Ксюша

Ксюша
Сергей Остапенко

Некоторые встречи несут больше, чем обещают. Некоторые люди приобретают значение, которого не ждёшь. Некоторые истории заканчиваются грустно. Как эта.

Сергей Остапенко

Ксюша

Мы познакомились теплой ласковой осенью, в благословенном медведевском две тысячи десятом. Знакомый фотограф Сергей позвал меня на выставку своих работ. Кажется, это был сентябрь. Да, точно сентябрь, когда девушки еще носят короткие юбки и летние маечки, но уже накидывают сверху джинсовые пиджачки или что-нибудь столь же условно тёплое – как говорила моя бабушка, защищающее скорее от мух, чем от холода.

Серёгу я знал шапочно, больше по интернету. В своё время я здорово ревновал его к одной барышне, которой он устроил фотосессию в стеле ню. По несчастному стечению обстоятельств, в то время я с ней имел неосторожность встречаться. Потом она укатила в Питер, и наши пути основательно разошлись. Повод для ревности сам собой рассосался, а так-то Сергей был очень творческим, либеральным и интересным парнем. В общем, получив от него приглашение, я сразу согласился – тем более жизнь текла довольно вяло и скучно, да и в газету, в которой я тогда имел честь трудиться выпускающим редактором, не помешал бы какой-нибудь лёгкий фоторепортаж. Да, это было время, когда газеты ещё вполне себе теплились, даже еженедельные, даже успешно конкурируя с интернетом, который ещё проигрывал телеку и печатным медиа по количеству вовлечённой аудитории.

Город я тогда знал ещё довольно плохо, пользовался общественным транспортом, поэтому добрался на место, кажется, с опозданием. Во всяком случае, если на мероприятии была официальная часть, я её уже пропустил, а народу осталось не так много. По крайней мере, мне так запомнилось. На выставке оставался сам Сергей, и три особы женского пола: Лена, Даша и, собственно, Ксюша. Девушки выступали в роли фотомоделей для некоторых работ хозяина выставки. Лене было где-то двадцать пять, а Дарья и Ксения, судя по всему, учились в каком-то из старших классов. Забавно было сравнивать, насколько творческий образ в кадре отличается от реального человека: на фото модели казались гораздо старше. Немного стесняясь общества столь прекрасных созданий – а все девушки были, безусловно, хороши собой – я побродил с умным видом, изучая снимки, развешанные на стенах. Серёга умел в экстравагантность, как сейчас говорят. Композиции из экстремально полных или столь же экстремально худых тел, нелепые раритетные предметы из ушедших эпох, помещённые в современный контекст, вызывающе поданная нагота на грани фола – в общем, есть на что посмотреть, если разбираешься в теме. Я в фото не разбираюсь, сам фотографирую всё что вижу, и нахожу свои снимки прекрасными – по крайней мере, для сохранения на память пейзажа или момента мне большего и не требуется. Но я осознаю свою ограниченность, поэтому прислушиваюсь к тому, что говорят эксперты. Вот Сергей – несомненно, эксперт. Да и его модели, тоже, несомненно, обладали художественным вкусом, иначе не согласились бы с ним работать. В общем, я скоро сдался, сделал серию снимков для газеты и уже приготовился прощаться, но вышло иначе.

Вместо ритуала прощания завязался оживлённый разговор. У Сергея оказалось припасено несколько тетрапаков сока, какие-то ещё угощения. Мы беседовали, пили сок, прикалывались, обсуждали фотки. Сама собой сложилась атмосфера непринуждённой лёгкости, которой часто не хватает при встречах даже близких людей. Естественно, все обменялись контактами. Я в то время особенно любил общаться посредством аськи – помните, был когда-то такой месенжер? Знакомый дизайнер подарил мне шестизначный номер, который он не то выиграл, не то у кого-то увёл. Шестизнаки считались крутизной, и я премного своим номером гордился, когда раздавал его новым знакомым. Они, как правило, свои девятизначные комбинации наизусть не помнили, а я с лёгкостью извлекал из памяти. В общем, обменялись номерами, и Лену я, кажется, сразу же пригласил как-нибудь вместе прогуляться – и получил согласие, что здорово меня воодушевило, ведь в то время я был совершенно свободен, и завести новые взаимоотношения был вполне готов. Тем более, она жила в том же районе, где я снимал тогда жильё с коллегой, «дядей Игорем». Дядей он мне, конечно же, не приходился, мы просто после какой-то весёлой вечеринки начали всей компанией называть друг друга дядями – по аналогии с дядей Фёдором или дядей Шариком из мультфильма о «Простоквашино».

