Не здесь и не сейчас. Роман

Не здесь и не сейчас. Роман
Сергей Новиков

О 90-х в России написано предостаточно, но в то же время постоянно раздаются голоса, что они литературой – художественной литературой – по-настоящему не показаны, не осмыслены; что представлены в русской прозе однобоко и однотонно. Но, как показывает история нашей словесности, еще не вечер. И роман Сергея Новикова «Не здесь и не сейчас» подтверждает это. Роман художественно сильный, достоверный и, как мне представляется, ценный, как документ той эпохи, которую мы до сих пор не преодолели. Книга содержит нецензурную брань.

Не здесь и не сейчас

Роман

Сергей Новиков

Издательский дом «Выбор Сенчина»

© Сергей Новиков, 2019

ISBN 978-5-4490-3586-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

    Моей семье

Часть первая

1

Ночь кончилась, утро ещё не наступило. Воздух вокруг был ночным – сырым и серым, но небо за шумевшей в полукилометре железной дорогой, по которой пролегала граница города, уже начинало светлеть.

Макс смотрел на июньский рассвет с девятого этажа общаги мединститута. Затягиваясь сигаретой, он слушал, как у него за спиной ветер ворошит висящую перед балконной дверью штору из засохших роз (полтора десятка крупных тёмно-бордовых бутонов на метровых стеблях были прищеплены к бельевой верёвке).

Докурив, он раздвинул царапнувшие предплечья розы, шагнул на кухню и стал собираться. Убрал в рюкзак магнитофон, в котором торчала кассета с квиновским «Innuendo»[1 - Последний альбом группы «Queen», который вышел при жизни Фредди Меркьюри. «Innuendo» был выпущен в 1991 году, за год до описываемых событий.], нашел футляр от неё. Внутри обнаружились две папиросы с марихуаной. Поморщившись от брезгливости, он вытряхнул их на пол, сунул футляр в рюкзак и быстро вышел из квартиры. Язычок автоматического замка уже готов был щёлкнуть, отрезав ему путь назад, когда Макс передумал. Он вернулся и заглянул в комнату, где спала Станислава.

Прямая рыжая чёлка, расслабленные, приоткрытые во сне губы. «Красивая. И очень беззащитная сейчас, – подумал он. – Даже если не спит, притворяется, это ещё хуже, то есть она трогательная, а я хуже, но всё равно…». Внутри тут же разлилась тёплая, обездвиживающая жалость – к ней, к себе, к родителям, шокированным недавним уходом Макса из политехнического, и даже к военкому, который наверняка получит выговор, если до окончания весеннего призыва не отправит бывшего студента в армию. Ровно в то же время какой-то другой участок мозга, трезвый и расчётливый, зацепился за эпитет «красивая», добавил к нему «плюс влюблённая», и напомнил Максу о его незавидном положении.

Не было денег, не было жилья, куда без стеснения можно пригласить идеальную (то есть ту, с которой он обязательно познакомится в будущем) девушку, не было работы и профессии. Ко всему перечисленному прилагалась почти стопроцентная вероятность со дня на день загреметь в армию. В общем, трезвость с расчётливостью подсказывали ему, что при таких обстоятельствах новый объект для влюблённости может появиться очень не скоро, и ждать появления объекта (или отправки в вооружённые силы, тут уж как повезёт) будет куда приятнее в обществе красивой и влюблённой в него Станиславы.

От циничности последней мысли, от напоминания о собственной ничтожности и от жалости к спящей девушке Максу захотелось орать и крушить. В горле стало горячо, но через секунду эта волна схлынула, ошпарив напоследок ледяным холодом, и в груди привычно разлеглась какая-то сухая растрёпанная вата неопределённой температуры. Из-за ваты иногда першило в горле, но в целом она исправно гасила все сильные эмоции последних недель.

«Да шло бы оно всё. Я ошибся. Так, наверно, бывает. Конечно, она яркая, но она мне не нравится, она какая-то ненатуральная: постоянно кого-то или во что-то играет, причём, играет с каким-то нажимом, вечно переигрывает… Это всё не то, я этого совсем не хочу», – оправдывался Макс, нерешительно пятясь к выходу и осторожно притворяя за собой дверь. Когда язычок замка всё-таки щелкнул, Максим вспомнил лицо спящей Станиславы, пробормотал «I can’t live with you[2 - «Я не могу жить с тобой» – название четвертой песни альбома «Innuendo».]» и, сдерживаясь чтобы не побежать, зашагал по коридору общежития.

Рюкзак с магнитофоном он оставил на втором этаже, в квартире, которая находилась в его распоряжении до конца лета. Сунув ключи в карман шорт (шорты он смастерил в мае, отрезав штанины от джинсов, в которых ходил зимой), Макс налегке рванул к трамвайному кольцу. На сонном утреннем трамвае доехал до городского пляжа, где в этот час не было ни души, вошёл в воду и поплыл к противоположному берегу. Переплывая двухсотметровую реку в третий или четвёртый раз, Максим отстранённо и вяло, как наблюдающий за не бог весть каким экспериментом лаборант, подумал: случись ему сейчас утонуть, искать начнут только недели через две. С родителями связь прервана из-за призыва, приятели из общаги универа подумают, что он просто ленится выбираться к ним в центр из расположенной на окраине общаги медиков, а Станислава, обнаружив исчезновение магнитофона с «Innuendo», поймет, что он ушёл насовсем.

