О слонах и о космосе. Коротко…

ПАХОМЫЧ. Как бы опять радикулит не разыгрался. Пойду к себе, в сторожку, обогреватель включу. Да и на боковую уже пора. (Потягивается и зевает.) Баиньки. Вы как хотите, а люди ночью должны спать.

БОРЯ. Ты же сторож.

ПАХОМЫЧ. А сторож что – не человек, что ли?

БОРЯ. Логично…

ПАХОМЫЧ. То-то! И не спорь со мной, умом задавлю. Всё, я пошёл. Ведите себя хорошо. А то ведь я шутить не люблю. Пиф-паф и, как говорится, ой-ой-ой… (Поправляет на плече ружьё и уходит).

Затемнение

Сцена 2

На сцене БОРЯ и ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. БОРЯ сидит возле включённого торшера и читает газету. ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ снимает пиджак, вешает его на спинку стула и начинает расстилать свою кровать. Над ними темнота с огоньками, символизирующими ночное небо.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Что в газетах пишут?

БОРЯ. Да так… Разное…

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Почитай вслух.

БОРЯ. Это старая газета.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Пойдёт. Я в дороге целую неделю был. Отстал, как говорится, от жизни.

БОРЯ. Это очень старая газета.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Тебе что, жалко, что ли?

БОРЯ. Нет, не жалко… (Боря переворачивает лист, находит статью и начинает читать вслух.) Весь советский народ с большим воодушевлением встретил начало XXIV съезда КПСС…

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Чего-чего? Это же когда было!

БОРЯ. С 30 марта по 9 апреля 1971 года… Стыдно не знать…

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Тридцать лет назад.

БОРЯ. Даже больше… (Находит глазами следующую статью.) Трудящиеся колхоза имени Ленина в едином порыве взяли на себя обязательство завершить пятилетку в четыре года…

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Ого! Это что… в зоопарке такая напряжёнка с духовной пищей?

БОРЯ (тяжело вздыхая). Совсем туго.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Не может быть…

БОРЯ. Как видишь…

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Неужели здесь никого не волнует культурный уровень гиппопотамов?

БОРЯ. Всем плевать.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Да… Куда я попал… (Ложится на свою кровать, заложив за голову руки.)

БОРЯ. Это Россия, детка. Тебя не предупреждали?

Продолжая лежать на кровати, ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ поворачивает голову в сторону БОРИ, внимательно смотрит на него и отрицательно качает головой. Затем отворачивается и смотрит вверх.

БОРЯ. Дальше читать?

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Спасибо, не надо.

БОРЯ. Как хочешь.

БОРЯ снова погружается в свою газету, а ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ, поднявшись, достаёт из чемодана портрет в рамке и вешает его на стену, над прикроватной тумбочкой. Затем отходит, смотрит, возвращается и поправляет висящий портрет. БОРЯ отрывается от газеты.

БОРЯ. Это кто?

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Бабушка. Она меня вместо родителей воспитала.

БОРЯ (качая головой). Симпатичная.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Это она в меня. Смотри. (Иван Васильевич встаёт возле портрета.) И хобот мой, и уши.

БОРЯ (несколько раз переведя взгляд с картины на слона и обратно). Одна кровь…

Сделав такой вывод, БОРЯ снова погружается в свою газету, а ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ ложится на кровать и начинает смотреть в небо. Молчание, однако, было недолгим. Повернувшись к БОРЕ, ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ спрашивает.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ (заговорщицки). А выйти из зоопарка можно? Дело есть одно.

БОРЯ. Не советую. ПАХОМЫЧ ругаться будет.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Сильно?

БОРЯ. Сильно… Он такие слова знает…

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Какие?

БОРЯ (что-то хочет сказать, но передумывает). Не могу… Язык не поворачивается.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. К логопеду сходи.

БОРЯ. Я же тебе говорю: ПАХОМЫЧ ругается!

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ. Замкнутый круг.

БОРЯ. Ну да…

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ отворачивается и, лёжа на подушке лицом вверх, смотрит на небо.