Сказка Ю. Роман-сказка

Тут в руке у Цада Гайца, неподвижного, вроде китайского болванчика, невесть откуда, появилась небольшая бронзовая мясорубка, которую он схватил за кривую ручку и принялся быстро-быстро вертеть в воздухе, словно игрушечную мельницу или трещотку.

Между тем, по мере чтения вкусной поваренной книги, физиономии у всех членов шайки стали мучительно перекашиваться, скулы свело голодными спазмами, а глаза расширились, вылезая из орбит, как у болотных жаб. Злодеи страшно заскрежетали зубами, по подбородкам и бородам потекли обильные, голодные слюни, которые они даже не потрудились подтереть.

Тут Цада Гайц прервал чтение повара, мясорубка исчезла. Цада Гайц громко хлопнул в ладоши и, подняв голову, огляделся по сторонам. Полудохлые глазки-жучки ожили и медленно поползли к пленникам.

– Сам-то я, – обращаясь к ним, едва слышным, придушенным голосом прошептал главный злодей-душегуб, – категорически против употребления человеческого мяса, готов даже грызть кору и голодать, но их… – тут Цада Гайц вздохнул и кивнул в сторону своей шайки, – их, понимаешь, надо хорошо кормить. Сидят тут, в глухом лесу, оголодали, одичали-озверели до неприличия…

Вдруг глаза-жучки остановились и впились в Радость-Рябинку.

– Но ее… – он ткнул в Рябинку пальцем, – я, понимаешь… все-таки скушаю сам!

– Мелкую, нежную дичь, – тут же подал голос повар, вновь зашуршав страницами поваренной книги, – следует приготовить с особой деликатностью – на хорошо раскаленной, небольшой, но тяжелой сковородке, слегка обжарить-припечь – а затем немедленно подавать на стол, слегка спрыснув лимоном и украсив веточкой свежего розмарина…

– Ням-ням… – кивнул Цада Гайц.

И тут у него в руках действительно появилась увесистая медная сковородка с хрустальной крышкой, а также серебряные вилка и нож, украшенные сверкающими изумрудами и малахитами. Угли в очаге неожиданно раскалились, полыхнули ярким пламенем.

Глава третья

А это еще что?

В этот момент узелок с найденной зверушкой, который до этого момента неприметно лежал в куче среди других вещей, вдруг пискнул и слегка зашевелился. Взгляд злодея-душегуба тут же упал на него.

– А это еще что такое? – поинтересовался Цада Гайц.

– Зверушка, – хмуро пробормотал Драпека, – из леса…

– Что-что?

– Ю! – смело сказала Радость-Рябинка.

– …экзотическую дичь, – тут же затарабанил повар Пехл, – рекомендуется тщательно вымочить в белом вине, приправив острыми восточными специям…

– Покажите! – приказал Цада Гайц, ткнув медной сковородкой в узелок.

Марья присела на корточки и развязала платок.

В следующее мгновение Цада Гайц и все без исключения ахнули от удивления и разом воскликнули:

– Ю!..

Маленький лохматый комочек, еще больше сжимаясь в клубок, словно ежик, испуганно оглядываясь вокруг, заблестел глазками.

Затем произошло вот что. С удивлением глядя на зверушку, главный злодей и душегуб Цада Гайц вдруг выронил сковородку и вилку с ножом, часто-часто заморгал, словно глаза у него защипал едкий дым от костра, стал тереть их кулаками, и неожиданно – заплакал, как маленький ребенок, крупными, словно горошины, слезами, которые покатились одна за другой от умиления и жалости.

Остальные члены шайки тоже стали тереть глаза, при этом брезгливо, стыдливо морщась, как будто нюхнули крепкого уксуса, с глухим рычанием опустили головы и, словно отступившая стая голодных волков, выжидали, облизывались и глотали слюнки.

Как завороженный, и даже слегка зарумянившийся, как будто от смущения, Цада Гайц медленно поднялся на ноги и, скрестив руки на груди, задумчиво обвел пленников взглядом, как будто не зная, на что решиться, или припоминая что-то давно забытое, из детства или вообще из другой жизни.

Все напряженно ждали.

– Какая, понимаешь, странная зверушка, – наконец сказал он.

Затем повернулся к главному помощнику Мрачу – и вдруг кратко распорядился:

– Пленников отпустить!

От удивления Мрач вытаращил глаза, но тут же подбежал к пленникам и послушно развязал Драпеку.

– А как же наши вещи? – тут же поинтересовался Драпека, осторожно потирая ладонью шишку на лбу.