2

К этому состоянию почти абсолютной свободы Макс не стремился. Он не планировал ни разрыв с женой (стремительно женившись в восемнадцать на двадцатидвухлетней звезде пятого курса, он сбежал от неё через год), ни уход с третьего курса политехнического, ни уклонение от призыва. Связанные с женой, с учебой в нелюбимом вузе или с армейским призывом неприятные ощущения нарастали незаметно. Макс неспешной рысью исправно бежал по назначенной ему дорожке. Молчал, когда ненавидевшая всех вокруг жена срывала злость на нём, получал двойки и пересдавал экзамены по нелюбимым предметам, проходил комиссии и медосмотры в военкомате, и в каждой такой ситуации был, в общем-то, своей жизнью не то чтоб совсем доволен, но уж большой обиды на нее не держал точно. Однако после какой-нибудь особенно противной мелочи, игравшей роль катализатора, Макс вдруг взбрыкивал и соскакивал с надоевшей ему дорожки.

Потом он, конечно, мог покрасоваться и ввернуть в разговоре: «Мне давно было ясно, и я, наконец, решил…», хотя честнее было бы сказать: «Так получилось».

Так получилось, что в мае 1991-го, накануне экзамена по обожаемому им английскому, жена язвительно прошлась насчёт его способностей к языку, и он, получив «отлично» и похвалу самого придирчивого в вузе преподавателя, вдруг понял, что больше не будет жить с ней, причём, уйдет прямо сейчас, не затевая развода. Он просто не вернулся после экзамена в их съёмную комнату, а потом успешно избегал контактов с женой и её родственниками.

Так получилось, что в январе 1992-го неспособному к черчению Максу злобная старуха-преподаватель исчиркала шариковой ручкой стоивший адских трудов чертёж, и учившийся на мелиоратора Макс ушел из политеха.

Так получилось, что три месяца спустя на призывной комиссии в родном райцентре ему нахамил военком, который ненавидел студентов за то, что они получают отсрочку и портят ему показатели. Войдя в раж, военком пообещал отправить недоучившегося студента в стройбат, «к зэкам и черножопым[3 - Стройбат – строительные батальоны, которые комплектовались преимущественно выходцами с Кавказа и из Средней Азии, а также ранее судимыми лицами.]». К тому времени Макс уже убедил себя, что служба в армии – не самая приятная, но по-своему честная расплата за уход из политехнического, и даже постригся наголо, чтобы приучить себя к мысли: студенчество кончилось, начинается новый этап в его жизни. Однако после угроз военкома он сначала испугался, а через несколько дней разозлился и начал интересоваться способами уклонения от призыва.

Так получилось, что насчёт этих способов могли просветить только в областном центре, где Максим учился три предыдущих года, и в апреле 1992-го он уехал в столицу области, сообщив родителям, что один тамошний умелец починит японский магнитофон, который в райцентре чинить не берутся.

Истратив за три недели почти все деньги, но не получив ни одного толкового совета по спасению от призыва, Макс решил вернуться домой и сдаться на милость военкому.

В день отъезда он долго бродил по хаотично застроенному кварталу в центре областной столицы, как бы прощаясь с большим городом перед отправкой в армейскую Тмутаракань, и вдруг наткнулся на крохотный пивной бар под названием «Кенгуру». Бар был спрятан в старых дворах столь прихотливо, что найти его во второй раз оказалось сложнее, чем случайно обнаружить в первый.

«Кенгуру» (точнее, как гласили надписи на ярко разрисованных стенах, «Kangaroo») был переполнен. Посетители неприветливо косились, бармен демонстративно не замечал. Максим уже выходил, когда его окликнули.

Он узнал Сашу с Серёжей – семейную пару, с которой познакомился год назад, когда пытался перевестись с третьего курса политеха в университет, на второй курс РГФ[4 - Факультет романо-германской филологии, студенты которого изучают английский, немецкий и французский языки.]. Перед экзаменом он было подкатил к длинноногой красотке Саше, которая переводилась на престижный инязовский факультет с обычного филфака, но Саша тут же познакомила его с мужем, третьекурсником РГФ. С тех он их ни разу не видел.

После неожиданно бурных для столь непрочного знакомства приветствий ребята объяснили, что «Кенгуру» – фактически закрытый клуб, место для своих. Свои – это звезды РГФ (успеваемость на данный статус влияла по минимуму) и иностранцы, приехавшие учить русский. Иногда, правда, случаются исключения (если, конечно, имеются солидные рекомендации).

Выданные Сашей и Серёжей рекомендации Макс подкрепил дюжиной «Ячменного колоса», истратив на вступительный взнос две предпоследние сотни, и тут же, в виде обещанного исключения был приглашен за лучший столик.

