Русский легион Царьграда

– Взрослеешь, – сказал Орм одобрительно.

Они достигли торжища, сперва наведались на невольничий рынок, затем пошли по рядам. Здесь все гомонило, шумело, кричало, со всех сторон доносилась речь иноземная и своя, племен славянских: тягучая и быстрая, окающая и акающая, прицокивающая и шипящая чуть ли не в каждом слове. Мечеслав, напрягая слух, все-таки понимал всех. Скоморохи, дурачась и танцуя, играли на сопелях, рожках, свирелях, били в бубны. Перекрывая весь этот шум, торговцы зазывали покупателей на все голоса.

– Меды, меды вятские, люди добрые! – кричал широколицый вятич.

– Эй, кон быры, корош кон! – говорил толстый номад, предлагая коня светловолосому чудину.

– Рыба! Рыба!

– Мечи франкские! Кольчуги крепкие!

– Эй, народ, не зевай, подходи, покупай!

Шумело, бурлило торжище киевское, и средь этого бурлящего людского моря шли Мечеслав с Ормом. Они подходили к купцам, рядились, покупали и шли дальше. Орм иногда отходил куда-то, с кем-то разговаривал, Мечеслав боялся потеряться и ожидал его, не сходя с места. Орм возвращался, и они продолжали свой путь. И вот, когда они приобрели все, что надобно было для жизни в лето и зиму, и собрались покинуть торжище, Орм остановил Мечеслава:

– Погодь, лопоть мы тебе справили, да кое-что подзабыли.

Подошел к торговцу оружием. Вернулся, снял с пояса Мечеслава его старенький нож, который отдал ему еще в обозе, сказал:

– Его не должно быть меж нами. На нем и в нем – наш гнев и наша злоба друг на друга. Прими от меня новый. От чистого сердца.

И подал ему нож в широких ножнах, украшенных медными бляшками и фигурками. Это был даже не нож, а малый засапожный меч, которым можно было оборониться и от копья, и от боевого меча. Мечеслав с восхищением оглядывал широкое лезвие, блестевшее на солнце, и рукоять из рыбьего зуба, выполненную в виде готовящегося к прыжку зверя-пардуса. Рукоять влегла в правую руку удобно, как в родную. Мечеслав, вспомнив тряпицу, которой была обвязана левая Ормова рука, мгновенно надрезал себе левую ладонь, кровь закапала на землю.

– Пусть и у меня будет рана, чтоб не держал ты на меня зла-обиды.

Орм выхватил нож у Мечеслава и, сделав себе такой же надрез, приложил свою рану к ране Мечеслава.

– Кровь наша соединилась. Отныне мы с тобой кровные братья, – сказал Орм и обнял Мечеслава.

Когда они шли с торжища, а нанятая таратайка с покупками, влекомая лядащей лошаденкой, плелась за ними, Мечеслав сказал:

– Орм, совестно мне, немало кун потратил ты, чтобы обрядить меня. Чем отплачу?

– Ты разве мне не брат? Не лишай меня радости позаботиться о тебе, раз уж я не смог и не успел ничего сделать для брата Грани. И что куны? Что серебро? Что злато? Ноне они есть, а завтре их нет, как и жизни у воина.

Орм помолчал и резко свернул разговор на другое:

– Ты ходил со мною. А по сторонам-то поглядывал?

– Одного хромоногого приметил. В овчинном ряду, где тулуп мне купили.

– А где был я? – вскинулся Орм. – Почему я не приметил? Старею?

– Хромоногий был чуть подале, – успокоил его Мечеслав. – Он выделанными медвежьими полстями торговал. Хром-то он хром, да рожа его железом не помечена. Нет, это не твой Смид.

– Не мой, – согласился Орм. – Мой уже побывал тут, здешние купцы зовут его Смиткой. Пока мы к Киеву тащились, он все свои дела успел свершить, купил десятка три радимичей, распустил на торгу слух, что идет в Новгород, затем в Норег и к данам – продавать рабов. Да-а… Начальный слух верен был, Свейнсоны заплатили ему за ложь, и хорошо заплатили. Смид молоденьких дев покупал, немало серебра для того надо. Твоя сестра у него, среди оставленных на великого князя ее нет, это я проверил.

– Тогда нам надо в Новгород. Может, еще успеем застать Смида там.

