Журавли Афгана

Журавли Афгана
Сергей Николаевич Прокопьев

Писатель Сергей Прокопьев снова возвращается к войне в Афганистане. «90-й псалом», «Афганский синодик», а теперь и «Журавли Афгана» – вот его книги на эту тему. Герои книг – воины-афганцы, их жёны, матери. Война обжигает сердца всех. Повествование рассказа «Один из шести» строится на драматической ситуации: сельчане получают информацию – из Афганистана идёт в село гроб, но кто в нём – пока неизвестно. Шесть матерей, столько парней-одноклассников на войне, три дня находятся в неведении. В рассказе «Школьное сочинение на афганскую тему» дочь ветерана-афганца пишет сочинение, понуждая отца вспоминать о своей войне. Герой рассказа «Песни Афгана» автор песен о войне. Офицер спецназа ходит на боевые операции, лечится в госпиталях и сочиняет песни под гитару. О Великой Отечественной войне профессиональными композиторами, поэтами написано много прекрасных песен. И крайне мало – об Афганской. Однако целый пласт песен создан воинами-афганцами. И это тоже история войны.

Сергей Прокопьев

Журавли Афгана

Песни Афгана

Журавли

Эта была войсковая операция «Магистраль», проводилась с целью прорыва многолетней военной и экономической блокады округа Хост. Моджахеды планировала отторжение провинции от Афганистана, создание на её территории исламского государства. Операция велась в период с 23 ноября 1987-го по 10 января 1988 года на широком фронте в зоне афгано-пакистанской границы с привлечением значительных сил и средств. В результате операции было деблокировано и взято под контроль советских войск стратегически важное шоссе Хост–Гардез, сорваны планы верхушки моджахедов по созданию исламского государства.

Участвовал в операции и 334-й отдельный отряд спецназа ГРУ, базировавшийся в Асадабаде. Лейтенант Игорь Чуклин, заместитель командира роты по вооружению 334-го, ехал на БРТ. В ту ночь они проводили, протокольно говоря, поисково-засадные действия, вторую их часть – засадную. Одну группу бойцов забирали, другую оставляли в безлюдном месте, та уходила в горы на охоту за караванами, идущими из Пакистана с оружием, наркотиками, случалось – с мешками денег на продолжение войны.

Двигались колонной из четырех машин – два БТР и два БМП. Духи сработали чётко – подорвали первую и четвёртую, но в бой не вступили. По логике за этим должны были ударить из всех стволов. Однако после взрывов не зачастили пулемёты, не поднялись из укрытий гранатомётчики, ни одного выстрела не сделали духи по замершей колонне. Ночь ли им помешала или что…

Чуклин сидел с правой стороны на ресничке (бронированная пластина, в походном положении поднята, в боевом опускается и закрывает от пуль и осколков окно обзора). Из чёрного неба сыпал редкий снежок, металл реснички тянул из тела тепло. Игорь попросил механика-водителя что-нибудь подстелить под себя, тот подал ватную солдатскую подушку. Игорь положил на ресничку, поёрзал задницей, усаживаясь поудобнее, и не успел бросить водителю: «Другой коленкор», – как раздался взрыв.

Они пересекали сухое русло, шириной метров десять, в него духи заложили фугас. Возможно – управляемый. Засели поблизости в ожидании своего часа. Взрыв был такой силы, что колесо БТР разлетелось вдребезги, его бортовой редуктор пробил броню – верхняя бронированная плита разошлась по сварочному шву. Замыкающий колонну БМП тоже подорвался на фугасе. И у него броня разошлась по сварочному шву, как консервная банка.

Механик-водитель, подавший Игорю подушку, остался без глаз. Командир третьей роты старший лейтенант Юрий Боровских отделался контузией – он сидел на башне БТР.

Взрыв ударил в правое колесо, Игоря швырнул вверх, он по крутой наклонной траектории взмыл над машиной и упал под колёса. БТР, потеряв управление, двигался по инерции. На счастье Игоря, почва сухого русла была мягкой, колесо наехало на скрещённые крест-накрест голени, вдавило их в землю. БТР всеми колесами проехался по конечностям. Будь дорога каменистой, раскрошило бы кости вдребезги.

Ничего этого Игорь не помнил. Ни полёта, ни падения – ничего. Очнулся, в госпитале. Первая мысль: что с глазами? Будто матовое стекло поднесли к лицу, сквозь его муть видел окно, стены, соседнюю кровать. Пришёл врач с медсестрой, медсестра держала в руках историю болезни, начала читать, он услышал: «Олег, не женат».

– Кто этот Олег? – спросил Игорь.

– Как это «кто»? – удивился врач. – Вы! С ваших слов записано.

– Вот бы Наталья услышала, – сказал Олег, – у меня дочери пять лет. Я – Игорь, женатый при том.

Память восстанавливалась с трудом. Игорь обнаружил: из головы вылетела часть недавно написанной песни «Журавли Афгана». Много раз исполнял её. Песня нравилась ротному, Юра Боровских часто просил, когда удавалось посидеть тесным кругом:

– Игорь, давай «Журавлей!»

Не подпевал, хотя сам хорошо пел, слушал молча, наклонив голову.

В госпитале Игорь без напряжения вспомнил первый куплет.

Журавли в синем небе над горами летят[1 - Песня Олега Чукина],

В небо смотрят солдаты и, прощаясь, молчат,

С журавлями любимым отправляют привет,

Чтобы милые знали только мирный рассвет.

