Послание из прошлого. Петля времени

– А помните, как вы Коновалова на десятке перегнали на финише? – мужчина покачал головой. – Тогда ведь Конь был первым, на вас никто и не ставил. А я… – он хитро подмигнул, – поставил на вас всю получку! Нам, конечно, нельзя, запрещают… но…

Шаров снова улыбнулся.

– Если тихонечко, то можно.

– Точно!

– И забрал тогда пятнадцать тысяч! Представляете!

Шаров присвистнул.

– Наверное, вы и сами не ожидали, что выиграете? Или знали с самого начала? Всегда хотел задать вам этот вопрос, – признался чекист.

Если бы он помнил… однако, ради того, чтобы беспрепятственно продолжить свой путь, вспомнить нужно было.

– Я хотел победить, – сказал тихо Шаров. Голос его прозвучал неестественно, будто бы принадлежал не ему, а был украден у того, второго человека, тоже бегуна по имени Андрей Емельянов. – Очень хотел.

Мужчина кивнул.

– Ну… – медленно произнес он, – иногда хотеть – мало. Если бы все хотели и тут же получали… так нет же. Так не бывает.

Шаров засунул руки в карманы пальто.

– Вы же сильно хотели… и получили.

– Да уж. Но, наверное, это все же благодаря вам. А не потому, что я что-то там хотел. Вы тренировались. А не просто хотели.

– Еще как тренировался.

– Ну вот, видите. А я выиграл, получается, просто так.

– Вы рисковали.

– Да разве это риск… – он вдруг указал рукой на портрет, который притянул внимание Шарова. – Вы же его узнали. Я за ним бегаю уже пять лет. Сейчас, конечно, не время, да и пропал он куда-то, но я должен спросить – может вы его видели?

Мысли в голове Шарова лихорадочно засуетились. Что ему ответить? Врать бесполезно, похоже этот человек видит людей насквозь.

– Такое ощущение… – медленно сказал он, глядя чекисту прямо в глаза, – что я видел его на стадионе. Он сидел в первом ряду недалеко от линии старта. Но… это было давно. Кажется… в тридцать седьмом. А больше нет, не приходилось.

Мужчина вздохнул.

– Да… не густо. Изворотливый гад, не удается даже выследить как следует. Всегда на шаг впереди.

Шаров выждал немного, а потом спросил:

– А что он такого сделал-то?

Чекист как-то странно ухмыльнулся и покачал головой, докуривая папироску.

– Маньяк он. Вскрывает людей, как консервные банки. Похоже… это доставляет ему удовольствие.

Шаров почувствовал, как мороз пробежал меж лопаток.

– Он – серийный убийца?

– Да… но поймать мы его никак не можем, – чекист развел руками. – Ну, рад был видеть… если что, забегайте. Я здесь бываю редко, это сегодня видите, что творится… и в городе переполох, вызвали на усиление. Но будете на Петровке, заходите в гости, буду рад видеть.

– С удовольствием, – соврал Шаров и протянул незнакомцу руку: – А кого спросить-то?

Мужчина тоже протянул руку, крепкую и жилистую.

– Старший лейтенант Гром Федор Ильич.

Шаров пожал руку.

– Ну, не буду задерживать, – сказал Гром. – Спасибо… что победили тогда!

Шаров кивнул, улыбнулся натянутой улыбкой и медленно пошел в сторону бурлящей от народа улицы.

Глава 10

2010 год

Профессора привел Шаров. Молча втолкнул его в кабинет, где в мерцающем освещении тусклой лампы сидели шестеро взрослых людей, мрачных и задумчивых.