«Марат», – не глядя на нового собутыльника протянул руку часто улыбающийся парень в круглых очках, чем-то напоминающий коротко стриженного Леннона. Марат солировал за столом, постоянно перескакивая с русского на американский английский. Иностранный язык находился с мимикой нового знакомого в куда большей гармонии, чем родной.

– Ладно, Марат, bye! Созво?нимся, – попрощался с Маратом кто-то из своих.

– «Созвони?мся» – не ожидая от себя такой наглости сказал Максим, ненавидевший эту ошибку за то, что делал её лет пятнадцать.

Марат не без интереса скользнул взглядом по чересчур прыткому новичку и весело прокричал вслед приятелю:

– Пока, Карлсон! Учи родной язык, а то перед людьми неудобно!

Повернувшись к Максу, Марат включил обаятельную, но слишком широкую, чтобы быть искренней, улыбку, и спросил:

– Ну, Макс, а ты чем по жизни занимаешься?

Перед тем, как привести Макса за свой столик, Саша с Серёжей заочно представили сидевшую там компанию. Услышав от них, что Марат имеет отношение к какому-то серьёзному бизнесу, Макс навострил уши, или, если множить собачьи метафоры, сделал стойку. Поясним.

Его давно угнетал факт, что он может заработать какие-то ощутимые деньги только тяжёлым физическим трудом. Два предыдущих лета Макс добросовестно, по 10—12 часов в сутки, вкалывал подсобником в строительном кооперативе, и зарабатывал намного больше отца – токаря высшего разряда с госпредприятия. Но даже такие суммы не избавляли его от чувства ущербности, которое возникало рядом с некоторыми старшекурсниками. Эти дорого одетые парни, обладавшие каким-то победительным нагловатым шармом, не только нравились всем записным красавицам, но и могли легко нарисовать весь каникулярный заработок Макса, сделав несколько телефонных звонков.

«КАК они ЭТО делают? Что берут, где берут, кому продают, почему у них так легко и так дорого покупают?» – мучился Макс, весь коммерческий опыт которого сводился к распространению билетов мгновенной лотереи и продаже однокурсницам импортных дезодорантов, купленных по госцене в райцентровской «Галантерее». Послевкусие от такой коммерции было не то что бы очень, и он иногда мечтал хотя бы познакомиться с человеком, который действительно умеет делать деньги – мечта о работе у настоящего бизнесмена казалась Максу чересчур наивной. Он много раз задавался вопросом, где и как можно было бы завести знакомства, позволяющие приблизиться к касте избранных, но ответа так и не нашёл. И вот теперь, благодаря причудливому коктейлю, в котором Кто-то Там Наверху смешал бесцельные блуждания по городу, затерявшийся в незнакомых дворах бар и шапочных знакомых годичной давности, мечта начала приобретать вполне реальные очертания.

Понимая, что вопрос Марата – это шанс, Макс ощутил прилив восторга: такой случается, когда на экзамене достается отлично выученный билет. Ответ получился честным и четким.

– Сейчас работу ищу. Могу с людьми общаться, могу и грузчиком или там фундаменты заливать, но чтоб при серьёзных людях быть и со временем научиться у них, как деньги зарабатывать. Ещё думаю летом на РГФ поступить. Если в армию не загребут, конечно.

– Это ты правильно зашел, – снова улыбнулся Марат. – Тут все с РГФ, и половина – после отчисления, от прапорщиков бегает. В получении повестки не расписывался? нет? Да забудь тогда вообще… No pressure[5 - Не напрягайся.], Макс.

– Но я же на медкомиссии уже был, – осторожно возразил Максим.

– А-а, брось, это всё лажа. Обязаны вручить повестку на отправку под подпись. Пока ты её не получил, ты просто не знаешь, что должен быть на призывном с вещами. Не, ты хочешь явиться, да? но ты просто не знаешь, когда явиться, правда? А по месту прописки ты не обязан сидеть, чтоб повестки дожидаться. Может, ты перед армией с девушкой решил красиво попрощаться, на юга махнуть. Это их гемор – найти и вручить. По уголовке к тебе здесь вообще никаких претензий, forget about it. Just forget. Really[6 - Забудь об этом. Просто забудь, правда.]. Главное – не попадайся и в получении повестки не расписывайся.

– Ясно, спасибо, – с наигранной бодростью произнес Макс.

С одной стороны, совет был дельный. Куда полезнее сказок о добрых врачах, которых он в избытке наслушался за последние недели, изыскивая способ оставить с носом угрожавшего ему военкома. Если верить сказкам, в природе существуют такие доктора (причем, по рангу не меньше завотделением в областной, другие помочь не смогут, даже если сильно захотят), на которых иногда что-то находит, и тогда они абсолютно бескорыстно помогают приглянувшимся им призывникам. Оно, конечно, может, и существуют; не исключено также, что на них иногда находит, но вот ведь незадача: никто из советчиков не мог назвать имя, специализацию и место работы хотя бы одного столь отзывчивого врача.