Прощание с империей

Неслучайно, что Максимилиан Волошин в поэме «Россия» назвал образно царя Петра «первым большевиком», отмечая характер его преобразований в русском обществе. Куда жёстче о Петре в своих очерках отзывался Лев Толстой, говоря, что именно с него «начинаются особенно близкие и понятные ужасы русской истории»…

Не армия, а государственный механизм и правительство оказались неспособными действовать в условиях начавшейся большой войны. При наличии достаточного количества продовольствия и других ресурсов в стране стали возникать постоянные проблемы с их доставкой. Появился дефицит топлива и продовольствия, начали расти цены.

Простым людям была совершенно безразлична избранная Государственная дума и дарованная царём Конституция. Они не видели в них большого проку. Народ в это время нуждался в хорошей зарплате, наличии продовольствия в магазинах и социальном обеспечении. До сих пор такими делами занимались сами фабриканты. Государству требовалось только своевременное поступление налоговых отчислений.

Страну потрясали голодные бунты, горели помещичьи усадьбы, а картины известного живописца Нестерова открывали перед столичным зрителем умиротворённый мир светловолосых отроков, ведущих народ в воображаемую святую Русь. До самого падения монархии не прекращались работы по созданию Русского городка в Царском Селе.

А что же государь? В феврале 1917 года Николай тихо радовался своему скорому отъезду из Петрограда в ставку: «Мой мозг здесь отдыхает, ни министров, ни хлопотных вопросов, требующих обдумывания. Я считаю, что всё это мне полезно…» Малообъяснимо, но до самого последнего часа падавшей монархии он был искренне убеждён в том, что православный русский народ его любит, а воду мутят подлые интеллигенты. Даже после своего отречения в своих дневниках государь размышлял, что народ скоро освободит его из вынужденного заточения в Царском Селе.

В это время столичный народ толпами валил на улицы и радостно обнимался с солдатами. Племянник государя, великий князь Кирилл Владимирович с царскими вензелями на погонах и красным бантом на плече заверял Государственную думу в своей преданности, а церковь возносила молитвы за здравие Временного правительства. Всё это тогда казалось совершенно естественным и нормальным.

Призыв большевиков к миру в условиях войны, в которой со стороны России участвовали миллионы людей, получился хорошо услышанным. Кроме них людям этого больше никто не обещал. Большевики лучше других знали, чего хотели сами, и чего ожидал народ, проявляли тактическую находчивость и гибкость в постоянно менявшейся политической обстановке. Получалось, что в условиях паралича государства, они оказались единственными, кто был способен подхватить власть, падавшую из ослабевших рук. Декреты о земле и мире окончательно склонили чашу весов в сторону большевиков, за ними пошли охваченные революцией массы. Успех ковался не только действиями самих большевиков, но и бездействием их политических противников.

Высказывается мнение, что Владимир Ленин был одним из первых успешных политтехнологов, а осуществлённая им революция некий пример ранних цветных революций. Не соглашусь, поскольку, не имея чёткой и ясной программы, отвечавшей интересам большинства, большевики обязательно проиграли.

Говорят, что перед смертью человек за одно мгновение вспоминает всю свою жизнь. Иногда к нему приходят запоздалые прозрения. Александр Блок, автор «Скифов» и знаменитой революционной поэмы «Двенадцать», скажет: «Меня выпили». Художник Анненков вспоминал его слова: «Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! Мировая революция превращается в мировую грудную жабу!» В 1921 году поэт написал свое последнее стихотворение «Пушкинскому Дому»:

Наши страстные печали
Над таинственной Невой,
Как мы чёрный день встречали
Белой ночью огневой.

Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века…

О русской армии и принятой присяге

В это время Временное правительство теряло своих последних надёжных союзников в лице армии. Находясь в эмиграции, в беседе с Энгельгардтом, Керенский скажет, что «только Корнилов привёл Ленина к власти. Без него ничего бы этого не было»…

Чем же интересен генерал Лавр Корнилов? В то время, когда все говорили о революции, он был одним из первых, кто вспомнил о России. Зачем нужна революция, если из-за неё Россия должна погибнуть? Ему удалось сформулировать идеи, которые потом разделяли многие сторонники Белого движения. Широко известна речь генерала Антона Деникина, с которой он обратился к Александру Керенскому: «Вы втоптали наши знамёна в грязь, так поднимите их и преклоните перед ними колена, если у вас ещё осталась совесть». Униженные, оплёванные и загодя уже названные «контрой», фронтовые офицеры оказались сторонними наблюдателями событий грядущего Октябрьского переворота.

