понравилась. Особенно мотивом, на который он не преминул переложить самое известное местное предание – «Сказание об Абаре».

В ответ Алексей Сковородников старательно пропел старинный романс «Твои глаза зеленые». Консовские слова, конечно, резали слух, но мелодию он передал более-менее правильно. Амад, завороженный, надолго замолчал, с некоторой настороженностью поглядывая на своего спутника. Глубины, открывшиеся перед ним, требовали уважения.

Честно говоря, музыки у обитателей Консервы не было. Используемые ими гармоники базировались на двух-трех нотах, тянущихся друг за другом с надоедливым повторением. Да и не только музыка не шла ни в какое сравнение с земной – вообще вся их мифология представлялась много беднее.

С учетом метких замечаний и обобщений Ника Улина более-менее цельное представление о поэтической культуре консов Алексей Сковородников составил. Основной мотив местной мифологии – исполнение долга, безропотное послушание Создателю. В этом было основное отличие свода консовских преданий от земных.

У людей наибольшей популярностью пользовались сказания о дерзновении, об отстаивании несмотря ни на что своего взгляда на жизнь, личной свободы и свободы других людей. О богоборчестве и беззаветном служении обществу. Это и предания о богатырях, защищающих свой народ. И о Прометее, подарившем людям огонь вопреки воле богов. Об Икаре, пытавшимся долететь до солнца.

Ничего подобного у консов не было. Главным образом они были озабочены тем, как бы потрафить своему Создателю.

Больше всего гимнов было посвящено Абабу, одному из легендарных их праотцов. Возжелал он стать самым святым из консов, самым безропотным и послушным Господней воле, дотошнее всех исполняющим все указания сверху. Создатель несколько раз указывал Абабу на чрезмерную гордыню: нельзя стремиться быть самым-самым, не консу решать, кем ему быть при жизни и как потомками будут оценены его деяния. Абаб упорствовал в своем заблуждении, и Создатель отвернулся от него. Для Абаба это было хуже позорной смерти. Долго, но безуспешно искал он способ вернуть благорасположение Создателя. В отчаянии решил принести в жертву родного сына. Наточил нож, распял юношу на камне и занес над ним орудие смерти. Снизошел Создатель до ничтожнейшего из своих подопечных, вернул ему Свое благоволение и поведал, что не угодны Ему человеческие жертвоприношения. Восславил Абаб безграничную милость Создателя и оставшиеся дни суетной жизни провел в неприметных трудах, создавая первый свод законов консов.

Довольно много преданий было об Абаре, путешественнике, составившим первые географические атласы Консервы, и о создательнице института паломничества Аграве, отправившей своих беспутных детей в Урем.

Ник Улин заверял, что существуют очень слабые параллели между земной и консовской мифологией. Разве что истории об Абабе и земном Аврааме в чем-то схожи благодаря эпизоду отмененного свыше жертвоприношения сына. Но по всем прочим жизненным обстоятельствам эти персонажи обрисовывались совершенно разными красками. А уж что касается музыкального сопровождения… лучше и не сравнивать.

Яфет, помнится, глубокой ночью вновь поднял свою теорию о неразумности консов, но Лида Гиреева жестко пресекла его разглагольствования: ресурс сковородниковского передатчика ограничен.

Ближе к концу дня они сделали еще одну остановку. После нее Алексей Сковородников стал грести интенсивнее: поскольку речка сильно петляла, он боялся, что они могут не успеть до ночи добраться до Кащеевки. Его опасения частично оправдались – строения на противоположном берегу показались лишь перед самым началом ночного потемнения.

Только тут Амад приступил к инструктажу.

– Когда подплывем ближе, – сказал он, – причаливай к месту, где стоят стражники. Только туда. Не вздумай направить лодку к необорудованному участку берега. Понял?

Алексей Сковородников кивнул.

– Старайся меньше говорить. Голос не повышай ни при каких обстоятельствах. Что бы ни случилось, поступай так, будто тебя это не касается. Все, что надо, скажу за тебя. Считай, что я у тебя поводырь. Хорошо?

Алексей Сковородников вновь кивнул.

– Приветствуя местных, кем бы он ни был, показывай руки ладонями вниз. Старайся, чтобы при этом твои ногти были хорошо видны. Это и признак учтивости, и снимает лишние подозрения.

Подумав, Амад добавил:

– Да, если есть у тебя какие-нибудь запрещенные предметы – выбрось. Могут обыскать. Петь не вздумай. Веди себя как предельно тупое и необразованное существо. Все равно, что вол в упряжке: шевелись медленно, но верно, глазами не зыркай. Представь, что спишь на ходу. Мычи, слова произноси нечленораздельно. Пусть думают, что у тебя дефект речи. Сумеешь? Потренируйся пока.

На «Элеоноре» горячо спорили, можно ли доверять Амаду, обещавшему, что поможет Алексею Сковородникову несмотря на подозрения, что тот выдает себя не за того, кем является. Насколько конс искренен, не передумает ли в критический момент? Если он действительно полагает, что встретил легендарного «разрушителя», посланного для уничтожения их мира, мотивировка его поведения должна быть железобетонной.

