Концепты и другие конструкции сознания

З. Д. Попова и И. А. Стернин (с. 85–86) в качестве подтверждения своей точки зрения пишут, что:

• нет, например, понятий для обозначения таких сущностей, как «ледяная дорожка на тротуаре, по которой можно, разбежавшись, прокатиться зимой»; «говорить умные вещи»; «сухое вещество, собирающееся в уголке глаза»; «тот, кто раньше с нею был» (В. Высоцкий) и др.;

• есть, например, специалисты по разведению животных: кролиководы, животноводы, овцеводы и т. д., но нет понятий для обозначения специалистов по разведению воробьев, носорогов и крыс, поскольку эти профессии не востребованы.

То, что авторы перечисляют в первом пункте, изначально, то есть до появления этих построенных авторами фраз, не было репрезентировано концептами, а представляло собой лишь преимущественно чувственные репрезентации окружающей реальности. Причем репрезентации, не достигшие в человеческом сознании статуса сущностей.

В первом пункте авторы выделили и сформировали с помощью языковых конструкций репрезентации неких новых сущностей, «возведенных» авторами «в ранг» новых объектов окружающего мира. Как и бесчисленное множество других подобных «потенциально возможных» сущностей, до момента своей концептуализации, то есть выделения и обозначения словом, они были чувственно репрезентированы в сознании как нечто присутствующее в окружающем мире в качестве чувственного фона. Но они не были конституированы сознанием в качестве фигур – объектов этого мира, так как не были выделены и обозначены. Они не имели статуса концептов, потому что общество не сочло необходимым соответствующие сущности выделять, обозначая их особыми именами.

Относительно второго пункта: дело тоже не в том, что нет обозначения для подобных «специалистов», а в том, что в реальности нет таких специалистов. И именно поэтому нет и соответствующих концептов. Если бы в окружающем мире были подобные специалисты, то, вероятнее всего, появилась бы и потребность в их обозначении, а следовательно, и соответствующие репрезентирующие их редуцированные понятия. Формирование новых сущностей в сознании и обозначение их новыми словами происходит в абсолютном большинстве случаев не по произволу людей, их желанию или нежеланию, а в силу необходимости.

О появлении нового концепта можно говорить только тогда, когда общество признало существование некой сущности, репрезентируемой психической конструкцией, которая обозначена новым словом. До этого речь может идти только о психических конструкциях, лабильных, не выделяемых людьми среди прочих своих психических конструкций, а следовательно, не очень важных. Е. С. Кубрякова (1991, с. 95), например, совершенно справедливо утверждает, что слова самим фактом своего существования в языке отражают концентрирование внимания человека на определенном объекте и существенность для него этого объекта по тем или иным причинам. Я дополню, что именно образы слов маркируют важные для людей психические конструкции, превращая их в заметные всем и потенциально доступные теперь передаче между людьми концепты.

Новый концепт появляется, когда у общества возникает потребность выделить и обозначить некую новую, имеющую для него значение сущность. Ее конституирование или конструирование осуществляется в результате ассоциации психической конструкции, репрезентирующей новую сущность, и образа специально созданного для ее обозначения слова. Если у людей отсутствует необходимость в выделении такой новой сущности, то репрезентируемая чувственной психической конструкцией «предсущность» остается частью фона человеческого восприятия, не превращаясь в самостоятельную фигуру восприятия. Соответственно, она не трансформируется в чувственный концепт, потому что никому не интересна и никто из людей не стремится ее обозначить словом.

Приведенные З. Д. Поповой и И. А. Стерниным (2007, с. 85–86) в качестве примеров чувственно репрезентируемые элементы реальности не превратились в объекты, так как не важны для людей или не настолько важны, чтобы для них были созданы и закреплены в языке обозначающие их слова. Никто из людей, по крайней мере в нашей культуре, не удосужился присвоить им названия, то есть завершить образование соответствующих концептов и понятий. Это сделали впервые З. Д. Попова и И. А. Стернин, и лишь для того, чтобы использовать их в качестве аргументов в дискуссии. Фактически авторы вербально конституировали с помощью специальных языковых конструкций новые объекты.