Корнилов понимал, что силой заставить солдат воевать против своего народа нельзя. Во время мятежа он смог бросить на Петроград только казачьи части и «дикую дивизию», составленную из представителей кавказских народностей. Впрочем, даже они сразу же остановились, узнав, что их обманом поведут против восставшего народа. Керенский, обратившийся за помощью к Советам, окончательно дискредитировал себя и закономерно проиграл.

В архиве Музея артиллерии сохранился любопытный документ, дневник кадрового офицера Цейтлина. В нём имеются записи, относящиеся к событиям октября 1917 года. «Абсолютная апатия людей. Мы наблюдаем, как город час за часом захватывают большевики»… «Ни против кого у меня нет такой злобы, как против этого фигляра – Керенского. Никогда он на меня не производил впечатления своими речами, жалкий адвокатишка, а сколько вреда наделал России. Верховный главнокомандующий, почти диктатор и без характера»… «Лениным и Троцким можно восхищаться. Можно их ненавидеть, не соглашаться, но это дела не меняет… А в общем их власть безусловная сила»…

И всё же захват власти большевиками в Петрограде не был похож на лёгкую прогулку. Уже после штурма Зимнего дворца в городе вспыхнул мятеж юнкеров. Одним из его очагов стало Владимирское училище на Петроградской стороне. Оно располагалось на Большой Гребецкой, ныне Пионерской улице. Его осаду, которая началась в ночь на 29 октября газеты того времени окрестили «Владимирской трагедией». Завязавшаяся перестрелка продолжалась до полудня. Потом здание училища было подвергнуто артиллерийскому обстрелу, развернулись полномасштабные боевые действия, появилось много убитых и раненых. Только в три часа дня окружённые юнкера выбросили белый флаг.

В самый разгар боя, когда вокруг свистели пули и рвались снаряды, жители окрестных домов услышали колокольный звон. Это били в домовой церкви Николаевской богадельни, которая находилась рядом. Очевидцы рассказывали, что многие красногвардейцы тогда опустили свои винтовки и начали креститься. Потом большая группа из них уже не стреляла, а ушла в соседнюю боковую улицу и уже не принимала участия в осаде. Несмотря на стрельбу пулеметов и звон битого стекла, в домовую церковь пришёл батюшка и отслужил обедню перед собравшимися прихожанами.

После захвата училища солдаты и красногвардейцы принялись искать засады и обыскивать с этой целью квартиры соседних домов. В одной из них они обнаружили и арестовали юного кадета, «как будущего юнкера». Наиболее возбуждённые красногвардейцы требовали его немедленно расстрелять. Однако, после долгих уговоров и слёз матери, этого молодого человека отпустили.

Страницы вышедшей тогда газеты «Правда» рассказывали о «братоубийственной ожесточённой схватке», завершившейся трагически. «Каким-то чудом вырвавшийся из осаждённого училища юнкер, схватил брошенное кем-то на улице ружье, убил на месте матроса и красногвардейца и в этот же миг был сам убит ударами прикладов. Другой юнкер, совсем юный, стоял на улице на коленях и умолял пощадить его, но толпа, не знающая пощады, не вняла его мольбам. Из окон училища чьи-то дюжие руки выбросили на мостовую женщину, как оказалось потом прислугу училища».

В том же номере газеты публиковались списки около полусотни революционных солдат, погибших в ходе подавления мятежа. В номере социал-демократической газеты «Новая жизнь» отмечалось, что «разоружение юнкеров сопровождалось кровопролитием и большим количеством жертв убитыми и ранеными». Их число с обеих сторон составило свыше двухсот человек.

