Калинов мост. Змей Горыныч

Огромный камень угодил ему по щиту и словно вернул Ратмира в реальность. Первые ряды богатырской дружины уже добрались до своих врагов, Всеволод в это время уже успел уйти к своим. Бойня была в самом разгаре. Гарольд словно крюком зацепил одного мужика своим копьём и тащил на себя. Хуторянин бился и сопротивлялся, но вскоре палица Эдварда размозжила ему череп.

– Ко мне, сукины дети! – закричал Гарольд, и хуторяне попятились от него назад. Казалось, ещё немного, и они сдадутся, Ратмир молился об этом, но несчастные ещё сопротивлялись. Богатыри уже пробивались вглубь хуторского ополчения, и, чем дальше они заходили, тем больше рассеивались, гоняясь за мужиками. В какой-то момент Ратмир вдруг понял, что впереди него нет никого, кроме озлобленных хуторян. Он стоял на месте, не решаясь напасть, мужики тоже не спешили идти в атаку, опасаясь вооружённого, хорошо защищённого витязя. Но вот огромный камень вылетел из толпы. Ратмир почувствовал сильный удар по голове, железный шлеп словно вмялся в его лоб. Послушник упал на землю, в глазах у него помутнело, по лицу текло что-то липкое. С ужасом Ратмир увидел, как на кончике его носа набухает капля крови. Последний раз он видел столько своей крови, когда ему сломали в детстве нос. Когда муть прошла, Ратмир увидел сначала бегущего к нему издалека Айрата, а зачем почувствовал чью-то тяжёлую ногу у себя на груди. Хуторянин злобно что-то твердил на незнакомом языке, в руке у него был кинжал.

– Нет, нет, – взмолился Ратмир, – прошу тебя, пощади.

Но в следующий момент острое лезвие уже устремилось к его шее. Ратмир с силой прижал подбородок к груди, и кинжал резанул его по лицу, разрезал губы. Послушник вскрикнул от страшной боли, шея его снова открылась для удара, но тут грудь хуторянина пробило копьё, и он отлетел в сторону.

– Живой? – склонился над раненным Айрат, – Чёрт бы тебя побрал, неужели так трудно держаться рядом со мной и Филиппом? Вставай давай.

Он подал Ратмиру руку, и тот поднялся на ноги. Послушник взглянул на хуторянина, который хотел его убить. Тот лежал на земле, истекая кровью, из живота его торчало огромное копьё, слово пчелиное жало. Но лицо хуторянина было полно злобы, он всё твердил какие-то ругательства на своём языке и пытался встать. Выходило не очень, мужик лишь приподнимался на лопатках, напрягая ноги, и снова падал на землю. И так раз за разом, судорожно пытался встать, не осознавая, что уже мёртв, выкрикивал одно и тоже на своём языке, лицо его была напряжено, а штаны уже были мокрыми. И вдруг неожиданно этот умирающий истекающий кровью хуторянин… запел песню. Ратмир не понимал слов, он лишь видел картину звучного хриплого пения умирающего, видел, что выражение лица Айрата как-то странно изменилось, видимо, его тоже ужаснуло это зрелище. Ратмир никогда бы не смог спеть так красиво, не смотря на годы пения в церковном хоре. Голос мужика разносился эхом, хуторянин никак не хотел умирать, хоть рана его была и смертельна, он был как муха с оторванными крыльями и лапами, как бабочка, заживо приколотая в гербарий. Ратмир почувствовал, что голова его закружилась, он снова потерял равновесие и рухнул в обморок.

Глава 10.

Выживший.

Весной в саду пахло просто невообразимо приятно, и потому в эту пору Ратмир и Милана чаще всего проводили время именно здесь. Кони по грязи с трудом довозили их повозку до места, но, когда княжна и её юный страж оказывались в саду, это уже не могло их беспокоить. На деревьях совсем недавно распустились почки, в разные голоса запели птицы, ловко перескакивающие с ветки на ветку. Ветер был прохладный, но приятный, а редкие облака на чистом голубом небе напоминали пуховые перины для богов. Всё здесь было прекрасно: и запахи, и распустившиеся на ветках цветы, и она. Укутанная в расшитый платок и тёплое платье, княжна устремила свои большие голубые газа в небо. Ратмир же в голубизне её глаз видел больше неба, чем у себя над головой, в лице её видел больше весны, чем вокруг. Свежий ветер играл с её волосами, и в этот момент Ратмир больше всего завидовал ветру, при каждом вздохе её грудь высоко поднималась. О, она специально дышала как можно глубже, чтобы уловить все чудесные весенние запахи, и, возможно, Милана даже не представляла, как она прекрасна, как совершенна и в этот момент. Она позволяла ему любоваться собой, но не долго.

