Цусимские хроники: Мы пришли. Новые земли. Чужие берега

Теперь Колька знал, что надо делать, и боялся не успеть объяснить всего. Кто знает, надолго ли он тут. Кончится наркоз и все. Он тараторил все подряд, что приходило в голову. Начал с того, чтобы этот не смел орать на подчиненных. «Тебе же, дураку, с ними в бой идти! Ведь только на них, молодых и сильных, у тебя надежда! Из-под шпица ты много помощи получишь, как думаешь? Ты здесь самый главный, ты все решаешь! Только от тебя зависит, как дело повернется!» А потом, закончив выволочку, начал выкладывать все, что помнил: от боевой подготовки до отработки совместного маневрирования и связи в бою. Адмирал сначала просто слушал, как бы со стороны, но постепенно втянулся. Начал уточняющие вопросы задавать и писать.

Видимо, появился доктор, так как какой-то офицер заглядывал адмиралу в глаза, что-то спрашивал, но Николай не замолкал ни на минуту. Вскоре Рожественский встал и пошел обратно в свою каюту, отказавшись от помощи оказавшихся рядом офицеров. Просто сказал им, что устал и немного отдохнет у себя.

У дверей каюты стоял здоровенный матрос, вытянувшийся во фрунт. Адмирал приказал подать ему в каюту завтрак и заварить чаек покрепче.

Услышав это распоряжение, Николай мысленно похвалил своего носителя за правильный ход мыслей. Едва добравшись до письменного стола, продолжили быстро записывать основные идеи.

Так прошел час, два, а Нестеренко все так же оставался в голове Рожественского, и никаких признаков возвращения в свое тело не наблюдалось. Становилось все тоскливее.

Это не наркоз. Похоже, я надолго тут завис. Кто же меня сюда определил-то? И зачем? Что это за «срочное погружение»? Должен же быть какой-то смысл. Николай всегда верил, что во всем, что происходит, есть какой-то смысл. Может быть, его видно не сразу, но если каждый на своем месте все будет делать правильно и требовать этого от других, то у всех все будет хорошо. И все встанет на свои места. Но какой был смысл совать его, далеко не морского офицера, который и море-то видел всего пару раз и то с берега, в голову командующего целой эскадрой, призванной изменить ход неудачной войны. Что я могу-то? Что понимаю? Бредятина наивная какая-то!

Вдруг все вокруг начало блекнуть и таять, и вскоре погасло совсем. Все звуки также исчезли. Так. Это еще что такое? Николай ждал довольно долго. Но вокруг ничего не происходило. Мысли в мозгу неслись галопом. А домой, к своим, хотелось неимоверно.

«Может, это испытание для меня какое-то? Может, я помирать уже начал, не зря же свет видел и к нему летел, а мне последний шанс дали, чтобы я что-то такое учудил, чего и быть-то не может? Вот эта Цусима, например. Может, для того и впихнули меня в адмиральскую голову, чтобы я его заставил все правильно делать, а он – других?»

И тут Колька снова почувствовал себя в голове Рожественского.

«Намекают, что ли? Ну, держитесь тут все! Не рады будете, что заставили!»

Дальше начались будни. Сначала у адмирала, а потом и у всех…

Много времени прошло с того дня. Николай с Рожественским можно сказать сжились, научились общаться не вслух, а так, чтобы только друг друга слышать, даже рот не открывая. Со стороны должно быть казалось: «Чапай думает». Окружающие привыкли, а остальные, да бог с ними. Но когда снаряд с «Якумо» ударил в броню носовой двенадцатидюймовой башни на «Александре III» и его осколки как метлой прошлись по амбразурам боевой рубки, искромсав и загнув защитные козырьки, отброшенный ко входу в рубку, вместе со всеми, кто там в этот момент оказался, командующий Тихоокеанским флотом России и наместник императора на Дальнем Востоке, полный адмирал Российского флота Рожественский, придя в себя, не услышал в своей голове уже привычного голоса. Выбравшись из-под окровавленных тел, почти не видя ничего вокруг и уже теряя сознание, он громко звал Николая. А потом замирал, словно прислушиваясь. Вокруг стоял чудовищный грохот яростного боя. А склонившиеся над своим адмиралом уцелевшие офицеры сочли это следствием тяжелого ранения. Белый китель быстро пропитывался кровью, в ране на голове был виден мозг.