– Не надо нам в Новгород. Он ведь тоже обо мне на торгах разузнавал, вот и заметает следы. Ни один из купцов, что радимический полон сторговали, путь на Новгород не испрашивал, а испрашивали и получили путь на Царьград, к ромеям. Так что там Красаву искать надобно.

Горечь заполнила сердце Мечеслава, тоской и слезами наполнились очи его.

– Не печалься, брат, найдем мы сестер своих. Надо, так и в Царьграде отыщем. Ходили же на земли ромейские князья ваши – Олег, Игорь, Святослав и Ольга, матерь его, побывавшая в самом Царьграде у басилевса и принявшая от него веру греческую. Может, и Владимир надумает… А нет, другие пути искать станем, без надежды воину не жить.

Мечеслав кивнул в ответ, и они молча, каждый со своими горькими мыслями пошли дальше по улицам града Киева, в котором суждено им будет прожить не один день и не один месяц.

* * *

Поскучнело небо, все чаще стало плакать слезами по ушедшему лету. Птицы с прощальными песнями улетали на юг. Мечеслав, провожая их взглядом, думал о том, что летят они в далекую чужую сторонушку, где томится его сестренка, и о том, что если бы был он птицей, то взмахнул крылами, взмыл в небо и полетел искать Красаву и вызволил бы ее из тяжкой неволи.

Подошел Орм, ведя за собой в поводу статного буланого коня. Сказал:

– Тебе привел. Бери. Твой!

– Неужто сам князь мне пожаловал? – спросил удивленно и радостно Мечеслав.

– Ха, тот князь пред тобой стоит! – радостно оскалился Орм. – Пришел в Киев с севера, через Новгород, купец, Рулавом кличут. Как-то вызволил я его из беды, так вот он все искал меня, чтобы вознаградить за то, что жив остался, даже в дому моем, на родине, побывал, вести мне привез, все мои живы и здоровы, никто из Свейнсонов, слава Одину, их не трогает. Но о Руне и у них вестей нет, как сгинула… Нашел меня этот упрямец здесь, в Киеве, и молвил: «Какую возжелаешь награду, проси! Я, о тебе вспомнив, коня у купчины затребовал. Так что ты, почитай, уже княжой дружинник, а сбруя – это тебе от Добрыни дар». Увидел он меня у своего терема с конем новым, хвалить его стал, а как узнал, что я тебе коня веду, велел холопу сбрую принести и дарит ее тебе на добрую память!

– Погоди, Ормушко, а не тот ли это Добрыня? – спросил взволнованно Мечеслав.

– Он, Мечеслав, он, князя Владимира вуй, воевода и соратник верный, тот самый, что с Волчьим Хвостом за тебя слово на пиру перед князем замолвил.

– Орм, ты мне – не названый, ты мне – родной! – Мечеслав обнял варяга.

– Ну, будет, будет… – сказал Орм, похлопывая Мечеслава по спине и, отстранившись, кивнул на коня: – Как коня наречешь? Не конь, сокол!

– А Соколком и буду кликать, – решил Мечеслав, недолго думая.

– Добро. И вот еще что… Как у тебя с ребрами? Помнится, были подсечены!

– Забыл о них. Каждый день с гридями на княжом дворе мечом и копьем упражняюсь.

– Добро. Но то – забава… Чтобы дружинником стать, надо испытание пройти. А на испытаниях шутить с тобой не станут, там можно и живот положить, примеры бывали… Сначала научись владеть боевым конем, и лучше Сахамана тебя никто тому не наставит. Отыщешь его, молви, что от меня. Ну а как вершником добрым станешь, тогда и мой черед придет в науку тебя брать.

Глава пятая

Что касается ал-Хазар, то это – обширный округ за Каспийским морем. Грязь непролазная, много овец, меда и иудеев.

    Ал-Мукаддаси. Лучшее из делений для познаний климатов, 985 г.

Мечеслав нашел Сахамана сидящим в одиночестве на берегу Днепра и поющим заунывную песню на неизвестном языке. От его песни на душе стало грустно и тоскливо, и почему-то казалось, что нет конца этой песне, что она, как вечность, неизвестно где начинается и неизвестно когда и где заканчивается. И было в ней что-то от далеких предков, прародителей всех народов.

Мечеслав подошел, сел и стал молча смотреть на воду, отблескивающую под скупыми лучами осеннего солнца.

– Ты кто? – прервав песню, спросил Сахаман.

– Мечеславом меня кличут.