Попутчиком журналиста «Петроградской газеты» в тот день оказался совсем юный солдат, «добродушный и коренастый с виду». Он поделился с ним, что был участником «усмирения юнкеров». Газетчик, глядя на острый штык, примкнутый к его винтовке, поинтересовался, не применял ли его солдат у стен училища? «Нет, жалостливо было, штыком-то кадетов колоть… Я уж так, прикладом, – откровенничал солдат. – Скорее бы всё закончилось, товарищ… Устали мы, надоело всё это. Вот бы мир поскорее на фронте, да и в тылу тож…»

Вы когда-нибудь резали себе нечаянно пальцы? Каждому из них больно. Так некогда единый и прочный корпус Русской армии раскололся. Люди в военной форме присягали государю, а после его отречения, присягали новой сформированной власти – Временному правительству или Советам. Тот, кто когда-то носил погоны, хорошо знает, что присягу принимают только однажды, в этом заключается её особый смысл. Отступление от этого правила ломает понятие воинской чести, делает возможным не исполнять данную присягу. Любая смена политической власти в стране ставит военного человека перед сложным выбором. Даже действуя в этом случае по совести, очень легко переступить запретную черту.

Смена власти в стране застала меня на Байконуре. Думаю, что ни себе, ни военной присяге мы тогда не изменили, даже когда неожиданно оказались в чужой стране. Космодром продолжал жить и работать. Новой клятвы от нас не требовали. Кто-то уволился из армии и вернулся домой, остальные служили своему Отечеству уже под трёхцветным знаменем…

А тогда многие думали, что можно избежать большой крови. Феликс Дзержинский «под честное слово не выступать против Советской власти» согласился выпустить из Петропавловской крепости генералов, арестованных за участие в мятеже. Не срослось, восстание Чехословацкого корпуса составленного из бывших военнослужащих австро-венгерской армии и формально подчинявшихся французскому командованию, спустило спусковой крючок страшной братоубийственной войны.

Гражданская война – всегда явление особое, как и её характер, методы и способы ведения. Здесь война ведётся против своего населения, на собственной территории и с особой жесткостью. Десятки тысяч офицеров придут в Добровольческую армию, и это будет их сопротивлением новой власти. Другие тысячи их по разным причинам уйдут к большевикам, они станут военспецами и обеспечат Красной армии победу в гражданской войне. Кто-то потом захочет продолжить свою борьбу с Советами и начнёт сотрудничать с нацистами, как генералы Краснов и Шкуро.

В этой связи уместно вспомнить судьбу подпоручика Михаила Шванича немецко-польского происхождения, крестника императрицы и бывшего адъютанта князя Потёмкина. Его все больше знают как Швабрина из пушкинской «Капитанской дочки». Затерянная в степи маленькая крепость и двое молодых офицеров, страстно влюблённых в дочь коменданта Машеньку Миронову. По долгу военной службы мне и самому, не однажды, приходилось бывать в Оренбургских степях. Хороший Петруша Гринёв остался верным своей присяге и поставленный на колени перед мужицким «амператором», руку его жилистую не поцеловал. По воле автора за него вступился верный слуга Савельич. Опять же, подаренный заячий тулупчик самозванцу хорошо запомнился. Швабрин по повести и в жизни оказался трусом и предателем, ручку целовал и пошёл на службу к Емельяну Пугачёву, за что и был пожалован у него есаулом.

После казни бунтовщика Пугачёва и его ближайших сторонников Михаила Шванича лишили чинов и дворянства, сослали в далёкий и мрачный Туруханск. В вину ему тогда поставили измену дворянскому достоинству и воинской присяге. Ни Павел, ни Александр I впоследствии так и не простили его. «Перемётчик – хуже врага» – была когда-то такая хорошая русская пословица. Похоже, что и для Александра Сергеевича он тоже «был злодеем во всём». Говорят, что над «Капитанской дочкой» он тогда работал параллельно с «Историей Пугачёвского бунта». Очень любопытно, чтобы Пушкин написал о нас и нашем времени?

Когда наступает завтра

Говорят, что по опросам, проходившим к столетию Октябрьской революции, абсолютное большинство населения нашей страны не захотело повторения таких событий и придерживалось позиции спокойного и постепенного развития. Наверное, это выражение мудрости нашего народа. Нация не может жить в вечном состоянии борьбы, иногда нужны периоды для спокойной работы.

Всегда с уважением относился к советскому прошлому, в котором прошла жизнь родителей и большая часть моей собственной. При непредвзятом подходе едва ли кто-нибудь станет отрицать социальные завоевания социализма. Только потеряв многие из них, мы по-настоящему оценили их значение для себя. Теперь ими пользуется остальной мир, не задумываясь о том, что они стали следствием воздействия революционного Октября.