С недоумением посмотрев на него, а затем на зверушку, Цада Гайц снова застыл в раздумьях и нерешительности. Марья покачала головой и сердито дернула мужа за рукав «молчи ты!», и стала поспешно заворачивать Ю обратно в платок.

Наконец Цада Гайц наклонился и, неуверенно пошарив в куче захваченных вещей, отобрал, разделил и, пожав плечами, разрешил забрать половину из них. В том числе отдал Драпекину цепочку и Марьин наперсток. Но большого сахарного петуха не отдал… Впрочем, Радость-Рябинка и так была до смерти счастлива, – лишь бы им унести ноги подобру-поздорову.

Глава четвертная

Понимаешь!

Они уже были готовы покинуть страшное место, но едва лишь Марья спрятала-завязала Ю в платок, злодеи, словно выйдя из столбняка, снова, еще громче и яростнее зарычали, сжимая круг, еще больше стали похожи на волчью стаю, заскрежетали зубами, как бешеные, готовые в любое мгновенье броситься и растерзать не только пленников, но и своего предводителя. А яростнее всех зарычал мускулистый громила Мрач в своем ярко-красном френче, почерневший еще сильнее, сжимая рукояти кинжалов, кривого и змеевидного. Казалось, даже шерсть на его громадной медвежьей шапке встала дыбом от ярости.

Но тут Цада Гайц с невиданной ловкостью и молниеносной быстротой, сбросив с пня пухлую подушку с кистями, вскочил на пень и на этот раз, выхватив из-под юбки-сарафана тугой кнут, похожий на пастуший бич, оглушительно, так что заложило уши, им щелкнул.

– Понимаешь! – заорал Цада Гайц страшным голосом.

Главный помощник Мрач уронил оба кинжала и, зажмурившись, присел от страха, так что красный френч жалобно треснул в подмышках, а громадная меховая шапка свалилась с головы, обнажив маленький, похожий на птичий, бритый наголо череп с единственным рыжим хохолком. Остальные злодеи в ужасе попятились и со злобным рычанием снова замерли на почтительном расстоянии от главаря, совсем как дрессированные хищники в цирке перед дрессировщиком.

– Для вас у меня найдется кусочек пожирнее и посытнее! – уже спокойнее, ласково-грозно объявил Цада Гайц и, ухмыльнувшись, показал глазами на жирного повара Пехла.

Взгляды всех мгновенно устремились на повара.

Похожий на хорошо откормленного, огромного розового поросенка, Пехл выронил книгу, пронзительно взвизгнул от ужаса, еще больше порозовев, еще больше сделавшись похожим на поросенка, попятился и, схватившись за свой острый, тонкий нож, затряс тройным подбородком и ответил злобным, затравленным хрюканьем.

Однако на этот раз Драпека, Марья и Радость-Рябинка не стали медлить и дожидаться, чем закончится этот спор-межусобица и цирковая дрессировка одичалых хищников-злодеев, что у них будет на ужин, и со всех ног бросились бежать – стали карабкаться сначала вверх по склону оврага, потом бежать по лесной тропинке – прочь от страшного места и дикой чащи, в которой залязгали сталь и булат, защелкали пистолетные выстрелы и свирепые щелчки и удары бича.

Глава пятая

Дружба

Только благополучно добравшись домой, семья, которая натерпелась таких ужасов, смогла перевести дух и вновь порадоваться солнышку, травке и ясному синему небу.

Первым делом Марья коротко обстригла, помыла несчастную зверушку дегтярным мыльцем в чистой теплой водичке с душистым отваром чистотела и крапивы. Сняла оставшихся мелких клещей и начисто истребила полчища противных, докучливых блох.

Радость-Рябинка рассмеялась, бережно завернула-закутала зверушку в теплую дерюжку, взяла на руки и прижала изможденное, худенькое, как рыбий скелет, тельце к щеке.

Но ничего, прошло совсем немного времени —погибающую, подобранную на лесной дороге зверушку откормили, отпоили парным молочком, и скоро стала она хорошенькая – пухленькая и кругленькая, как детская ладошка. Смешная – с короткими, мягкими лапками, бархатистой, золотистой, то ли шерстью, то ли пушком, длинными ушками-ниточками и таким же тоненьким хвостиком. Ее можно было носить за пазухой или в кармане.

Веселая Ю любила бегать-играть на огороде, в саду или в избушке, или пряталась где-нибудь поблизости в уютном местечке и наблюдала оттуда за своими спасителями блестящими черными глазками. А если хотела к ним приластиться, то нежно оборачивалась вокруг ноги или руки, словно пушистая муфточка.