После вспышки взрыва, погасившей все вокруг, наступила неестественная, глубокая тишина. Затем свет сошелся в одну далекую яркую точку, которая продолжала удаляться и вскоре погасла совсем. Зато появился звук. Поначалу он был глухим и невнятным, но вскоре удалось разобрать: «Приходит в себя! Надо же! В рубашке родился!»

«Это что, про меня, что ли, сейчас сказали?» Николай открыл глаза. Было очень светло. Прикрыв веки, обвел глазами вокруг. Как-то это было необычно. Он не понимал, где находится, как попал сюда, не помнил. Но все ощущения были какими-то непривычными.

Над ним склонились четверо парней. Молодые, крепкие. У одного бровь рассечена и из раны еще течет кровь, у другого ухо покраснело и распухло, а из-под волос также стекает капелька свежей крови. Но они этого явно не замечают и хлопочут вокруг Николая.

Парни кажутся знакомыми, он где-то их видел, но вспомнить не удается. В глазах все плывет, тело болит. Как будто его, как старый ковер, повесили на забор и долго били палкой. Какие-то призрачные воспоминания тают где-то в глубине сознания, но сосредоточиться не удается. Зато руки и ноги шевелятся, уже хорошо!

Чуть присмотревшись, нашел источник яркого света. Им оказались автомобильные фары, светящие куда-то вдоль улицы. Цвет машины не разобрать, но какой-то светлый. Зато марку удалось определить, это точно «Нива». Машина тоже кажется знакомой.

С той стороны, куда светили фары, появилась «Скорая помощь». Сверкая мигалками, подкатила к ним, уверенно затормозив на скользкой дороге. «Ну еще бы, на этих уазиках – скорой и полиции – уже давно и антибуксы, и антизаносы стоят, – мелькнуло у Николая в голове. – Стоп-стоп. Какой антибукс, какой антизанос? Это на уазике-то?! Еще скажи там АБС стоит! Хотя чего это я? АБС-ка вообще уже лет двадцать у них в базовой комплектации. Как-то перемешалось все в голове. Видно, здорово ей досталось. Ага! Припоминаю! Я домой шел. А эту «Ниву» на льду крутануло и на меня выбросило. А эти четверо на ней как раз и ехали, вот теперь и суетятся».

Из «буханки» выбрался доктор. Его встретил тот, что на «Ниве» за рулем был. Пока до пострадавшего шли, он ему рассказал вкратце, что случилось, так что врач сразу приступил к осмотру. Проверил руками Колькину голову. Потом каким-то прибором прозвонил позвоночник, подключившись к мизинцу на ноге и затылку. Спросил, как он себя чувствует и может ли говорить.

Говорить Николай Иванович мог и даже, кажется, встать уже мог. Что и попытался продемонстрировать, но ему категорически не позволили, заявив, что с этим спешить не надо. Закончив предварительный осмотр, вкололи что-то внутривенно, погрузили потерпевшего на носилки и отправили в больницу. Его сопровождал водитель «Нивы», которого так же тщательно проверили уже по дороге.