Он придвинул старику стул и хорошо заученным движением с силой надавил на его сутулые плечи. Тот плюхнулся на сиденье. В такие моменты Шаров любил иногда убирать стул, чтобы задержанный, нелепо взмахнув руками, плюхался на пол, кривясь от боли и неожиданности. Такое начало давало ему приличную фору. Никакого насилия, но далее разговор как правило, проходил в позитивном и взаимовыгодном русле. Едва не дернув стул, Шаров, однако сдержался. Все-таки он не в родном участке. И все же, задержанный, как он сам про себя называл профессора, не проявлял ни нервозности, ни страха: в его глазах не было заметно той щенячьей участливости, появляющейся у большинства переступивших порог отделения полиции. Старик же, несмотря на проведенное время в тесной комнатке с пауками, из мебели в которой был лишь один драный и прокуренный топчан, смотрел с нагловатым дерзким прищуром, будто бы не он был их пленником, а все они, присутствующие в комнате.

Денис поежился. Привыкший к суровым морским будням, простым грубоватым репликам старпома, он чувствовал себя не в своей тарелке, а происходящее чем-то напоминал ему старый фильм по роману Агаты Кристи «Десять негритят». Он припомнил рассказ Виктора и тут же живо представил, каково это провести несколько лет в больнице, где главным врачом был этот мерзкий тип с тонкой шеей и каким-то бесчувственным птичьим взглядом.

Лиза смотрела на старика изучающим взглядом. На пути к богатству и власти ей приходилось сталкиваться с разными субъектами, нередко они были мерзкими и неприятными, но этот субъект, как она сразу же поняла – распространял вокруг себя почти осязаемую опасность. Она предпочитала не иметь с такими дел, потому что никогда не знаешь, чем все может закончиться и на каком этапе сотрудничества почувствуешь в спине холодную твердь клинка.

Лена отвернулась, не в силах скрыть отвращения и даже страха. Виктор же наоборот – будто бы потянулся к Инину всем телом и тот даже слегка напрягся, хотя его напускное благодушие, кажется, ничем нельзя было поколебать.

Давид сложил ладони вместе и что-то прошептал, покачав головой. От Инина исходило что-то недоброе, но не как, например, от льва, которому на роду написано быть благородным хищником, а как от гиены – маленькой, подлой и хитрой.

Лишь один Петр остался безучастным. Он смотрел на доктора, как люди порой смотрят на что-то абсолютно невзрачное, неприметное или набившее оскомину.

Шаров хлопнул доктора ладонью по плечу.

– Ну вот, мы и в сборе. Времени у нас не так уж много, у всех важные дела и, честно говоря, мы смотрим на эту затею весьма скептически, мягко говоря. Я сейчас говорю лично от себя, но уверен… – Шаров сделал паузу и оглядел смутно и будто бы знакомых ему людей… – …что каждый из вас со мной согласится. Лично я из вашего путаного объяснения вообще ничего не понял. Какие-то сеансы воспоминаний под воздействием стимуляторов. – Он чуть было не добавил, что и сам порой пользуется похожими способами для того, чтобы заставить задержанных вспомнить то, что ему нужно. Но так как прекрасно знал, чего стоят такие показания, решил не нервировать собеседников. Так что… – он оглядел кабинет. Настороженные люди ловили каждое его слово. – …Мы слушаем. И я бы на вашем месте поторопился, потому что у меня уже давно чешутся руки отвезти вас на Петровку. Там вас давно заждались.

Шаров обошел стул доктора, на ходу достал сигарету, прикурил и уселся на место, которое некогда занимал командир части. Вместо портрета лидера нации над его головой теперь светлел неровный прямоугольник, в центре которого виднелась рваная надпись, нанесенная куском черной смолы: «Жизнь прекрасна, но она напрасна».

Минуты три доктор молчал, оглядывая присутствующих, будто бы пытаясь вспомнить про каждого из них что-то важное, написанное в невидимом анамнезе. На его лице, словно вылепленном из гипса, не отражалось ни единой эмоции. Однако опытным взглядом сидельца Виктор уловил, что доктору явно не по себе.

Что-то пошло не по его плану.

Легкое, едва заметное подергивание правого века. Вряд ли кто-то бы обратил на это внимание, но однажды, когда он стал свидетелем серьезной карточной игры, бывалый зека, наблюдая со шконки разворачивающийся поединок, окатил его ядреным чефирным духаном и шепнул: «Знаешь, Витёк, кто сегодня банк возьмет? Зырь внимательно…»