Финал выставки я, хоть убей, не помню – бывает, что детали просто выпадают из памяти и выковырять их оттуда труднее, чем данные со сгоревшего жёсткого диска. Помню только, что с выставки я вышел не с Леной, а с Ксюшей – вроде бы нам оказалось по пути, а Лена, кажется, уехала раньше. Мы шли по микрорайону, и Ксения посвящала меня в таинства нового поколения. Таинства, понятное дело, какого калибра – ужас от предстоящего ЕГЭ, конфликты с учителями и одноклассниками, тусовки, шмотки, модные модели смартфонов и прочее, что в зрелом возрасте кажется наивным и неважным. Поговорили о Даше, которая в отличие от Ксюши решила всерьёз делать карьеру в моделинге. Не помню, как вышло, но выяснилось, что Ксения, как и я, тоже пробует писать прозу. И поскольку у меня, и без того журналиста, в то время уже были в зачёте пара изданных поп-фикшн книг, и один художественный роман, который я пока безуспешно пытался пристроить в издательства, я выглядел для неё настоящим гуру.

– Мог бы ты посмотреть и оценить мои рассказы?

– Не вопрос, присылай, гляну.

– Не, я такое по интернету присылать не буду.

– Почему?

– Ну… У меня специфическая тема.

Господи, что за тему может разрабатывать школьница, если её нельзя пересылать по интернету? Политика? Личные дневники с описанием чего-то несусветного? Ладно, как угодно. Я имею право не знать, если человек пишет о чём-то «не для всех».

Где-то у остановки мы расстались, и она отправилась к себе, а я сел на маршрутку – тогда ещё ходили жёлтые тесные душегубки, ездить в которых летом было не приятнее, чем в раскалённом адском котле. И через полчаса уже был дома, погрузившись в суету, которая в томном ростовском сентябре воспринимается с благодарностью, не то, что в тоскливом слякотном декабре или пыльном марте, пронизываемом ядовитыми солнечными лучами.

Наше знакомство могло бы на этом закончиться. Возможно, это было бы к лучшему.

***

Тёплые дни неспешно линяли с календаря. С Леной не заладилось. Мы встречались несколько раз, гуляли по частному сектору мимо старого армянского кладбища, что-то пили в «Чёрной кошке», она даже заглянула ко мне в гости, но что-то было не так и мы это чувствовали. Наверное, то, что мы могли друг другу предложить, было нам не интересно. В духовном смысле, конечно. А без этого и остальное теряло смысл. Так что конец наших контактов даже не был как-то словесно оформлен – общение просто сошло на нет, а меня начала волновать совершенно другая девушка, которая появилась в редакции. Я не вылезал из её живого журнала, каждая запись в котором свидетельствовала, что она священно безумна. Впрочем, её подруги с журфака были из той же когорты, так что духовности мне хватало с избытком.

Не могу сказать, что о Ксюше я не вспоминал – как же тут не вспомнишь, когда она смотрит на тебя с компьютера всякий раз, когда заглянёшь на Серёгин фотосайт, или страничку вконтакте. Вспоминал – да и только. В аське мы иногда обменивались приветами, комментируя статусы друг друга. Потом был Новый год, который я совершенно спонтанно встречал с Серым, его другом и одной из журфаковских девиц – и на который Ксюша обещалась заглянуть, но не смогла. Однако она всё же стала исподволь понемногу просачиваться в мою жизнь. Естественно, не из интереса ко мне – а исходя из собственных подростковых потребностей, которые сводились в то время к безлимитному доступу в интернет. Я часто задерживался в редакции во внеурочное время и по выходным – и Ксюша повадилась заглядывать ко мне и что-то скачивать. Как я понял, у неё были какие-то внешкольные занятия по труду, из-за чего она ездила в центр, и с оказией иногда захаживала ко мне. Нельзя сказать, что так бесхитростно пользуясь моим расположением, она ничего не давала взамен – это благодаря ей я посмотрел в то время массу каких-то роликов из «Камеди», КВН, «Нашей раши» и бог знает каких ещё программ, и кое что оказалось даже смешно. Мне кажется, моё знакомство с отечественным юмором до сих пор исчерпывается именно теми роликами, которые я посмотрел по её настоянию. Она скидывала мне модную музыку – в папке до сих пор хранится сборник «От Ксюши» – и надо сказать, музыкальный вкус у неё был на высоте: как минимум, она заспамила меня саундтреками из французских мюзиклов и лирическими рок-операми. Ну и конечно радовала меня своей расцветающей красотой.