– Сыграй что-нибудь, – попросила она.

– Я ещё мало что умею, – отпирался Ратмир.

– Ну, давай же, – нежным кокетливым голоском просила она и толкала его плечом. И Ратмир брал гусли, которые совсем недавно были куплены им на торжище и ещё пахли древесиной, и начинал перебирать струны. Это было проще, чем могло показаться, но юный художник боялся, что она слышала музыку настоящих гусляров, которые играют на княжеских праздниках и рассказывают под музыку всякие старинные байки. Ратмир не был сказителем, не был и музыкантом, но он старался как мог, и, казалось, его мелодия очень хорошо вписывался в этот весенний пейзаж. Он просто перебирал струны, иногда меняя манеру перебора и любовался на княжну, смотрящую в небо. Было в её взгляде что-то неземное, что-то не от мира сего, но это вовсе не делало её хуже. Милана щурилась на солнце, и от этого ещё больше походила на милое дитя. Её странности и причуды забавляли Ратмира.

– Смотри, – говорила она, – вон, видишь, жар-птица.

– Где, – смотрел в небо Ратмир.

– Вот же, смотри. Перья, большой хвост, клюв. Разве не похоже?

Действительно, облако чем-то по форме было похоже на птицу. Но почему именно на жар-птицу, Ратмир взять в толк не мог, да и не пытался. Он лишь улыбнулся и согласился с ней.

– Взгляни, – продолжил он, – а вот это словно дружина идёт.

– Какая-то маленькая дружина, – премило улыбалась Милана, глядя на облако с дюжиной похожих на витязей в строю сгущений.

– Ты играй, играй, – говорила княжна, – у тебя так хорошо получается.

Эти слова согревали душу Ратмиру, и он продолжал перебирать струны.

– Нельзя передать, как чудесно играть вот так для тебя, – говорил он, – быть для тебя полезным, даже в таких мелочах.

И снова ему удалось вызвать её улыбку с долей смущения. Милане было одновременно и неловко и приятно, но всё же больше приятно. Ратмир ласкал её слух и был счастлив находиться рядом с ней.

– Знаешь, что я думаю, – вновь заговорила она, – эту усики у тебя под носом, они совсем тебе не идут, их надо сбрить.

– Хочешь, чтобы я брил лицо? – удивлённо спросил Ратмир.

– Да, а почему нет? У тебя красивое лицо, зачем прятать его под бородой?

– Красивое лицо? – улыбался теперь Ратмир, – И что же в нём красивого? Все монахи, художники, даже твой брат – князь, все носят бороды.

– У моего брата борода совсем не большая, – не сдавалась девушка, – он стрижёт её, чтобы слишком не выросла.

– Посмотри, у меня нос немного кривой, – говорил Ратмир, – мне его сломали в драке. Разве такое лицо может быть красивым?

– Правда? – забеспокоилась Милана, лицо её выражало искреннюю жалость, – как это случилось?

– Обычная драка в Людином Конце. Я и другие ребята играли с мальчишками старше, вдруг налетели другие, стали бить старших, и нам досталось. Я швырнул в одного грязью, прям в глаз ему попал. За это он и дал мне по носу.

– Какой ужас, – тревожилась княжна.

–Да, там ужасное место, – говорил Ратмир, – люди с детства не знают любви, но знают тяжёлый труд и постоянные склоки друг с другом. Мне тогда было всего 13 лет, как выяснилось, старшие, с которыми мы играли, воровали рыбу из сетей, а те, что напали ни них, были сыновья рыбаков. Я с радостью забыл бы обо всём, что там было. Многое я и так не помню. А рядом с тобой я вообще забываю всё плохое. Жизнь прекрасна, а жизнь рядом с тобой – это счастье.

