Вторая клятва

Они вошли в дом – их собственный дом! – и стали подыматься по лестнице. Лестница равномерно поскрипывала. Слышать это было очень приятно.

* * *

В воздухе пахло свечами… и молитвами за любимого. Тихий облегченный вздох сказал больше, чем тысячи страниц самых умных книг. Все-таки замечательная у него жена. Самая лучшая. Лучше просто не бывает. Шарц улыбнулся, подходя к постели и зная, что жена тоже улыбается, Сейчас одна улыбка найдет другую…

– Боже! Милый, ты ранен? – вдруг воскликнула Полли.

– Ранен? – Шарц только сейчас вспомнил, что у него голова перебинтована. Ну не до того ему было! Правда не до того. – Это не рана, это Эрик на мне бинтовать учился, – на ходу сочинил он.

«А что, разве не правдоподобно? Мог же я его наставлять в высоком искусстве наложения повязок? Да и вообще это почти правда, он ведь и в самом деле меня перевязывал. Так что это мы с ним практической медициной занимались, вот!»

«Ага! А ночь – лучшее время для начала таких занятий! Ты что, забыл, что мудрее и проницательнее твоей жены нет никого на свете?»

– Врешь! – возмутилась самая мудрая и проницательная.

– Вру, – покорно согласился Шарц.

«Что я, дурак – с женой спорить?!»

– Сильно он тебя? – тотчас спросила Полли.

– Царапина, – отмахнулся Шарц. – Я ж говорил тебе, что все ледгундские агенты сплошные недотепы.

– Так он оттуда? – чуть нахмурилась она.

– Ну да, – вздохнул он.

– Бедненький. Нет, какие же у них там в Ледгунде сволочи сидят! Из такого потрясающего художника и сказителя агента делать!

– Из кого их только не делают…

– Гады, – добавила Полли.

– Вот поэтому я его оттуда и забрал.

– А он тебя вместо благодарности – ножом? – обеспокоенно уточнила она.

– По недомыслию, Полли. Исключительно по недомыслию. Когда кошку или собаку лечишь, они ведь бывает, что и царапаются, порой кусаются, ну так то – разумные животные. А что ты хочешь с несчастного агента? – грустно усмехнулся Шарц.

– Хочешь сказать, что агенты разумностью не отличаются? – улыбнулась Полли.

– Абсолютно, – кивнул Шарц. – Им ее иметь не положено. У них вместо разумности протез. Такой, чтоб посторонние отсутствие оной разумности не заметили. Чтоб считали, что все нормально. А на самом деле там, где у обычного человека разумность помещается, у этих несчастных, как гвозди из головы, торчат разные «задания», «приказы», «легенды» и прочие издевательства над здравым смыслом. Мне это, увы, хорошо знакомо. Сам таким был… какое-то время.

– Так что же нам с ним дальше делать? – озабоченно спросила Полли.

– Ты знаешь, я много думал об этом, – ответил Шарц. – И решил не делать с ним ничего. С ним и без нас столько всего сделали… Пусть сам живет. Может, получится.

– Но… он же может быть опасен?

– И это мне говорит женщина, сразившая в единоборстве фаласского храмового стража? – усмехнулся Шарц. – Разумеется, я буду за ним присматривать, а как же иначе?

В соседней комнате ворочался, устраиваясь на новом, непривычном месте, Эрик.

«Бедный парень, – подумал Шарц. – Что за жуткие чудовища бродят в твоей душе? Как же страшно тебя ломает Что ж, такой нарыв за один раз и впрямь не вскрыть».

– Мы справимся, – прошептал Шарц, отыскивая губами губы жены. – Все вместе мы обязательно справимся.

* * *

Видит бог, неприлично опытному секретному агенту, что ни день, разевать рот от удивления! Неприлично, стыдно даже… а приходится. Вот и это утро застало Эрика с разинутым ртом. А что делать, раз у него сумасшедший наставник? Да любой другой на его бы месте, раз уж вчера убивать не стал… а он… он…

Колоть дрова для конюшни? Колоть дрова под присмотром Четыре Джона? И в самом деле, достаточное наказание за попытку убить наставника! Как его еще варенье есть не заставили! Большими такими олбарийскими ложками, с узором по краю. А ведь могли.

