Метро 2033: Свора

– Церковь на «Родине».

– Поняла. Немедленно отправляю «львов». Держись, помощь близко.

Позже на допросе радистка скажет, что ей показалось, будто на той стороне взорвалась граната – столь сильным был раздавшийся грохот. За ним бахнуло потише – рация упала на пол, но микрофон все еще ловил единственное слово. Голос то срывался на визг, то ниспадал до неразборчивого шепота: «Нет! Нет. Нет…»

* * *

– Видел когда-нибудь такое? – Майор коснулся исполосованной створки, и та повисла на верхней петле.

Кадавр качнул головой. Дверь выглядела, как после столкновения с ковшом экскаватора.

– Вот и я не видел. Ладно, заходим.

Банан перекрестился, переступая порог. Карина фыркнула, но ничего не сказала.

Девятый сидел в конце молельного зала, вжимаясь спиной в алтарь. Остекленевшие глаза чуть не вылезли из орбит, рот распахнулся до передела, а правая рука вытянулась вдоль туловища – бедняга пытался то ли защищаться, то ли заслонить пятерней то, что надвигалось от входа. То, что разнесло дубовые доски, как гнилую фанерку. То, что заставило пацана поседеть.

– Ран нет, – произнес медик, осмотрев тело.

– И отчего он помер?

– Вскрытие покажет. Но дам девять из десяти, что бедолага преставился от страха.

Глава 1. Дикая охота

Июль 2033

Белгород

71 километр к северу от Харькова

Население до Войны ~ 377 000

Население после Войны ~ 4000

Старики верят: волчий вой – к большой беде. До сих пор ходят слухи, как около века назад в лесах и топях что-то выло по ночам, а вскоре пробирающий до дрожи звук сменился куда более страшными сиренами и леденящим душу баритоном: «Внимание! Говорит Москва».

Многие убеждены – и перед Катастрофой замогильное вытье разносилось по округе. Его слышали в деревнях, хуторах и сторожках, построенных там, куда не успела добраться цивилизация с ее рациональностью и научным объяснением всего и вся, в крохотных оплотах человечества в дикой и до сих пор неизведанной природе, на зыбкой грани меж небылью и явью.

И вот, спустя долгие годы после гибели старого мира, когда, казалось, дела шли хуже некуда, ночную тишину вновь пронзил раскатистый рев, но уже не среди лесов и топей, а в шаге от последней твердыни человечества, где еще сохранились хоть какие-то намеки на закон и порядок.

Марк откинул одеяло и подошел к окну. В стекле отразилось бледное морщинистое лицо, слезящиеся глаза за линзами в роговой оправе обвили щупальца лопнувших сосудов. В свои пятьдесят пять Фельде дал бы фору молодым, но усталость и постоянный стресс год за годом отравляли тело и душу. А тут еще и треклятое завывание действовало на нервы. Врач жил на предпоследнем этаже – выше стояли аккумуляторные батареи, а на крыше – нестройные ряды жужжащих, тарахтящих и стрекочущих ветряков. Вот и получалось, что тихие спокойные ночи, когда не приходится вздрагивать от воплей, выстрелов или всего сразу, выдавались столь же часто, как и гроза в январе.

С непривычки не то, что век не сомкнешь, тик подхватишь или чего похуже, а тут еще чертова псина разрушила и без того шаткий распорядок. Как рявкнет – и сна как не было, можно не пытаться считать овец или глотать таблетки. К счастью, выли редко, пару раз в неделю, но и этого хватило, чтобы у слабых духом потекли чердаки.

Этажом ниже громыхнул выстрел. Заверещала женщина – так громко, словно стояла в шаге от Марка, ей вторил пронзительный детский визг. «Еще один», – прозвучал в мыслях жестокий, но обыденный вердикт. Подобное происходило и в обустроенном, благополучном Технологе – не у всех хватало сил столько лет жить в аду.

Бабахнуло еще два раза, крики смолкли. Доктор, на ходу натягивая черный вязаный свитер, рванул из комнаты с прытью, которой позавидовал бы заправский спринтер на пике формы. Лестница дрожала от дробного топота – со всего корпуса стекался вооруженный люд: кто в полном облачении, с дежурства, кто в майках и трениках, прямиком из кроватей. Пролеты перегородили хмурые ребята с «калашами» – зевакам тут делать было нечего, а зевакам со стволами – тем более. Но еще и года не прошло, как Фельде сменил автомат на скальпель, и охранники помнили его как опытного сборщика и «полевого» ученого, предпочитавшего изучать подарочки нового мира в естественной среде, а не в безопасных лабораториях. Вот и пропустили без вопросов, не столько из-за медицинских познаний, сколько из-за незыблемого авторитета и умения находить общий язык со всеми: от мала до велика. А в сложившейся ситуации хочешь, не хочешь – придется договариваться, ведь если заложники ранены, горячку штурма точно не переживут.

Охрана собралась у триста второго кабинета, где с семьей жил Миша Шукшин – душевный мужик и превосходный сборщик, для него сольный рейд в город – что поход на кухню за чаем. Даже будучи серьезно потрепанным улыбчивый розовощекий бородач не переставал балагурить, пока не отключался от наркоза. На жену только что не молился и все ногти изгрыз, узнав, что без кесарева не обойтись. Малышку боготворил, хотя та росла слабой и часто болела, не боялся рисковать, лишь бы родные ни в чем себе не отказывали. А теперь они – заложники, и то если очень повезло. В интересное, однако, время живем.

– Куда? – рявкнул усатый верзила, заступив Фельде дорогу.

– Мне надо с ним поговорить, – с привычным хладнокровием ответил доктор, не отводя взгляда.

– Скоро «львы» подойдут и поговорят.

– Там могут быть выжившие. Штурмовать нельзя.