Неслучайно, названный очевидцами переворотом, он в дальнейшем вошёл в историю как великая революция, главное событие XX века, изменившее мир. Такая оценка не претендует на определение её исключительно положительного действия. Каждый волен сделать выбор сам. Что это, зло или благо? Мне ближе оценка, сделанная известным русским философом Николаем Бердяевым: «В революции искупаются грехи прошлого. Революция всегда говорит о том, что власть имеющие не исполнили своего назначения». Это то, что называется, уже для нашего внутреннего пользования. Потому что одно дело пользоваться какими-то готовыми благами или переживать самому стихию очередного революционного потрясения.

Ценой неимоверных усилий и огромных жертв разрушенное Российское государство было восстановлено в новом облике – Советского Союза и стало признанной мировой ядерной державой. К людям снова вернулось утраченное национальное самосознание, принадлежностью к этой стране многие из нас гордились. Возможно, кто-то помнит, что ещё в 70-е годы прошлого столетия мы отставали по электронике только от США, и каждый четвёртый самолет мирового авиапарка производился в СССР. К нашему государственному красному флагу в США тогда относились с большим уважением, нежели сейчас. Как и многие считаю теперь, что разрушение Советского Союза явилось для нас страшной трагедией. Государство опять было принесено в жертву политической идеологии.

Конечно, при настоящем социализме мы никогда не жили, чаще говорили про его соседний шведский вариант. Жизнь в условиях постоянного ограничения материальных и бытовых потребностей назвать «зрелой фазой социалистического общества» было нельзя. Всё это требовало реформирования государства, но не его разрушения, которое началось в эпоху правления Михаила Горбачёва. Вхождение в рынок могло опираться на достижения прежней системы.

Возможно, правы те, кто считает, что России часто не везло с руководителями на крутых поворотах истории. Это тоже трудности нашей несовершенной системы. Поэтому убеждён, что и Октябрьская революция и развал Советского Союза после событий августа 1991 года – всё это продукты собственного производства. Всегда кому-нибудь на стороне захочется вывести наши недовольные массы на улицу. Для этого легче всего толкать на протестные действия наших детей. Они могут кидаться на полицейских с цепями и сжигать людей заживо. Пережить такое каждому страшно, но это не отменяет запроса на перемены в обществе. Очень важно понимать, как и откуда они сейчас пойдут, власть обязана слышать свой народ. А пока нас с экрана будут потчевать сказками, где в величайшей в мире стране революцию, зревшую десятилетиями, устраивает из швейцарских пивных на немецкие деньги группа авантюристов.

Мы давно уже живём в обществе потребления. Читаем этикетку на пакете молока и покупаем его, потому что там про него лучше написано. Нам бывает хорошо потому, что обман принимаем за правду, часто слышим то, что хотим услышать. Только слепой сегодня не замечает катастрофического падения общей гуманитарной эрудиции, деградации промышленности и умирающих деревень. Когда-нибудь всё это приведёт нас к состоянию некого безликого народонаселения. Положительные изменения в стране тоже происходят, но слишком медленно. Остаётся только уповать на то, что трудности закаляют и сплачивают большую часть российского общества.

На таком фоне продолжать стоять друг против друга и требовать покаяния, пока весь остальной мир пользуется нашей невозможностью найти согласия ни по одному вопросу прошлого, настоящего и будущего для общества равносильно самоубийству, так можно потерять всё.

У Льва Толстого есть замечательный рассказ «После бала». Его главный герой Иван Васильевич «был пьян своей любовью» и весь вечер на губернском балу танцевал только с Варенькой. Там же был её отец, полковник Петр Владиславич – «красивый, статный и свежий старик». После обеда хозяйка уговорила его пройтись один тур мазурки в паре с дочерью. Весь зал был в сильном восторге, а Иван Васильевич проникся к Варенькиному отцу восторженно-нежным чувством. Гуляя потом всю ночь по городу, он увидел, как утром на плацу наказывали солдата за побег, его прогоняли через строй. Петр Владиславич шёл рядом и следил, чтобы все солдаты били его палками как должно. Потом и сам отхлестал перчаткой по лицу нерадивого солдата за проявленную жалость к дезертиру.

Иван Васильевич никак не мог понять, хорошо ли или дурно то, что он сейчас видел: «Очевидно, он что-то знает такое, чего я не знаю, – думал я про полковника. – Если бы я знал то, что он знает, я бы понимал и то, что я видел, и это не мучило бы меня». Так и не узнав этого, он не смог поступить потом ни на военную, ни другую службу. При виде хорошенького личика Вареньки ему вспоминалось то утро, и… «любовь так и сошла на нет».