Этот здоровенный дядька (Четыре Джона, вот уж точно, что не три!), такой наивный и доверчивый, что его прямо усыновить хочется, все искал ему топор полегче, а то ведь надорвется бедняжка. Эрик и правда надорвался бы – от хохота. Впрочем, учитель не велел. Учитель велел колоть дрова. Значит, будем колоть. И топора полегче нам не надо. Что? Уже нашелся? Ладно, скажем спасибо и будем колоть тем, что полегче. Сказано – значит, надо делать.

– Спасибо, – вымолвил Эрик и взмахнул топором.

– Отлично; – довольно сказал Четыре Джона, глядя, как ловко новый ученик Хьюго разваливает пополам здоровенные чурбаны. – С таким верным глазом и точной рукой из тебя справный лекарь выйдет. И очень быстро. Ты хоть и не гном, а парень правильный.

«Ну, положим, ты и сам на гнома не похож», – хотелось ответить Эрику, но разве ученик может сказать такое другу своего учителя? Или все-таки может?

Вообще странно тут у них все. Обыкновенный конюх, пусть даже и старший, запросто дружит с сэром Хьюго Одделлом, и это никого не удивляет. Мало того, к этому самому Четыре Джона даже герцог, говорят, на кружку пива порой заходит. Когда-то Эрику казалось, что нет людей более сумасшедших, чем фаласские монахи, но там у него хотя бы было задание, была легенда… Он должен был притворяться таким же сумасшедшим, как все, да еще и желающим сойти с ума как можно сильнее, а пока все верят в его безумие, спокойно делать свое дело. Теперь легенды нет, и задания нет, а его вновь окружают сумасшедшие. Только свихнулись они малость по-другому. Они все-все друг другу доверяют. Все-все! Они говорят то, что думают, совершенно не думая, что говорят!

И как себя среди них вести? Спросить учителя? Черта с два! Он такой же сумасшедший, как и все, только еще хуже… Он же знает, знает, что я слышу все, что говорится в его спальне! И тем не менее оно продолжает говориться…

– Достаточно, – сказал Четыре Джона. – Отдохни, парень…

– Отдохни? – удивился Эрик. – Зачем?

– Но я же вижу, что ты устал, – сказал Четыре Джона и провел широченной ладонью по его мокрой спине.

– Устал?! – поразился Эрик.

«И это называется – устал? Я привык называть этим словом совсем другое, господин старший конюх… ты даже представить себе не можешь, насколько другое…»

– Я не устал, господин старший конюх, – возразил Эрик.

– Зови меня просто – Четыре Джона, – напомнил старший конюх милорда герцога. – Мы же договаривались.

– Я не устал… Четыре Джона, – промолвил Эрик.

Разумеется, он прекрасно помнил, о чем они «договаривались», вот только мало ли что… иногда то, о чем договаривался вчера, перестает существовать на следующий день – так, словно его и не было никогда.

– А я говорю, устал, – настаивал Четыре Джона. – Мне лучше знать, недаром меня старшим конюхом назначили. Так что сядь и отдохни.

Огромная, как лопата, ладонь мягко усадила Эрика на чурбачок. Широким жестом Четыре Джона набросил на него свой огромный, будто шатер какого-нибудь фаласского вельможи, кафтан. Сам же старший конюх устроился на соседнем чурбачке и, вооружившись ужасающих размеров топором, принялся колоть дрова сидя. Ему даже замахиваться особо не приходилось. Едва соприкасаясь с его топором, поленья раскалывались сами, словно бы устрашенные той непомерной силищей, что заключалась в этом невероятном человеке.

«Такого я бы никогда не взялся убивать! – мелькнуло в голове у Эрика. – Такого разве что отравить… и то непонятно, сколько же яда нужно на такую прорву?!»