На втором куплете запнулся, раз и другой повторял первый, дабы разогнаться, заставить память по инерции воскресить стёршиеся слова, достать из глубин памяти, зацепиться за них и пойти дальше, но вновь и вновь останавливался, стоило дойти до второго куплета. Не хотел он воскрешать. Даже не мог вспомнить, о чём говорилось в нём.

В Хайратон, где располагалась база армии, Игоря командировали из Асадабада на списание техники. Война всё спишет – не про афганскую. За каждую утраченную ротой единицу техники он, заместитель командира роты по вооружению, писал подробную объяснительную. В тот раз он отчитывался за всех, 334-й потерял за отчётный период пять БМП, четыре БТР.

В Хайратон Чуклин прибыл во второй половине дня, определился с местом в казарме, а после ужина пошёл смотреть фильм. Тёплый вечер, кинозал под открытым небом, перед экраном собралось человек сто солдат и офицеров. Закатное солнце ушло за горы, откуда прощально освещало небо, а над землёй по южному быстро сгущались сумерки. Игорь, чтобы не топтаться по ногам на тот случай, если фильм не понравится, сел с краю. На экран упал свет кинопректора, побежали титры…

Прошло минут десять, и вдруг мальчишка-солдат, сидевший рядом, резко задрал голову, Игорь невольно повторил движение, да и все сто человек забыли о фильме – в вышине, куда ещё дотягивались последние лучи вечернего солнца, курлыкая, летели журавли… Летели домой, летели в Россию, она была совсем рядом: короткие километры и государственная граница, а за ней Чирчик, где нет боёв, нет душманов, нет смерти, – ты дома. В Чирчике находилась учебка спецназа, большинство солдат, служивших c Игорем в Асадабаде, прошли её.

Киномеханик почувствовал состояние зала, остановил киноаппарат. Птицы – большие, сильные, вольные – шли в небесной дали красивым клином. Летели они в Сибирь или в Забайкалье, может, на Урал… Игорь краем глаза увидел слезу на щеке солдата-мальчишки. У него самого запершило в горле. Солдат поспешно провёл рукой по лицу, убирая горькую влагу…

Тишина повисла над военной частью, лишь крик птиц в вышине нарушал её… Громкий, пронзительный, достающий до сердца… Кому посылали курлыканье журавли? Прощались с солдатами, остающимися на войне, или предупреждали о скором своём прилёте тех, кто на Родине ждал вестников весны?

Клин превратился в точку, наконец и она растворилась в небе… Киномеханик выждал паузу, затем включил аппарат, ожило экранное действо… А в ушах ещё стоял тревожный журавлиный крик…

Начальные строчки песни написались легко, по пути из Хайратона в Асадабад.

Журавли в синем небе над горами летят,

В небо смотрят солдаты и, прощаясь, молчат,

С журавлями любимым отправляют привет,

Чтобы милые знали только мирный рассвет.

Сразу легла на эти слова мелодия и, казалось, песня напишется на одном дыхании. Но второй куплет не получался. И так и сяк крутил его. Уже и третий записал, а этот не давался.

И в госпитале долго не мог восстановить второй. Память отказывалась слушаться, подсовывала не то. Наконец, зацепил первую строчку. Днём между процедурами забылся, а вынырнув из сна, обнаружил в голове:

Белый клин улетает в край российский родной…

И застопорился. Точно так было со вторым куплетом, когда писал песню: слова ускользали, не ложились нужным порядком. И после ранения не давались…

Белый клин улетает в край российский родной…

Там птенцам будет счастье, светлый мир и покой.

В палату привезли парня, без ноги. Занял соседнюю койку. Разговорились, Саня Зайцев оказался земляком из-под Омска. Воевал в 56-й отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригаде, стояла в Гардезе.

– Как я не хотел идти на ту операцию, – рассказывал Саня. – Никогда такого не было. Не верил, когда говорили о каких-то предчувствиях. Какие предчувствия, считал, болтовня всё это. За год у меня столько боевых выходов было, здесь – не хочу. Мы шли в боевом охранении. Шестнадцать человек, шаг в шаг. С учебки в Фергане к этому приучены. А там лягушка стояла. Сам знаешь, могут пятьдесят человек пройти по ней, а на пятьдесят первом рванёт. Не знаю, каким был по счёту… В середине шёл, не один человек до меня наступил… Сразу и не понял, в первое мгновенье боли не почувствовал, а култышка в ботинке отлетела…

– А у меня чуйка в день подрыва на фугасе ничего не подсказала, – сказал Игорь. – Об операции заранее знал. Ехал как обычно. И вот лежу здесь. А мог бы, запросто, в цинке оказаться.

– Обидно, – Саня никак не мог примириться со случившимся, снова и снова терзал себя, могло ведь быть иначе, – шагни чуть в сторону, ничего бы не случилось…

– Должен радоваться, что так, – пытался отвлечь разведчика от тяжёлых мыслей Игорь. – У нас был случай. Идём колонной, впереди сапёры. Один с минно-розыскной собакой. Она садится. Но села не до мины, как должна, а после. Сапёр делает шаг к собаке, поднимает руку, поворачиваясь к нам, предупреждая тем самым: колонна, стой, внимание – мина. Сам наступает на неё. А там не лягушку заложили. Госпиталь был не нужен.

– Ты, знаешь, – признавался Саня, – хотел с медалью прийти домой. Пусть не с орденом, хотя бы с медалью. На войне был не при кухне, воевал честно. А вернусь без ноги. Обидно.

– А у меня память после контузии клинит, песню не могу вспомнить.