И снова он смог вызвать улыбку на её лице. Милана взяла его за руку и взглянула в глаза, как часто любила делать.

– И всё же, усы надо сбрить, – отворачивалась она.

– Да я даже и не умею, – всё ещё сопротивлялся Ратмир, – порежу ещё себе лицо, тогда точно придётся носить бороду.

Её рука была ещё в его руке, и он прижался к ней губами, стал целовать пальцы, каждый пальчик, видел нежность в её глазах и милую улыбку на лице. Она запускала ему пальцы в волосы, он целовал её ладонь, задерживал её руку у себя на лице и снова и снова целовал мягкую белую ладонь. Красивое лицо. У него красивое лицо. А он и не знал. Нужно было непременно сбрить пушок под носом, чтобы продолжать нравиться ей. Она, совершеннейшее создание на свете, прекраснее которого он не знает, считает его красивым и гладит его по длинным волосам.

– Ну хватит, – капризным голосом заговорила она, – сюда идут.

И они вновь отпряли друг от друга, как делали уже множество раз, и сидели как ни в чём не было, хоть и любой, кто когда-нибудь любил, легко разглядел бы нежность в их глазах.

Красивое лицо. Теперь он смотрел в кадушку с водой и видел огромную резаную рану, наскоро зашитую серыми нитками. Нижняя и верхняя губа были порваны, теперь они выглядели кривыми, левая сторона лица будто застыла в гримасе отвращения. Неужели с этим ужасным шрамом он проживёт весь остаток жизни? Ратмир не мог в это поверить и продолжал пристально вглядываться в свои кривые губы. На голове у него была затянута тугая повязка, видимо, богатыри сочли, что у него был сильно пробит череп. Если бы не было железного шлема, теперь погнутого и дырявого, возможно, так бы оно и было. Ратмир плохо помнил, как его притащили в избу, с трудом вспоминал отступление хуторян. Но теперь художник снова был в безопасности, хоть ужасные образы не переставали преследовать его. Дверь с скрипом открылась, и в комнату вошёл Филипп.

– Ну как ты? – произнёс он.

– Мне, наверное, очень повезло.

– Да. Это уж точно. Ты выжил, Айрат спас тебя. Теперь ты его должник. Хотя, по совести, спасти тебя должен был Гарольд, ведь ты его ученик. Но варяг, наверное, был занят в этот момент, убивал кого-то из местных.

– Филипп, – печально опустил взор Ратмир, – моё лицо….

– Ерунда, почти ничего не видно под щетиной. Отрастишь бороду побольше, и вообще никто не разглядит. У меня тоже есть шрамы на лице, один на щеке – огромный, мне его оставило копьё одного чародея. Ударил бы чуть правее, и пробил бы мне голову. Пойдём, поедим. Мы уже достали припасы местных. Ты есть-то сможешь?

– С такими ранами это будет просто, – улыбнулся Ратмир, но тут же нахмурился, улыбка причинила ему новую боль.

Не успели они выйти из избы, как им встретился Гарольд. С серьёзным видом он пошёл прямо на них, взял Ратмира грубо рукой за подбородок, повернул его голову в одну сторону, затем в другую и вдруг засмеялся всем своим существом.

– Красавец, – произнёс скандинав, – А ты живуч, собака.

И с этими словами он с силой обхватил Ратмира рукой за плечи и так в обнимку пошёл с ним дальше.

– Это ничего, – говорил Гарольд, – главное, что не обмочился в этот раз. В штаны мочиться – это совсем не дело, не по-богатырски. Ну да ладно, забыли, на тебе всё заживает как на собаке. Кстати, я вижу, у тебя на лице уже есть шрам, только сейчас заметил. На носу, откуда он? Тебе ломали нос?

– Да, давно это было, мне было 15 лет, – отвечал Ратмир, – мой отец тогда только умер, есть было нечего, мальчишки подговорили меня воровать рыбу из сетей рыбаков. В первый раз всё прошло, как по маслу, а во-второй раз нас уже ждали.