– Не тебе решать, – огрызнулся амбал.

– Уверен? – Врач шагнул к нему, и спорщик будучи на голову выше и раза в два шире в плечах изменился в лице и отступил, но, услышав ехидные шепотки соратников, набычился пуще прежнего и приготовился дать отпор. Но тут в коридоре раздались мягкая поступь и едва заметное поскрипывание снаряги.

К кабинету вальяжно, вразвалочку приближались «Белые львы» – элита, спецназ, диверсанты и разведчики, умельцы широчайшего профиля. И натиск в лоб, и рейд в глубокий тыл – не задания, а так, прогулка. Их знали все в городе, а боялись не только чужие, но и свои. Серая цифра, броники высшего класса, лучшие игрушки и связь. Но главное – абсолютное и беспрекословное подчинение Ректору, из-за чего бойцов за глаза называли личной гвардией Ярошенко. Если надо было решить скользкий вопрос, когда иные могут заартачиться – например, убрать шуховца или прикончить крейдера особо жестоким способом, посылали именно этих ребят.

Вел отряд Семен Смирнов с позывным Майор – высокий и бородатый, с застывшей на лошадиной физиономии ухмылкой надменного, самодовольного мудака, с изжеванной веточкой в уголку рта, в огромных, на пол-лица, темных очках. Довершали образ презревшего мораль и смерть ландскнехта неторопливая, качающаяся походка и прическа в стиле «могавк» – подобие ирокеза на бритой голове. В группе он числился еще и подрывником и даже во сне не расставался с помповым ремингтоном.

За ним брел сутулый мужчина среднего роста со смуглой кожей и чуть раскосыми глазами, не выражающими ничего, кроме безразличия. Кадавр – полевой медик, если не превзошедший Фельде в мастерстве, то и не сильно отстающий от признанного лекаря. На бедре – брезентовая сумка с красным крестом, на плече – похожий на масленку «кедр».

Следом – кряжистый паренек с копной русых волос и пугливым взглядом. С виду – рохля рохлей, невесть как затесавшийся в спецуру, но это впечатление многим стоило жизни, ведь в обращении с РПК Банану не было равных.

Рядом с ним Краб – высоченный радист, вооруженный «калашом» сотой модели.

Замыкала строй невероятно красивая и столь же опасная Карина, баюкая на сгибе локтя карабин Симонова с оптическим прицелом. Пухлые губки и длинные каштановые локоны лишили сна и покоя каждого второго парня из общины, но еще больше сердец разбили ее точные выстрелы. Видная невеста не спешила менять ствол на пеленки, а всех ухажеров отшивала так, что самые стойкие сбегали, сгорая от стыда и позора.

Пару раз Фельде доводилось пересекаться со «львами», и впечатления остались сугубо положительные, но в данном случае он пообещал себе приложить все усилия, лишь бы оставить отряд без работы.

– Еще один слетел с катушек? – пробасил Смирнов, вытащив из кармашка разгрузки светошумовую гранату. – Отойдите от двери, сейчас мы его…

Марк понимал – времени утекло критически много. Он мог бы попытаться остановить Майора – надавить влиянием, вспомнить совместные вылазки, послать, в конце концов, за Ректором, но на все это в лучшем случае уйдут минуты, и шансы спасти хоть кого-нибудь исчезнут, как пыль на ветру.

Поэтому доктор без споров и увещеваний обогнул усача, отвлеченного появлением отряда, и дернул ручку быстрее, чем собравшиеся осознали, что произошло. А когда поняли – загомонили, затопали и собрались было сунуться за врачом, но Майор взмахом ладони утихомирил соратников и проворчал:

– Пусть попробует. – И добавил: – Но если раздастся хоть один выстрел – заходим без команды.

В просторной комнате, некогда бывшей кабинетом для семинаров, царил полумрак, разбавляемый занимающимся рассветом. Грузный человек сидел под окном, прижимая к груди неподвижные тела. Ноздри защекотали пороховая гарь, соль и металл – проще говоря, запах смерти. Костлявая уже стояла в уголку, дожидаясь своего часа, но судя по тихим стонам и надсадному, булькающему дыханию, страдальцев еще можно было вытащить из-под удара ржавой косы. Но сперва придется пообщаться со стрелком, а это – задачка не для всякого, с учетом направленного в грудь пистолета. Особенно когда на сто процентов уверен, что рука бывалого вояки не дрогнет, и пуля, несмотря на темень, угодит точно в цель.

– Миша, это доктор Фельде, – начал Марк с порога, стараясь не выдать ни страха, ни волнения. – Помнишь меня?

– Я не пойду, – всхлипнули в ответ. – Снаружи эта тварь… Я видел ее. Нет, не пойду. Не заставите. Не прикажете.

– О чем ты? Какая тварь?

– Но если я не пойду, кто позаботится о родных? Кто согреет, прокормит? – Здоровяк говорил сам с собой, не замечая гостя, но при этом продолжая держать его на мушке. – Пусть лучше так. Лучше для всех. Я не мог оставить их в мире, где бродит это существо. Я видел его глаза. В этих глазах – ад.

– Миша, любую проблему можно решить. Даже эту. Помнишь, как все говорили, что Алена умрет при родах? Никто не верил, что ребенок выживет. Но кто в итоге оказался прав? Я помог тогда – помогу и сейчас. Что бы ни приключилось, твоя семья не виновата. Позволь отнести их в лазарет.

– Они черные и пустые, но горят огнем, – продолжал боец, не слыша ни единого слова, кроме собственного бормотания. – Скоро… очень скоро и я отправлюсь туда. – Михаил поднял блестящее от слез лицо и поднес «Макаров» к виску. – Но мне не страшно. Ведь я буду там, а это существо – здесь. Это вам надо бояться. Вам…