Но напомню, что до этого действия исследователей у нас не было соответствующих концептов и конституированных ими объектов. Как нет, например, таких конституируемых мной сейчас объектов: текущие с крыши во время дождя струйки воды; один лист, оставшийся зимой на дереве; вбитый в доску забора гвоздь, от которого по доске тянется вниз ржавый след; не закрытый в морозы шпингалет на окне, из-за которого на стекле намерзает иней, и т. п.

Повторю, что соответствующие «недоконституированные» психические конструкции, репрезентирующие окружающий мир, которые мы имеем в изобилии, превращаются в концепты лишь тогда, когда ассоциируются в сознании человека с образами обозначающих их слов. Но и этого недостаточно… Конституирование предмета с помощью модели-репрезентации и нового слова возможно даже не в результате того, что он получает обозначение, а лишь в результате того, что общество принимает новый предмет и обозначающее его слово в качестве новой сущности реальности.

Следовательно, можно создать вербальную конструкцию, репрезентирующую, например, некую физическую сущность вроде «скользкой ледяной дорожки…» (см. выше). Но не обязательно соответствующая чувственная репрезентация или эта вербальная конструкция превратятся в итоге в концепт, даже если кто-то обозначит их новым словом, например, «трополед» или «ледянушка». Необходимо принятие обществом данной сущности, этого концепта и соответствующего слова и их распространение в объективной психической реальности общества.

Я, например, обозначил такой, казалось бы, важный для общества феномен, как безразличие матери к собственному новорожденному ребенку, назвав его синдромом Крона[48 - Правильнее было бы назвать его синдромом Кроноса, чтобы не путать с существующим в медицине синдромом Крона.] (С. Э. Поляков, 2004) по имени титана (Cronos), отца олимпийских богов, который глотал собственных детей… Но за прошедшие 12 лет не обнаружил ни одного признака принятия обществом этого концепта и его использования.

Итак, любая, даже устойчивая психическая конструкция превращается в концепт только после ее ассоциации с образом определенного слова и ее принятия обществом в качестве репрезентации новой сущности.

Сказанное верно и для чувственных, и для вербальных психических конструкций. Наличие обозначающего слова позволяет отличать вербальные психические конструкции, представляющие собой концепты, от просто вербальных конструкций, даже репрезентирующих нечто новое в реальности. Первые отличаются от вторых тем, что, во-первых, всегда репрезентируют в сознании сущности, которые данное общество выделяет и считает важными. Во-вторых, они являются концептами определенных понятий и в качестве таковых распространены в сознании множества людей, а обозначающие их слова включены в язык общества.

В некоторых случаях одна вербальная конструкция может выступать как вербальный концепт, то есть конструировать некую сущность, а другая – как сложное понятие, состоящее из образов нескольких слов, обозначающих данный концепт. Например: «Силы быстрого реагирования – это воздушно-десантные войска, предназначенные для высадки с воздуха в тылу противника или для быстрого развертывания в географически удаленных районах». Здесь первая часть – сложное понятие, а вторая – вербальный концепт.

Редуцированное понятие – это нечто вроде психического ярлыка для концепта, но в то же время самостоятельный психический феномен и единица мыслительной деятельности. Ярлык делает возможным выделение концепта из прочего психического содержания и его использование… А. Д. Шмелев (2012, с. 308) совершенно справедливо замечает, что показателем наличия в культуре того или иного концепта является наличие языковой единицы, кодирующей данный концепт.

Концепты индивидуального сознания, будучи ассоциированными с образами слов, через слова непосредственно связаны с языком общества, то есть индивидуальное сознание непосредственно связано с интерсубъективным пространством языка. В свою очередь, через язык общества можно получить доступ к концептам индивидуального сознания. Всякий концепт всегда частично вербализован уже потому, что он обязательно ассоциирован с образом хотя бы одного обозначающего его слова. Образ слова выделяет концепт из прочего психического содержания сознания и делает узнаваемым для человека Собственно, поэтому мы его называем концептом, а не просто репрезентирующей что-то психической конструкцией.