В редакции, уверен, шушукались. Мало того что вокруг редактора постоянно снуют студентки-практикантки, с внешностью античных богинь и претензией на высокое на филологических лицах, так теперь ещё и ЭТА. Да уж, столько красоты массового поражения на единицу человеческого сознания, моего сознания, никогда доселе не случалось со мной. И Ксюша, безусловно, блистала в этом созвездии светилом первой величины. Но свет её всегда был холодным и трезвым, а всё, чем я мог адекватно воздать ей за то, что она украшает моё существование – это проявить что-то вроде отеческой заботы. Например, накормить в макдоналдсе. С учетом её телосложения, напоминавшего соломинку, я не упрекаю себя за то, что по моей вине все эти нездоровые углеводы исчезали в ней без остатка.

Где-то после десятого сеанса поглощения бургеров с картошкой и колой – но я не уверен точно – Ксюша созрела на то, чтобы таки дать мне прочесть свои литературные опыты. Причина её первоначального стеснения оказалась банальна: она писала романтические истории о нетрадиционных взаимоотношениях то ли принцев, то ли каких-то анимэшных героев, с вполне детализированным эротическим содержанием. Я никогда до этого не расспрашивал её о личной жизни – не моё это дело, с учётом разницы в возрасте – но тут уж само собой возникло подозрение, что её вряд ли интересует противоположный пол. Возможно, именно поэтому наши взаимоотношения всё же стали постепенно напоминать дружбу – странноватую, конечно же, но с каждой встречей мне всё меньше казалось, что она меня использует, и всё больше, что она вполне искренне хочет проводить со мной время. Вероятно, это обстоятельство и вообще сделало наше общение возможным: она не чувствовала с моей стороны угрозы, а я чувствовал спокойствие от того, что она такой угрозы не испытывает, и от того что мне не нужно вести себя каким-то особенным образом. Что есть – то и есть, и не нужно изобретать какие-то ритуальные предосторожности и форматы общения.

– Мои подруги говорят, что однажды ты меня изнасилуешь, – заявила однажды Ксения, пытливо глядя мне в глаза поверх пакета с картошкой фри. – Это же не так?

Я поперхнулся едой и заверил её, что это абсолютно исключено. Она буркнула что-то удовлетворённо, и с тех пор к этим стереотипам современного общества мы больше не возвращались. Зато новый градус доверия обрушил на меня новые вызовы, с которыми я, признаться, не знал, как справляться.

Однажды в обеденное время она приехала вместе с одноклассницей.

– Нам нужно, чтобы ты написал статью.

– О чём? – оживился я.

– Про нашу учительницу, которая к нам предвзято относится, унижает и оказывает давление.

– Ох…

Я погрузился в детали конфликта, искренне пытаясь понять, как я могу помочь. Это была очень странная и запутанная история, в которой всплывали всё новые и новые подробности, и которая обрастала недоговорками и противоречиями. В конце концов, я понял, что реальность мне никогда не узнать, а девочки просто не совсем понимают, что подобные ситуации не решают с использованием прессы. Родителей они по понятным причинам посвящать не хотели, а без их согласия, основываясь только на словах одной из сторон, я, конечно же, не имел права вмешиваться. Я тянул время, постепенно настраивая их на решение другими способами, используя психотерапевтические приёмы, увещевая на разный лад. Наконец проблема, которая имела чисто эмоциональные корни, постепенно сошла на нет сама по себе. И когда они перестали донимать меня своей просьбой, мне значительно полегчало.