Как бы и нам самим, однажды, не оказаться утром в таком же странном положении. Кроме XX века, трагического и великого, Россия развивалась уже более тысячи лет, сохранив свои традиционные ценности и особый национальный характер. Самое разумное – это с христианским смирением принять всё это и объединиться ради нашего общего будущего…

Вместо эпилога

Не знаю, может быть из-за недоверия к виду костюмированных революционных матросов у крейсера Аврора или фанерным броневикам на Дворцовой площади, обилию кумачовых бантов и знамён на улицах Петербурга – Петрограда, нам захотелось в эти красные дни календаря чего-то действительно настоящего. Конечно, ещё можно было посмотреть выставку живописи социалистического реализма «Вдохновение в красных тонах» в особняке графа Румянцева на Английской набережной или увидеть в Смольном парижский костюм и знаменитую кепку-восьмиклинку Владимира Ленина, но это тоже не тронуло. Всю жизнь тянуло в другую сторону. Знаете, случалось, что и не ошибался, находил так правильное направление…

Мы уехали в Левашово, есть такое мемориальное кладбище под Петербургом у Горского шоссе, больше известное, как Левашовская пустошь или расстрельное кладбище НКВД. Оно оставалось секретным объектом КГБ до 1989 года, и уже одно это говорило о многом. У входа там сейчас стоит памятник жертвам политических репрессий. Молох, запущенная машина уничтожения, и безвольно поникшее человеческое тело на его руках. Как-то у нас даже спор вышел, зачем здесь нужен такой памятник? Наверное, он нужен, именно такой, как предупреждение. Может, с другим названием. Потому что этот молох никуда не делся и незаметно живёт рядом или в нас самих, как пережитое или переданное поколениями чувство страха. Дальше всё, как и раньше, участок леса, огороженный глухим высоким зелёным забором с дорожкой для собак охраны, и полная внешняя изоляция. Рядом воинская авиационная часть с аэродромом, КПП с солдатами в касках и бронежилетах.

Паркуем свою машину на стоянке возле мемориала. Остановка здесь всё ещё называется «Клуб». Он когда-то находился совсем рядом, знаменитый клуб авиачасти. Танцевальный зал, бильярдная, кинозал и хороший буфет. В августе 1962 года в этом клубе выступал первый космонавт Юрий Гагарин, и множество людей слушали его рассказ о полёте в космос. Принимали его тогда лётчики вместе с заместителем командующего авиацией округа прославленным Иваном Кожедубом. Конечно, оба героя ходили здесь вдоль странного забора, но они могли не знать, что за ним находился расстрельный могильник. В середине 1960-х годов клуб сгорел. Теперь на этом месте поставили большой деревянный храм.

Очень тяжёлое, совсем не для праздника такое место, но оно ближе к правде, и это заставляет нас снова приходить сюда. Цифры захороненных здесь жертв сильно разнятся: от 45 тысяч до 19 450 человек. ФСБ даёт свои точные данные по этому месту. Конечно, они лучше других знают правду, только пришло ли у них время рассказать её нам?

Говорят, что основным местом казней в Ленинграде было отделение ленинградской тюрьмы Главного управления государственной безопасности, расположенное в доме 39 на Нижегородской улице. Потом тела вывозили в крытых машинах и сбрасывали в большие ямы. Это было не единственное место массового захоронения. Тайно хоронили и на Ржевском полигоне, в Токсово и Бернгардовке.

Входим на территорию кладбища и по традиции бьём в колокол открытой деревянной колокольни. Звон у него хороший и долгий, звук словно плывёт по лесу. Собственно, настоящих могил у захороненных здесь людей нет. Вместо них памятные знаки, которые оставили родственники на деревьях или небольшие плиты на земле, у кого что получилось. Зато теперь им есть куда приехать и поклониться. Раньше и такого адреса у родственников не было. Это же очень важно, если потерял своих близких, а потом нашёл их здесь. Получается уже не общая история, а очень личное, своё. Карта-схема захоронений 1960 года, представленная сюда архивом Управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области удивительным образом похожа на рисунок цветка согнутого ветром. Его клонит к земле, но он не ломается.