Сказка Ю. Роман-сказка

Вот только ни цепочка, ни красивый ошейник были Ю совершенно ни к чему: зверушка, хотя быстрая и шустрая, отличалась мирным и послушным нравом, никаких шалостей или порчи имущества никогда не производила. Что касается, теплых одежек – то и они были Ю не нужны. Зверушка настороженно понюхала подарки и отошла. Когда же Марья хотела примерить ей теплую жилеточку и подавно спряталась за печку. А маленькая Радость-Рябинка, глядя на подарки Чернеги, сердито сдвинула бровки и опять погрозила пальчиком: "Нет-нет! Нельзя!"

Тогда стали обсуждать, как бы, не обидев соседки, вернуть ей дорогие, но ненужные подарки.

Марья чуть не заплакала, когда Драпека стал уговаривать ее нести подарки обратно, и наотрез отказалась. У самого-то Драпеки, покрасневшего и заикающегося от волнения, ни в жизнь не хватило бы на это духу. Еще немного, и, казалось, даже вспыхнет ссора.

Бросаясь то к отцу, то к матери, Радость-Рябинка обнимала родителей и умоляюще заглядывала им в глаза.

Делать нечего, пришлось малютке самой тащить нарядную коробку обратно Чернеге.

Увидев, что подарки возвращают, Чернега, как бы слегка позеленела и поморщилась. Однако промолчала. Впрочем, что толку разговаривать с маленькой девочкой, которая, кроме "Ю!" да "Ю!" и сказать-то ничего не умеет!

В результате, изящные и дорогие, но ненужные подарки Чернеге пришлось оставить у себя. И, словно напоказ, немым укором, раздосадованная барыня нарочно разложила их на самом видном месте, чтобы бросались в глаза приходящей Марье, – в гостиной на комоде под зеркалом, среди хрустальных ваз с конфетами и пряниками и фарфоровых фигурок-статуэток, – как бы для украшения жилища!

Глава двенадцатая

Тридцать три!

Дни шли, живот рос-подростал, а Марья пока не собиралась рожать. Чувствовала себя хорошо, по-прежнему вела все хозяйство, хотя ей пришлось сшить себе особый просторный сарафан с сумкой спереди на лямках – чтобы носить тяжелый живот.

А прошел еще месяц-другой, ей пришлось обратиться к мужу, чтобы тот смастерил ей для удобства небольшую тележку, вроде садовой тачки, на которую она положила живот, и теперь могла не только ловко передвигаться по дому, но и ходить на огород и в сад, навещать соседку или просто прогуляться по улице до лавки.

Поздней осенью, когда урожай был собран, с дружной помощью всего деревенского общества Драпека поставил новую пристройку, размером с целую избу, и, наконец, купил коровку – будет деткам молочко!

А тут еще по первому морозцу и снегу на санках как раз пожаловали из города какие-то этнографы-собиратели, музейщики-коллекционеры, веселые и энергичные, щедрые и большие энтузиасты своего дела. Этих интересовало все деревенское и крестьянское, предметы настоящего крестьянского быта и обихода. Коллекционеры скупили, причем за большие деньги, да еще с уговорами и благодарностями, все поделки Марьи, которые Драпека еще не успел свезти на ярмарку, а также старую глиняную посуду, кривую кочергу, худые кадушки, старую сбрую и мебель. Торговали у Драпеки и старые-престарые прадедовы иконы, почерневшие и треснутые, но иконы тот, конечно, не дал.

Повитуха Ружамуржа, видя, что живот все растет, а Марья никак не рожает, только руками разводила.

Однажды Ружамуржа пришла узнать, как дела.

– Видно, носишь двойню или тройню, – уверенно заявила она, ощупав большой живот Марьи.

Как будто и без нее об этом трудно было догадаться.

– А не больше? – осторожно подал голос Драпека, почему-то ужасно боявшийся бабки-повитухи и поэтому прятавшийся за печкой.

– Тебе-то что, – проворчала Ружамуржа. – С вас, мужиков, все, как с гуся вода!

Было видно, что такая беременность на ее памяти случай небывалый и что насчет количества предположить ничего определенного она не может.

– Что-то жарко у вас, – пробормотала Ружамуржа, смахивая пот со лба.

Как будто что-то прикидывала-подсчитывала в уме. Больше, не больше.

– А сколько Бог даст, – спокойно, с улыбкой сказала Марья, поднося повитухе ее любимого квасу с изюмом.

– Чудеса! – выдохнула Ружамуржа, напившись кваса.

Как оказалось, именно этот разговор неожиданно произвел на Драпеку очень сильное впечатление.

– Вот глупые женщины, – подумал он, – даже сами не знают, сколько у них детей должно родиться…

Все чаще и чаще он вдруг стал останавливаться прямо посреди работы – сгребал ли снег, работал ли в мастерской рубанком или молотком, – и со странной, сосредоточенной улыбкой принимался что-то мысленно подсчитывать и вычислять.

А подсчитывал и вычислял он вот что.

Уже несколько раз Драпека водил Марью на мельницу к мельнику Пупоцу, который разрешил им пользоваться громадными, но весьма точными напольными весами, на которых перед отправкой на ярмарку или в лавку обычно взвешивал мешки с мукой, сразу по нескольку штук. Драпека тщательно взвешивал жену на весах, как мешки с мукой, сначала из чистого любопытства, и всякий раз удивлялся тому, как быстро Марья толстеет, крупнеет и буквально с каждым днем набирает вес.

Привыкший к различным способам измерений и вычислений в хозяйственных и строительных работах, Драпека рассуждал следующим образом.

Если до беременности Марья весила столько-то, то по набранному, избыточному весу, учитывая средний вес новорожденного младенца, можно более или менее точно определить и количество новорожденных. Для этого нужно было просто поделить общий избыточный вес на средний вес младенца.

Но тут обнаружилась одна арифметическая трудность. Как выяснилось, ставшая для Драпеки задачей неразрешимой и непреодолимой.

Из разговоров Марьи с Ружамуржой Драпека  уяснил, что этот самый средний вес новорожденного, хотя и находится в определенных пределах, но в жизни, то есть в каждом конкретном случае может довольно сильно различаться. Например, в одних случаях новорожденный может оказаться мелким и худеньким и весить всего лишь один килограмм, или даже меньше, а в других случаях рождаются очень крупные дети, настоящие богатыри, даже до пяти и более килограммов.

Таким образом, если избыточный вес, так сказать набранный во время беременности, определялся простым вычитанием цифры начального веса из цифры на момент взвешивания, то дальше задача быстро запутывалась и сильно усложнялась.

Во-первых, разный средний вес давал совершенно разные результаты при делении веса избыточного. К примеру, если подставлять самый маленький, то могло выйти и три, и четыре младенца. А если брать самый большой, то один или два.

Во-вторых, деление избыточного веса на средний, никогда не давало целого числа. Получалось, что, кроме одного, двух, трех и так далее младенцев, всегда оставался какой-то неопределенный дробный остаток, который Драпека не знал, куда деть. Добавить к одному из младенцев или вычесть из него?

От этого у любого голова пойдет кругом, не то что у простодушного Драпеки.