§ 6. Слово – понятие – концепт

Слова – это сравнительно простые искусственные физические объекты, легко создаваемые людьми с целью коммуникации между собой Человек способен произносить их за секунды, произвольно менять их форму, а главное – связывать их образы в своем сознании с репрезентациями других, несравнимо более сложных физических и психических сущностей.

Слово является таким же объектом физической реальности, как и любой другой звук, поэтому человеческое сознание создает и модели-репрезентации воспринимаемых им слов. Они представляют собой либо мономодальные – слуховые (у детей и взрослых, не владеющих письменностью), либо даже тактильные – у слепых, либо бимодальные (слуховые и зрительные) психические конструкции, состоящие из образов воспоминания и представления слов.

Поскольку слова – физические объекты, то образы представления и воспоминания слов, известных человеку и имеющих для него смысл, соотносятся со словами так же, как образы представления и воспоминания предметов соотносятся с этими предметами. Однако слова – не простые объекты, а объекты-знаки, поэтому образы слов являются носителями дополнительного значения или замещающими аналогами сущностей, обозначаемых данными словами.

Надо признать, что за 100 лет, прошедших после выхода в свет книги Ф. де Соссюра (2001), никто лучше него так и не написал о соотношении слова, понятия и концепта: «Отправная точка акта речевого общения находится в мозгу одного из разговаривающих, скажем А, где явления сознания, называемые нами понятиями, ассоциируются с представлениями языковых знаков, или с акустическими образами, служащими для выражения понятий. Предположим, что данное понятие вызывает в мозгу соответствующий акустический образ – это явление чисто психического порядка, за которым следует физиологический процесс: мозг передает органам речи соответствующий образу импульс, затем звуковые волны распространяются из уст А к ушам В – это уже чисто физический процесс. Далее процесс общения продолжается в В, но в обратном порядке: от уха к мозгу – физиологическая передача акустического образа; в мозгу – психическая ассоциация этого образа с соответственным понятием» (2001, с. 15). «…Единица языка есть нечто двойственное, образованное из соединения двух компонентов. …Языковой знак связывает не вещь и ее название, а понятие и акустический образ. …Мы предлагаем сохранить слово “знак” для обозначения целого и заменить термины “понятие” и “акустический образ” соответственно терминами “означаемое” и “означающее”…» (с. 27–28).

Написанное автором верно. Удивительно только то, что оно не привлекло внимания психологов[49 - То, что эти слова не привлекли внимания психологов, легко доказывается, например, цитатой из современного руководства по психологии, выдержавшего полтора десятка изданий. Так, Р. Л. Аткинсон, Р. С. Аткинсон, Э. Е. Смит и др. пишут: «Порождая речь, мы начинаем с мысленного проговаривания, как-то переводим его в предложение и в завершение создаем звуки, выражающие это предложение. При понимании речи мы начинаем с восприятия звуков, затем к звукам в форме слов присоединяем значения, объединяем слова, создавая предложение, после чего как-то извлекаем из него высказывание» (Введение в психологию, 2003, с. 360).Данная цитата свидетельствует, что прошедшие 100 лет ничего не добавили к пониманию данных процессов в психологии, скорее, наоборот, убавили.]. Рассмотрим сказанное им на конкретном примере, используя предложенную мною терминологию. Допустим, вы собираетесь с друзьями выпить чаю. Чайник закипел. Вы его выключили и вербализуете чувственную репрезентацию реальности в форме вербальной конструкции, состоящей из двух редуцированных понятий – чайник и готов. Вам надо передать ее друзьям, находящимся в других комнатах. Ваш речевой аппарат трансформирует ее в конструкцию языковую, которую вы произносите. Далее происходит физический процесс передачи звуковых волн к ушам слушателей, воспринимающих уже слуховые образы ваших слов. В их сознании появляются два тех же самых редуцированных понятия – чайник и готов, которые либо понятны сами по себе, либо немедленно актуализируют в сознании слушателей знакомые им чувственные концепты, представляющие собой преимущественно зрительные и слуховые образы представления и воспоминания вскипевшей в чайнике воды.

Этот удивительный механизм позволяет нам как бы обмениваться с окружающими собственным психическим содержанием. Особую роль в этом «переносе» играют слова языка и их образы, то есть редуцированные понятия.