От истории остался не совсем приятный осадок, и какое-то время мы, кажется, почти не общались. Но время великий врачеватель, и взаимные обиды и претензии, хоть и невысказанные, постепенно растаяли. Или у Ксюши снова возникла потребность в халявном интернете.

Она снова зачастила в редакцию. Иногда я даже встречал её на остановке, в самом центре, возле института. Её лисья улыбка, выныривавшая из переполненного автобуса, мгновенно поднимала настроение. Зимой она являлась в шубке с меховым воротником, и это ещё больше подчёркивало её лисьи повадки. Когда потеплело, Ксюша приезжала в каких-то невесомых платьицах, и спешила ко мне немного нервной походкой. Брала меня под руку, и мы шли обедать, или в торговый центр, где бесцельно бродили среди обилия ненужных вещей. Она мерила на себя бесчисленное множество женских тряпочек и ей всё было к лицу. Иногда она заставляла меня тоже что-нибудь примерить, ибо ей казалось, что я хожу в обносках, слишком старомодных или не соответствующих моему статусу. Так у меня появились зауженные книзу джинсы, которые я потом не мог на себя натянуть несколько лет – до того как изрядно похудел.

Мы стали настолько близки, что я жаловался ей на проблемы с девушкой, с которой пережил болезненный разрыв, а она на аналогичные неприятности, которые переживала из-за своих личных неудач. Иногда она рассказывала мне про свои тусовки, а иногда даже таскала меня с собой. Помню, как она прожужжала мне все уши подготовкой к Танибате – костюмированному анимэ-фестивалю, для которого она косплеила какого-то героя. Кажется, именно тогда она позвала меня в популярный рок-клуб, где её компания отмечала итоги фестиваля, но может, это было и в другой день – эти подробности уже не сохранились в памяти. Помню только какие-то бойкие ритмы и мелодии с японскими писклявыми голосками, и её мелькающий в толпе силуэт. Её кипучая вовлечённость в мир развлечений всегда подзаряжала меня энергией, но отключаясь от её батарейки, я испытывал что-то вроде похмелья, ощущая что частоты, на которых работает моя жизнь, уже далеки от тех пиков, которые доступны поколению Ксюши.

Незаметно минул год знакомства, минул и второй. Помню, как то зимой мы втроём пошли в кино. Я с подругой Катей, и Ксюша. Причём родительского дозволения она не получила, поэтому звонок бабушки посреди сеанса поверг Ксению в сильное волнение. Она сорвалась с места, оставив нам с Катей ведро попкорна. Я без куртки и головного убора пошёл её провожать. Мы долго безуспешно ждали автобус, но его всё не было. Такси тоже не реагировали. Проспект стоял намертво в какой-то невиданной пробке, и только отдельные счастливчики как-то прорывались в нужную Ксюше сторону. Тогда Ксения, несмотря на мои отговоры, прыгнула в первую остановившуюся по её жесту машину и, не прощаясь, уехала. Я вернулся сам не свой и просмотр фильма меня уже мало интересовал. Кате передалось моё волнение, мы перевернули попкорн и он рассыпался по рядам, хорошо что задним, и рядом с нами почти никого не было. Я поминутно дёргался, звонил Ксюше, но сигнал срывался, абонент то был вне зоны доступа, то не отвечал. В голову стали лезть самые нехорошие мысли. Я даже не успел запомнить номер машины. Что с ней? Где она? Пора ли поднимать панику? Представляю, что мне скажет её мама…

***

Домой вернулся в самом подавленном состоянии, и уже не веря, что это имеет какой-то смысл, позвонил на домашний. Трубку взяла сонная Ксюша и сообщила, что она добралась довольно быстро, просто у неё на холоде сел телефон. А потом она сразу легла спать, потому что устала и замерзла, и отключила стационарный телефон, чтобы я зря не беспокоил бабушку.

Я не стал её упрекать. Главное, что с ней всё в порядке. Невозможно было долго злиться на это существо. И сама она долго не умела дуться. Облачка досады или недовольства быстро сменялись на её нахмуренном лбу прежним оптимизмом, а сама она начинала излучать безмятежную непосредственность.

Подоспел выпускной. Кажется, у Ксюши этот день не задался, потому что она позвонила мне и попросила прийти встретить её на набережной, где отмечал её класс. Мы пошли туда вдвоём с Кириллом К., сейчас-то он уже матёрый журналист, а тогда ещё только практиковался в репортёрском ремесле под моим анархическим началом.