Быстро зарегистрировав в приемном покое, Николая на лифте подняли на третий этаж. Потом, на той же каталке, что он лежал в «скорой», его начали возить из кабинета в кабинет. Сначала рентген, потом МРТ, дальше еще какие-то обследования, названия которых он и не слышал даже никогда. Николай Иванович не успевал удивляться, когда же они успели это все понаставить, правда, и был-то он в больнице в последний раз лет десять назад, когда аппендицит вырезали. Но о проблемах здравоохранения и по «ящику», и по радио каждый день говорят. Хотя вроде там больше о врачебном чутье, которое в двадцать первом веке уже сходит на нет. Без сложной аппаратуры типа даже насморк боятся лечить. Или у них все-таки оборудования не хватает? Да пес его знает! Чего-то закружили они меня совсем. Интересно, что за пакость они мне вкатили. Глаза прямо слипаются, и все тело как свинцом налилось. Скоро имя-то свое забуду. Хоть бы закатили уже куда-нибудь в уголок да дали тихо отлежаться! Словно услышав его мысли, медики прекратили все обследования и поместили пострадавшего в отдельную палату.

«Как-то это я удачно попал!» – мелькнуло в голове у Николая. Палата одноместная, телевизор, холодильник, шкаф для одежды и даже что-то типа тахты, это, наверное, для сиделок или посетителей. «Это что же я – в люксе, выходит, лежу? Могли бы и в обычную, восьмиместную, засунуть, как сосед рассказывал. Ему, когда ураган был, по башке сучком прилетело, так его без сознания в больницу привезли и в такую палату бросили. Именно бросили, потому, что врач к нему подошел только через день, когда жена все морги обзвонила, его в этой клинике нашла и всех на уши поставила. Хотя нет. Это он про свой отпуск рассказывал то ли во Вьетнаме, то ли в Японии. А это палата как палата. После аппендицита я в такой же лежал».

Не успел Колька оглядеться как следует, как прилетела жена. Вся встревоженная, натянутая, как струна. Увидела его и сразу в слезы. «Ну, здрасте! Приехали! Что за паника?! Считай просто на льду подскользнулся! Живой ведь! Чего реветь-то!»

Малость успокоившись, Любка рассказала, что врач, который Кольку первым осматривал, констатировал клиническую смерть в течение полутора минут. Это сразу после удара.

– Какой врач, чего он мелет! Я же помню, как «скорая» приехала!

– Это уже потом было. В той машине, что на тебя вынесло, ехали парни молодые, так вот тот, что за рулем был, военный хирург. Он в Маньчжурском округе служит, сюда в отпуск к родителям приехал. Они с рыбалки ехали, а им под колеса мальчишка какой-то сиганул с тротуара. Они от него шарахнулись, вот их на тебя и бросило. Я это сама на записи камер наружного наблюдения видела. Мне пэпээсники показывали, пока сюда везли. Считай он тебя и «откачал». «Скорая» уже только сюда привезла, да проверили тебя тут как следует. Все удивляются, как легко ты отделался, а я все поверить боялась, пока сама не увидела! Вот медики книгу там подобрали, говорят, ты нес, а после аварии выронил.

В голове у Николая вообще все пошло кувырком. Начиная от камер наружного наблюдения, которые вроде бы у них в поселке стояли только на отделении полиции, зданиях банка, администрации и школы, но это все было очень далеко от того места, где он под машину попал. А с другой стороны, какая-то вторая память подсказывала, что эти камеры уже лет восемь – девять как по всему поселку расставили. И из любой полицейской машины можно было выйти на любую из них. Колька даже сам этим пользовался, когда их пес пропал. Тогда из патрульной машины за пять минут его выследили и нашли.

А потом этот Маньчжурский округ! Это еще что за новости. Мысли явно начинали буксовать. Глаза открывались с трудом. Он просто лежал, смотрел на свою жену и улыбался, почти не улавливая, о чем она говорит. Было хорошо и спокойно, как после очень тяжелой и ответственной работы, которая выжала весь организм до капли. Зато сейчас, с чувством полного удовлетворения, можно позволить себе отдохнуть.

Вскоре появился врач, обнаруживший почти заснувшего пациента. Люба уже просто сидела рядом и держала его за руку. Доктор принялся объяснять ей, что больному нужен отдых и лучше будет навестить его завтра.