Но как собеседникам удается «синхронизировать» в процессе коммуникации собственное уникальное психическое содержание, если оно в принципе никому, кроме его «владельцев», не доступно?

Субъективные чувственные концепты, репрезентирующие один и тот же предмет, в нашем случае чайник, унифицируются двумя путями: через общий для всех людей элемент окружающей «реальности в себе», сходно конституируемый сознанием каждого человека в виде чувственной репрезентации чайника, и через другой общий элемент окружающей «реальности в себе», тоже сходно конституируемый каждым сознанием в виде чувственной репрезентации строго определенного слова – «чайник». Получается, что благодаря словам общего языка дополнительно происходит как бы двойная унификация каждого обозначаемого в языке предмета.

Ж. Деррида отмечает, что слово как бы растворяется в обозначаемом им предмете: «Не только означающее и означаемое кажутся сливающимися в единство, но в этом смешении означающее как бы растворяется, становится прозрачным, чтобы позволить концепту предстать самому таким, каков он есть без отсылки к чему-либо другому, кроме своего присутствия. Внешность означающего предстает редуцированной» (2007, с. 29).

Думаю, что исходя из этого не менее логичным, может быть, было бы вообще рассматривать редуцированное понятие как часть концепта, способную его полноценно замещать, а не как самостоятельную по отношению к концепту сущность. Данное обстоятельство определяется исключительно предпочтениями исследователя.

Кстати, непонятно, как следует называть образ восприятия слова, значение которого нам неизвестно. Образ восприятия неизвестного слова нельзя расценивать уже как редуцированное понятие, так как редуцированное понятие – это образ воспоминания и представления известного нам слова.

Если собеседники, владеющие общим языком, слышат одно и то же слово, в их сознании немедленно актуализируются унифицированные, то есть сходные, концепты, репрезентирующие предмет, обозначаемый данным словом. Соответственно, произнесение слова одним человеком и восприятие его другим человеком как бы сопровождается передачей психического содержания. Использование людьми в своем мышлении образов общих для них слов – редуцированных понятий – в максимально возможной степени нивелирует многообразие их субъективных чувственных репрезентаций, замещаемых этими понятиями.

Конечно, каждое сознание сохраняет множество субъективных чувственных нюансов, что делает любой концепт в принципе индивидуальным и особенным. Однако, как справедливо замечает П. А. Сорокин (1992, с. 49), если бы у людей формы символизации и объективации психической жизни были различны, то общение между ними было бы невозможно.

Надо признать, что выделение редуцированных понятий и концептов внутри полных понятий – это в определенной степени результат произвольных действий исследователя[50 - Без этого, однако, было бы невозможно понимание психических явлений.], так как в сознании присутствуют единые психические конструкции, репрезентирующие те или иные сущности. Эти конструкции включают в себя и образы слов, обозначающих сущности, репрезентируемые концептами, и сами концепты.

Тезисы для обсуждения

1. Термином «полное понятие», или просто «понятие», предлагается обозначать репрезентирующий некую сущность концепт, ассоциированный с образом обозначающего эту сущность слова, а термином «редуцированное понятие» – слуховой или зрительный образ, способный замещать собой в мышлении данное понятие в целом.

2. Концепт – это разновидность психической конструкции, являющейся значением слова, обозначающего некую сущность реальности. Концепт несет комплексную информацию об этой сущности, выражая представления людей о мире, отмеченные этнокультурной спецификой.

3. Ментальные образы слов (редуцированные понятия) «маркируют» психические конструкции, превращая их в заметные для людей концепты, потенциально доступные теперь унификации и как бы передаче между людьми. Редуцированное понятие – это не просто нечто вроде «ярлыка» для концепта. Оно является самостоятельным психическим феноменом и важнейшим структурным элементом человеческого мышления.

4. Способность редуцированных понятий замещать собой в сознании обозначаемые ими концепты позволяет сознанию использовать в процессе мышления вместо громоздких и уникальных концептов слуховые и визуальные образы простых искусственных объектов – слов. Это унифицирует субъективные чувственные концепты, репрезентирующие у разных людей один и тот же элемент «реальности в себе».