Ксюша была грустна, но увидев нас, мгновенно облеклась в свой привычный позитив. Мы поднялись по крутому спуску, который вёл от набережной в центр, и решили гулять не по главным улицам, а по каким-то затерянным переулкам. В кафе, кажется, тоже не пошли; мне помнится, что по дороге ели какой-то фастфуд, но точно я уже не помню. Зато помню, как сидели на скамейке в каком-то дворе с детской площадкой, где Ксюша облюбовала качели, и её лёгкое платьице развевалось на майском ветру. В основном болтали они с Кириллом, а у меня включиться в беседу, как-то, не особо получалось. Когда мы с ней оставались вместе, темы находились, но теперь, наблюдая, как она общается со сверстником, было наглядно видно, как узок был диапазон тем, которые мы могли себе позволить обсуждать, по сравнению с тем безбрежным морем смыслов, которые её на самом деле интересовали.

В благословенном две тысячи тринадцатом произошло слишком много событий, как хороших, так и плохих. Нам с дядей Игорем пришлось покинуть уютную берлогу, с которой было связано столько романтических воспоминаний, и я временно перевёз вещи к семье, однако живо убедился, что взрослым детям нечего делать в родительском доме. Предстояло срочно уладить вопрос с жильём, с работодателями, как-то собрать в кучу деморализованную редакцию, а на горизонте маячил дополнительный проект на всё лето. Когда у меня, наконец, появился свой угол, домой я принципиально не казал носа, поэтому вещей у меня оставался только самый минимум, и всё приходилось приобретать заново. Доходы никак пока не хотели покрывать расходы, и порой мой ужин состоял только из горсти тютины, растущей неподалёку. Зато личная жизнь бурлила и цвела буйным цветом, ярко как никогда, словно бы высшие силы компенсировали мне материальные лишения. Тогда же, весной я познакомил Ксюшу с Юлей, и вечер знакомства вылился в фееричную вечеринку втроём. Мы гуляли где-то на окраине города, в полях, и по домам разошлись глубоко за полночь. Если Ксюша честно призналась, что ей моя девушка нравится, то Юля, мне кажется, затаила некоторую ревность, поскольку не до конца верила, что нас связывают (и связывали) исключительно приятельские взаимоотношения.

В общем, на лето Ксюша выпала из моего поля зрения, а когда снова объявилась, выяснилось, что она уезжает учиться в Москву. Я так и не разобрался до конца, то ли на ветеринара, то ли на ветеринарного аптекаря. Мы сидели в кафе, и её заявление застало меня врасплох.

– Как! Ты же говорила, что остаёшься!

– Планы поменялись…

Внутри что-то защемило, заныло, стало как-то тоскливо. Оказывается, вот как я к ней привязался. Осознание, что эпоха наших странных встреч заканчивается, оказалось довольно болезненным. А ещё поселилась смутная тревога, ибо Ксюша намёками призналась, что не первый раз уже экспериментировала с чем-то не очень полезным. Я не разбираюсь в тонкостях фармакологии, но её беспричинное веселье и странный блеск глаз были слишком заметны, чтобы не придать этому значения.

– Обещай, что больше не будешь этого делать!

Ксюша, конечно же, пообещала. Я, конечно же, не поверил.

***

Однако надо признать, что больше в таком состоянии я её не видел, так что моя тревога со временем улеглась.

В сентябре ей должно было исполниться восемнадцать, и выяснилось, что она ещё не уехала. Без особой надежды я, повинуясь подсознательному импульсу, решил устроить ей проводы: накупил всякой снеди, приготовил мясо, салаты, накрыл стол, и позвонил.

Во второй половине дня она заглянула, но буквально на пять минут. Картина стола, полного яств и мой видок, на котором явно отпечаталась мировая скорбь, кажется, вызвали у неё неловкость. Не помню, притронулась ли она к какому либо угощению. Не помню также, о чём мы говорили. Она обещала, что будет звонить во время приездов. И что будет себя беречь и не делать глупостей. Потом она поспешила по своим делам, а я открыл бутылку вина и стал в одиночестве уничтожать нетронутые салаты.