Николай малость очнулся и сказал жене, чтобы она шла к детям, что он скоро домой вернется. Она согласилась, сунула ему в руку книжку и, поцеловав, вышла из палаты. Проводив её взглядом, Колька еще какое-то время лежал, тупо глядя в потолок. Потом решил взглянуть, что же за книжонку он сегодня урвал. Бегло пролистав страницы с текстом, начал рассматривать фотографии в конце, и тут… Его словно прострелило. Забыв про наваливавшийся еще секунду назад сон, он уселся на кровати и вылупился на картинку. Точнее даже не на саму картинку, а на подпись под ней.

Под хорошей, современной цветной фотографией было написано: «Эскадренный броненосец «Князь Суворов» – корабль-музей во Владивостоке». Еще с минуту он ошарашенно хлопал глазами, пытаясь понять, не бредит ли он. Ущипнул себя за щеку. Больно! Прислушался.

Где-то в коридоре громко работал телевизор. Шли новости. Спокойный голос диктора рассказывал о спуске на воду в Санкт-Петербурге нового авианесущего крейсера типа «Варяг».

Уже двенадцатого в серии и первого, построенного для ВМС Франции, где он будет называться «Мистраль». Всего контрактом предусмотрено строительство двух таких кораблей. Причем кормовую часть для обоих с силовой установкой строят сами французы, а уже на Балтийской верфи в доке ее присоединяют к готовому корпусу. Часть вооружения также будет французским. Но в составе авиагруппы будут российские самолеты с вертикальным взлетом ЯК-141.

«Вот это да! Так это мы французам «Мистрали» строим, а не они нам? Хотя чему тут удивляться? У них был Трафальгар, а у нас была ЦУСИМА!» И при этом воспоминании всплыли ассоциации о невиданном ни до, ни после разгроме, и… огромная гордость за страну и флот, этот разгром учинивших. За эту невероятную и блестящую победу кое-как собранной, недоученной, измотанной восьмимесячным переходом в тяжелейших условиях эскадры над мощным, опытным, перевооруженным, подготовленным и отдохнувшим японским объединенным флотом!

Теперь все встало на место. Теперь все так, как и должно быть. Путаница в голове моментально улеглась. Навалилась огромная усталость, и Николай Иванович провалился в крепкий здоровый сон.

Поход

Мы эскадры вели за три моря,

От жары в своем поте варясь!

Воевать мы учились в походе,

Так, чтоб песни слагали о нас!

Глава 1

Неудачи первых месяцев русско-японской войны, явившиеся следствием неготовности к ней Российской империи, побудили генеральный штаб к поиску способов усиления морских сил на театре военных действий. В условиях, когда боеспособность японской армии целиком зависела от надежности её снабжения из метрополии, господство на море являлось решающим фактором в войне. Действия Владивостокского отряда крейсеров не могли серьезным образом повлиять на морские перевозки противника в Корейском проливе ввиду явного недостатка сил, а порт-артурская эскадра, оказалась недостаточно мощной для овладения морем. Исходя из этого, было принято решение о срочном формировании второй тихоокеанской эскадры для достижения безусловного превосходства над японским объединенным флотом.

Подготовка и снаряжение второй эскадры для флота Тихого океана велись на Балтике с апреля по сентябрь 1904 года. При этом постоянно возникали задержки, вызванные трудностями со снабжением, достройкой и ремонтом кораблей. Отсутствие у Российского генерального штаба, даже в черновом виде, плана ведения войны и связанного с ним плана мобилизации и развертывания вызвало низкую готовность тыловых портовых служб к обеспечению флота всем необходимым. Никаких предварительных запасов не делалось, так что для эскадры собиралось всё буквально с миру по нитке, с бору по сосенке.