Пусть Амад обиделся на своих односельчан, на все общество, на весь мир, заставивший его стать паломником и, тем самым, обрекший на преждевременную смерть. Но есть разумные границы мщения. К тому ж силы, которым он осмелился противоборствовать, по его представлениям самые могущественные в природе. Противостоять им – все равно что отрицать саму реальность. Бессмысленно… Так считало большинство элеонорцев.

У Ника Улина нашлись возражения.

Это для нас, людей, реальность представляется единственной и неизменной, заявлял квартарец. Это мы считаем глупостью отрицание очевидных мировых законов. Для консов же существование Создателя вне мира, отведенного для них, – азбучная истина. Подозрение в несовершенстве Создателя, в несправедливости установленных Им порядков может служить достаточным основанием для стихийного бунта. Плюс все тот же эффект маятника: родившееся маленькое отрицание способно превратиться в непреодолимое желание крушить все и вся.

Какой бы ни была истинная причина обещания Амада о помощи, Алексей Сковородников почему-то был твердо уверен, что консу можно довериться.

Пока они плыли вдоль вытащенных на берег бесчисленных лодок, пока лавировали мимо буйков, обозначавших поставленные местными рыбаками сети, стало ощутимо темнее. Факелы зажглись только на одном из причалов, и Алексей Сковородников, не боясь ошибиться, направил свое суденышко туда.

После обмена обязательными приветствиями-хвалами Создателю, им бросили конец веревки. Сообразив зачем, Алексей Сковородников заметил свою недоработку: не выпилил желоб, чтоб привязывать лодку. Наклонившись, достал нож, быстрым движением руки проделал канавку на носовой выпуклости своего изделия, вставил в нее веревку и надежно закрепил несколькими узлами. Вспомнив советы Амада, решил, пользуясь случаем, избавиться от ножа – вернул его в ножны, нажал на кнопку ликвидации и незаметно бросил в воду. Все, более ничего подозрительного на нем нет за исключением крохотного передатчика. Помог Амаду взобраться на причал. Не спеша вылез сам и встал столбом, делая вид, что ослеплен светом факелов.

Встретили их два стражника, вооруженные своеобразными копьями – с толстым древком примерно с человеческий рост и длинным широким наконечником, заостренным с боков. Такое орудие человекоубийства, оценил Алексей Сковородников, можно бросать, как дротик, использовать, чтобы колоть, а также применять как секиру для нанесения рубящих ударов. Ник Улин, выслушав его скудное описание, предложил земное название – ассагай. Аналогичные приспособления, сказал он, когда-то были широко распространены в Южной Африке. Мгновенно развернувшуюся дискуссию по классификации холодного оружия безжалостно прервала Лида: как бы Леша не выдал себя, отвлекаясь на разговоры, да и ресурс передатчика надо поберечь.

Одежда стражников состояла из одних лишь то ли кожаных фартуков, то ли комбинезонов, на ногах были грубые сандалии с шипами. Головы гладко выбриты. Один, постарше, приземистый, обладающий мощной мускулатурой, был при бороде. Его напарник, высокий худосочный юноша, бороду только отпускал, и неприятно было смотреть на его редкие клочья первых волос на лице.

– Кто вы и откуда? – недоброжелательно спросил бородатый стражник. Вероятно, он был за главного.

Амад назвал их имена, профессии, места проживания.

– Магоре? – удивился бородач, разглядывая Алексея Сковородникова, будто перед ним музейный экспонат. – С чего это его занесло к нам? У нас нет договора с ними. Кто будет оплачивать его содержание и сопровождение до Алтаря?

– Сам дойдет. Не маленький. Я могу за ним проследить.

– Ой-ли? – насмешливо протянул бородач. – Завтра отправляется последний караван. Далее начинается неделя подготовки к празднованию сбора урожая. Ты что, милейший, под шумок собрался на целый год оттянуть встречу с Создателем?

Амад прикусил губу. Услышанное его явно удивило и было крайне неприятным.

– Ну-ка, встань, милейший, – обратился бородач к Алексею Сковородникову, – и покажи мне руки.

Со тщанием стражник исследовал его ногти. Затем велел поднять руки вверх и обыскал. Алексей Сковородников не противился, изображая деревенского увальня. Желательно, конечно же, было бы узнать, имел ли бородач право столь неучтиво обращаться с путниками.

Имел, видимо, ибо удовлетворенно крякнув, сказал:

– Похож на настоящего смотрителя. Разве что глазенки бегают туда-сюда, туда-сюда. Где ты его раскопал?

– У реки. Он никак не мог научиться грести веслами.

– Шляются тут всякие. Грести даже не умеют. Он хоть соображает у тебя, что ему надо было двигать не к нам, в Кащеевку, а в Лесополье?

– Может, и соображает. Но, скорее всего, ему абсолютно без разницы: что Кащеевка, что Лесополье.

– Попадаются ж такие чурбаны… Будто малые дети. Только корми их да следи, чтоб не набедокурили. А на какие шиши, в честь чего мы будем о нем заботиться? И в Лесополье его поздно отправлять… Что делать, не пойму…

– В оплату его содержания возьмите лодку.

– Посудина, небось, держится на воде на честном слове. Сегодня-завтра затонет. Ну-ка, Боро, глянь.