Автомобильная фамилия

Удалось даже привстать.

Не без помощи. Гошеит вместе с каким-то помощником поддерживали отбитую спину. Болел затылок, болела спина, болела задница. Наконец отпустило дыхание. Серафинит воспользовался этим, не скупясь на стоны вперемешку с руганью.

Спустя пять минут зевакам надоело. Возле Серафинита остался только Гошеит, настойчиво просящий: «Пошевели-таки левой рукой. А теперь правой. А теперь сними ботинок и пошевели пальцами».

– Да что ты о пальцах-то знать можешь? – кричал Серафинит на доктора, но просьбы его исполнял.

Убедившись, что переломов нет, Гошеит долго и внимательно рассматривал белки глаз сквозь двойной слой зеленого стекла и, наконец, кивнув каким-то своим мыслям, с улыбкой сказал:

– Таки жить будешь! Завтра синяки выйдут во всю спину, но ничего серьезного. Считай, легко отделался.

– Легко… Как же… – буркнул Серафинит вместо «спасибо» и кряхтя поднял с брусчатки несчастный газовый вентиль…

***

В тот же вечер Серафинит возвращался из кабака домой в пресквернейшем настроении. И не потому, что Морганит сегодня пела хуже, чем обычно или не посмотрела в его сторону ни разу, окучивая столик каких-то приезжих. И не потому, что синяки налились уже в середине дня, не услышав обещания Гошеита.

А причина, в общем-то, была в том, что с момента падения боль так и не пропала. Она засела в затылке, колола тупой иглой, то притихая, то принимаясь за дело с рвением горняка, наткнувшегося на жилу зеленого мрамора.

Пока шел рабочий день Серафинит занимал себя проверкой и обслуживанием газового оборудования. После – попробовал приглушить боль кружечкой холодного эля. Но старое доброе средство на сей раз не помогло.

В сердцах Серафинит шлепнул себя пятерней по затылку, словно боль была мухой, которую можно пришлепнуть. Что-то тренькнуло, шлепнуло по виску, и очки слетели с носа. Видимо замок каким-то образом повредился при падении утром, и с тех пор колол затылок острым краем. От удара рукой он сломался окончательно и теперь очки валялись где-то на мостовой.

Жмурясь до боли в глазах, чувствуя, как от испуга мгновенно бросило в пот, как крупная капля холодным червяком скатилась по спине, Серафинит медленно опустился на четвереньки. С остервенением он шарил по мостовой, но под руку не попадалось ничего кроме пыли и мелких камешков.

Все еще ожидая, что вот-вот ослепнет, Серафинит решился приоткрыть один глаз. Сквозь частокол ресниц он увидел мостовую. Обычную грязную дорогу, по которой каждый день возвращался домой.

«Видать вечернее солнце не такое яркое, чтобы ослепнуть».

И все же стараясь не поднимать взгляда и не переводить его на стены, усыпанные драгоценными камнями, Серафинит осмелился приоткрыть и второй глаз.

Очки лежали футах в шести.

Все еще на карачках Серафинит проворно подскочил к ним. Замок действительно был расстегнут и погнут. Серафинит повертел в руках хитроумную застежку, размышляя сумеет ли придумать, как смастерить ей какую-то замену. Это было бы лучше, чем идти в Изумрудное министерство и объяснять, что он не сам вскрыл замок из любопытства или из-за взыгравших в нем вандальных начинаний.

А пока нужно было добраться до дома и не попасться на глаза стражникам. Появляться на улице без очков означало приговорить себя к тюрьме.

Непослушными пальцами Серафинит попытался пристроить застежку на затылке, закрепить резинку, завязать её, но тугая оправа вновь щелкнула по виску и очки сорвались во второй раз.

Серафинит взревел от злости. Никто не назвал бы его спокойным человеком, но сейчас к обычному его темпераменту примешивался страх. Серафинит ударил о стену дома. Кулак попал на засевший в стене изумруд и взорвался болью.

Проклиная чертовы камни, летучих обезьян и почему-то волшебницу Стеллу – правительницу болтунов – Серафинит собрался рассказать так неудачно подвернувшемуся изумруду все, что о нем думает, но взглянув на камень, оторопел.

Вместо драгоценного булыжника в неисчислимое количество карат, из стены торчала прозрачная стекляшка. Да еще и с трещинной, оставленной ударом.

Не доверяя глазам, Серафинит прикоснулся к стеклу. Под пальцами скрипнула мелкая крошка. Такой же подделкой оказался и соседний камень, и следующий и еще…

Все изумруды превратились в обычное стекло. Стекло, стоящее не больше, чем огрызок яблока.

До боли сжав очки в руке и уже не спеша их надевать Серафинит свернул на Салатовую улицу.

Здесь все было так же.

Сотни стекляшек блестели в лучах заходящего солнца.

Столько раз Серафинит думал о том, чтобы выковырять изумруд из стены. И столько раз в нерешительности отгонял эту мысль. Причин было несколько – во-первых Серафинит не знал ни одного человека, который смог бы выкупить у него драгоценный камень, а во-вторых, за кражу городского имущества полагалось наказание.

«И за это отрубают руки? За стекляшки? За осколки бутылок?»

Словно во сне добрел Серафинит до дома. Даже его комнатка на третьем этаже старенького дома без очков казалась темнее и грязнее. Бросались в глаза все трещины и наспех замазанные швы. Давил кривой потолок. Казалось, сейчас он не выдержит и рассыплется, упадет прямо на голову.

Сердце стучало где-то в районе горла.

Серафинит уже не мог отличить злость от страха, а ненависть от отчаяния.

Надо было что-то делать. Серафинит не мог просто лечь спать и притвориться, будто ничего не случилось.

Дрожащими руками он сорвал с кровати мятую простыню.

***

Утро вновь выдалось туманным.

Башмаки гулко стучали по брусчатке, растаскивая жидкую грязь. Прошедший ночью дождь превратил пыль в мутные разводы, мгновенно прилипающие к обуви.

Какой-то бедолага наспех переклеивал вымокшие за ночь листовки.

«Гудвин любит тебя!»

«Великий и Ужасный смотрит за тобой!»

Люди спешили по делам. Лавочники в лавки, женщины на рынок. Такая холодная погода приходила нечасто. Пришлось доставать из закромов и сундуков плащи и кутаться. Даже чистильщики обуви, для которых, казалось бы, выдался “денежный” день были не такими бойкими, то и дело грелись горячим чаем.

– Свежий номер! Изумрудная правда! Предотвращена очередная диверсия Мигунов! – даже продавец газет казался тише.

Серафинит шел сквозь редкую толпу не замечая холода.

Белый плащ, наброшенный на плечи, волочился по земле и казалось, будто это какой-то вычурный модельер так и задумал грязно-коричневый подбой снизу. Под мышкой Серафинит держал стремянку, а в руке чемодан с инструментами. Пара человек узнала его. Кто-то лениво начал пересказывать вчерашний случай.

Под взглядами уныло косившихся стражников Серафинит поставил стремянку рядом со скульптурой.

Никому до него не было дела, пока Серафинит не сорвал с плеч плащ и не натянул его меж двух фонарей. Плащ оказался простыней и стоило ей развернуться, как прохожие, до того не замечавшие ничего дальше собственного носа, ахнули.

На застиранной ткани чернели неровные печатные буквы.

ГУДВИН ВРЕТ!

– Это возмутительно!