но вряд ли
мы ими станем играть.
Звездными именами
мы теперь называем
времена года
и стороны света.
Но это —
другие игры.
Минувшей ночью
ко мне приходила
чужая девушка.
Она смотрела
прямо в глаза
с особой доверчивостью
и ожиданием.
И исчезла.
И вздрагивала
оконная занавеска,
пока я не понял,
что это след
твоего дыхания.
«Отапливаемые центральным отоплением...»
Отапливаемые центральным отоплением
никогда не бывают согреты,
как нужно —
где только можно,
когда только можно,
они разводят костры,
которые идут за ними,
а они смотрят
застывшими глазами
в этот живой огонь,
с ностальгией,
с эмиграцией
в этих застывших глазах.
Господи, пожалей их, они так красивы.
В разжигании огня
есть свои первоклассники,
гимназисты,
магистры,
академики,
мэтры и подмастерья,
но нет несогревшихся.
Разводят огонь
чем угодно
и, в общем-то, всюду,
он хорош для всего:
можно варить еду,
сушить одежду,
сунуть руку
и клясться.
Это уж как когда.
«Как перелетные птицы...»
Как перелетные птицы
туманной весной
к руинам
в несуществующую больше Елгаву
все же вернулись,
так сегодня,
вчера
и завтра куда-то возвращаются
люди.
Как перелетные птицы —
с печальными песнями,
звонкими
или глухими,
к руинам возвращаются
люди.
Сегодня,
вчера ли,
завтра —
стыдясь
своей птичьей доверчивости,
возвращаются
люди.
Я тоже,
бывает,
курлычу, как перелетная птица,
мой крик печален —
кто знает,
может, я возвращаюсь
к руинам?
Улдис Берзиньш
(p. 1944)