5. Понятия создаются сознанием для репрезентирования сущностей окружающего мира и самого сознания; являются инструментами и формой проявления сугубо человеческого мышления, облегчая и упрощая его; обеспечивают коммуникацию людей, актуализируя сходное психическое содержание (сходные концепты) в сознании участников коммуникации; обеспечивают унификацию психического содержания сознания разных людей и построение в их сознании сходной картины мира; обеспечивают негенетическое наследование преимущественно вербальной картины мира.

6. Новое понятие появляется не в результате того, что репрезентирующая что-то психическая конструкция получила обозначение, а вследствие того, что у общества возникла потребность в выделении и обозначении некой новой сущности реальности. Ее конституирование или конструирование осуществляется путем выделения из прочего психического содержания или создания нового концепта и обозначения его новым словом.

7. Только ассоциируясь с образом слова, психическая конструкция становится концептом и как бы включается в результате этого через данное слово в сферу общего для людей языка, приобретая потенциальную возможность трансляции с помощью слов от человека к человеку и негенетического наследования. В свою очередь, через язык общества можно получить доступ к концептам индивидуального сознания. Не бывает концептов, не ассоциированных с ментальными образами соответствующих слов и якобы существующих независимо от языка.

8. Человек, воспринимающий известные ему слова, понимает их так же немедленно и непосредственно, как и образы восприятия знакомых ему предметов.

9. Вербализация – это замена субъективного чувственного психического содержания сознания вербальными образами, то есть редуцированными понятиями и конструкциями из них, а также репрезентирование недоступной восприятию человека реальности с помощью вербальных конструкций.

10. Только вербализованное психическое содержание сознания способно передаваться другим людям путем его экстериоризации человеком в форме языковых конструкций с их последующей интериоризацией сознанием других людей. Невербализованное содержание сознания субъекта не может стать достоянием кого-либо еще.

1.2.2. Концептуализация реальности

§ 1. Мы познаем мир не предметно, саущностно

Широко известен и давно принят в гуманитарных науках и в психологии тезис о том, что человек познает мир предметно. Э. Кассирер пишет: «Мы… познаем не “предметы” – это означало бы, что они раньше и независимо определены и даны как предметы, – а предметно, создавая внутри равномерного течения содержаний опыта определенные разграничения и фиксируя постоянные элементы и связи» (2006, с. 348).

Действительно, благодаря возникающим в нашем сознании моделям-репрезентациям предметов мы приобретаем знание о мире и начинаем воспринимать его, понимая то, что воспринимаем. Как говорил П. Жане, воспринимать кресло – это значит не просто видеть предмет, а видеть предмет, в который можно сесть (цит. по: Ж. Пиаже, Б. Инельдер,1963, с. 24). Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 311) тоже полагает, что вещи сами по себе не обладают бытием. Бытие вещей рождается лишь в том случае, когда человек, сталкиваясь с вещами, вынужден считаться с ними, решать, что с ними делать, чего от них ожидать и т. п.

Однако, как мне кажется, наше сознание познает реальность даже не предметно. Оно конституирует и конструирует вокруг себя и в себе самом сущности. Предметы – это все-таки нечто исключительно физическое, тогда как сознание сущностно познает не только физический мир, но и социальный и даже психический. Окружающую реальность в целом сознание репрезентирует сущностно, а доступную восприятию реальность – еще и предметно, и вещественно. Чувственные репрезентации конституируют вокруг нас проницаемую в разной степени для нашего тела (газообразную, жидкую и твердую) вещественную среду, которую наше сознание трансформирует в отдельные сущности.

Даже когда возможности чувственного репрезентирования реальности исчерпываются, сознание на основе отрывочных данных восприятия продолжает строить вербальные репрезентации уже умозрительных сущностей. Вербально конституированные и сконструированные сущности не столь очевидны и бесспорны, как чувственно конституированные сознанием предметы. Их условно можно разделить на сущности, которые, как представляется здравому смыслу, имеются в физической реальности, скорее всего, присутствуют там и вымышленные.