Слабая оснащенность ремонтных мастерских в Кронштадте, Ревеле и Порте Александра III (Либава), а также недостаток материалов, к чему добавлялась ещё и недостаточная мощность казённых адмиралтейств Петербурга, вынудили руководство флота поручить практически весь ремонт Балтийскому заводу, который, в свою очередь, для сокращения сроков выполнения работ привлек к заказу несколько частных фирм. В общем и целом им удалось неплохо справиться с работой и, что самое важное, почти уложиться в отведенные сроки.

На судостроительных заводах Нового адмиралтейства и Галерного островка в авральном темпе успели достроить эскадренные броненосцы «Бородино» и «Орел», чьё строительство к тому времени уже сильно затянулось. Также были закончены все работы и на транспорте-мастерской «Камчатка». Из-за ускоренных темпов достройки новейших кораблей на последнем этапе качество работ часто было не на должном уровне, но времени на исправление брака уже не оставалось, и в большинстве случаев корабли принимались в казну даже без проведения полноценных испытаний. При этом планировалось провести все необходимые исправления и доводки в период освоения кораблей экипажами, для чего к каждому броненосцу приписывался свой корабельный инженер-судостроитель, участвовавший в его достройке. Кроме того, инженера получил и «Сисой Великий». Общее руководство всеми этими работами возлагалось на старшего инженера-строителя Е. С. Политовского. Доводка кораблей в процессе начала их службы, в свою очередь, до крайности осложняла и задерживала прохождение курса боевой подготовки.

Существенно тормозили снабжение и бюрократические проволочки, что, в конце концов, вынудило отвечавшего за снаряжение эскадры главного командира Балтийского флота вице-адмирала А. А. Бирилёва распорядительным порядком отменить многие ограничения, связывавшие строителей, что существенно ускорило дело.

Снижение уровня требований при приемке выполненных работ и отмена либо радикальное сокращение некоторых испытаний сильно сказывались на боеготовности сданных флоту кораблей. Начальник ГМШ Зиновий Петрович Рожественский, непосредственно занимавшийся этим и назначенный командовать формирующимся соединением, слишком много времени уделял канцелярской работе, решая, в общем-то, не свойственные начальнику столь высокого ранга вопросы. Его положение позволяло не обращать внимания на требование МТК до начала похода провести опытное определение остойчивости новых броненосцев. Также были проигнорированы рекомендации к выработке мер по их разгрузке, ввиду допущенной заводами большой строительной перегрузки кораблей. Из соображений экономии времени мало-мальски проверялись лишь главные механизмы новых кораблей, а проверку и доводку всего остального предстояло провести уже вдали от родных берегов. Поэтому на каждый броненосец принималось неимоверное количество запчастей, материалов и прочего лишнего оборудования, вес которого на некоторых кораблях перевалил за 1000 тонн.

Но при комплектовании эскадры никем не поднимался вопрос об учете опыта боевых действий в вопросах вооружения и подготовки личного состава и офицеров. Из важных новшеств, необходимость которых была очевидна еще до войны, на второй эскадре появились горизонтально-базисные дальномеры «Бар энд Струдда» с базой 1,2 метра, которые имелись на всех броненосцах и крейсерах. Также удалось снабдить корабли оптическими прицелами системы капитана Перепелкина для орудий калибром от 75 миллиметров и выше. Давно устаревшие чугунные снаряды в боекомплектах были заменены на стальные, а вместо старых бронебойных шестидюймовых снарядов в погреба были приняты новые с «макаровским наконечником».

Единственным нововведением по опыту боев было оборудование боевых рубок горизонтальными противоосколочными козырьками из 51-миллиметровой брони. Но при этом не было предпринято никаких мер для уменьшения размеров самих амбразур этих рубок и усиления противоосколочной защиты артиллерии, особенно в открытых палубных установках.

На всех больших кораблях, и даже миноносцах, были установлены радиостанции германской фирмы «Телефункен», но к моменту выхода эскадры в поход они еще не были достаточно освоены личным составом. При своем техническом несовершенстве, ненадежности и недостаточной дальности действия, они, тем не менее, открывали новые широкие возможности для управления эскадрой на дальностях до 50 миль.