Амамутя. Путь огненного бога

Амамутя. Путь огненного бога
Сергей Юрьевич Саканский

Когда московский бизнесмен получил приглашение на литературный вечер, он и представить себе не мог, что с этого момента вся его жизнь круто изменится. Увлеченный любовью к молодой поэтессе, он отправится с нею в далекое путешествие на поиски древних реликвий, но в итоге разгадает самую главную, самую страшную тайну мироздания. Конец света, ожидавшийся в 2012-м году, так и не состоялся, но древний дух огня предлагает взамен нечто более ужасное для всех жителей Земли.

Сергей Саканский

Амамутя

Роман

Страсть взрослых людей к поджогам, считают психологи, это пробуждение первобытного инстинкта, с которым не может справиться тот, кто болен или тот, кто не сформировал свой интеллект.

    Из ученой статьи

Все огни – огонь…

    Из Хулио Кортасара

Этот пленительный образ тайны

Все началось с приглашения на поэтический вечер. Иван и представить себе не мог, что это официальное письмо станет своего рода билетом в дальнее путешествие, а также пропуском в другой мир, который вплавлен в видимую реальность, как фитиль в тело свечи.

Он хотел было удалить это приглашение, как и многие другие, что обычно рассылаются тем, кого можно пощипать за финансы, но его заинтересовала девушка, приславшая письмо.

Иван прогуглил ее имя – Делла Сирота, поэтесса (псевдоним, конечно) и обнаружил другие ее фотографии, а также стихи.

Она не была красавицей в общепринятом смысле, но ему понравилась очень, он даже поймал себя на том, что вздрагивает, когда смотрит на нее, и хочется ему поспешно отвести взгляд, словно в глаза плеснул дальний свет ксеноновых фар.

В объявленный день сел в машину и поехал. Творческий вечер проходил в Чеховской библиотеке. Пожилой ведущий производил впечатление идиота, сладким голосом рассуждая о звездах и огне, горящим внутри них, ядерных реакциях, таинственным образом влияющих на психику человека, тайных знаках, которые образуют созвездия в небесах…

Девушка была стройной, хрупкой, казалось, что она может в любой момент сломаться и ссыпаться, превратившись в груду кукольных обломков, накрытых длинной бордовой юбкой с косыми полосами бахромы. Трогательная, бедно одетая, вызывающая сострадание поэтессочка.

Иван не понимал ее стихов. Он не был профаном в искусстве, эдакой тупой машиной, крутой скороваркой бабла, как многие его собратья по несчастью: любил живопись, хорошо знал архитектуру, только вот к поэзии был равнодушен… Что он делает здесь, среди длинноволосых, курящих, с лентами седины женщин, молодых людей, бородатых, хвостатых, как худых, так и довольно упитанных, слушающих, как эти средних лет дамы забалтываются на крыльце, поводя тонкими сигаретами? И девушка уже не казалась такой привлекательной. Иван встал, пробормотал извинения, двинулся по проходу к двери… И внезапно услышал за спиной:

– А теперь я прочту стихи на языке угреш. Без перевода.

Иван вздрогнул, обернулся. Девушка на сцене смотрела прямо ему в глаза. Подняла, протянула в его сторону руку, явно повелевая сесть, хотя для аудитории этот жест читался как элемент поэтического действа. Иван опустился на ближайший стул. По залу, имеющим на редкость плохую акустику, полилась искаженная мелодия речи, причудливых слов, которых Иван не слышал уже много лет.

Выходит, что она – угреша? – думал он. – Одна из немногих оставшихся. И пригласила его на этот вечер вовсе не для того, чтобы поживиться благотворительностью…

Слова, которые она произносила нараспев, лишь частично были понятны ему. «Трасэпата ната лор каранар… Лор каранар», – повторяла Делла Сирота в конце каждого четверостишья, что заставляло Ивана содрогаться. И дело было вовсе не в том, что полузабытая родная речь тоской и болью отзывалась в нем, а в самих стихах, которые читала Делла. Вот что значили эти маниакально повторявшиеся слова:

«Пламенные змеи уходят в небеса… Пламенные змеи».

«Пламенные змеи»

Его настоящее имя, данное ему на седьмой день после рождения, как того требовал обычай предков, было Ивогнуарад, что на языке угреш означало: Бурю На Рассвете Читающий. Разумеется, все его звали ближайшим русским аналогом, что уже было обычаем чисто советским – и в паспорте значился Иван, и национальность проставлена – русский, чтобы не портить его жизнь бесконечным повторением вопроса: кто такие угреши и как они связаны с Николо-Угрешским монастырем?

Впрочем, Иван и сам не знал – как. Он был круглым сиротой, спросить не у кого: после пожара его взяли на воспитание деревенские соседи. Люди добрые, но чужие – пожилая чета, страдавшая недугом, который рано свел их в могилу. Сестра приемной матери привезла его к себе в Москву. Тут Иван и вступил в сознательную жизнь, тут и укоренился. О своей принадлежности к некоему исчезающему народу он, конечно, помнил, но корни были давно обрублены, благодаря двойной пересадке. Деревня на берегу Волги, где он родился, была затоплена Саратовским водохранилищем, жители переселены. Найти их, конечно, не составило бы труда. Только вот зачем? Разузнать свою родословную у стариков, бывших односельчан, он вряд ли бы смог, да и не испытывал особого желания. Язык, которому в детстве учила его мать, он уже почти забыл, не имея никакой практики, но сейчас, услышав его певучие ритмы, извлек с самого дна памяти, поднял настолько, чтобы понять обрывки стихов.

Слова молодой поэтессы так потрясли его, что на какой-то момент сознание померкло, и Иван, сидя в зале, будто бы перенесся в затопленный мир и снова увидел огненного червя. Именно червя, а не змею, как назвала его Делла, поэтесса, которая пыталась во всем найти красоту и тайну.

Те часы были самым страшным воспоминанием детства, да и вообще – самым страшным впечатлением в его жизни. Вот он смотрит на мать, с блеском в глазах лежащую на высокой кровати, блестят также и шишечки этой большой кровати, потому что на улице светло и солнечно. Иван хватает с синего кухонного стола спички и бежит во двор. Ключ торчит в двери дома, так как дом всегда принято запирать, если они вдвоем идут в магазин или в гости, потому что в деревне бывают цыгане. Иван зачем-то запирает дверь на ключ, хотя в доме остается больная мать.

Все это он видел, словно какое-то кино: мальчика, который кувыркается в сене на сеновале, а потом чиркает спичкой и смотрит, как расширяется под рукой круг пламени…

Сеновал загорелся быстро, пожар перекинулся на дом, соседи прибежали с ведрами и лопатами, цыганенок пытался полезть в огонь, но его удержали, мать плакала и кричала внутри, но вдруг затихла, помолчала, коротко всхлипнула и умолкла навсегда… И вот, в тот момент, когда крыша дома рухнула, из горящего месива вылез длинный огненный червяк. Он поднялся над пожарищем, оторвался от пламени и медленно улетел в небо.

Позже один специалист объяснил ему, что это было редкое, но хорошо известное явление – огненный смерч, торнадо. Просто ветер порой закручивает огонь так же, как листья или пыль.

– Торнадо – обычная вещь при возгорании некрупных объектов, – уверял его пожарный. – Возникает внезапно, существует секунды. Есть опасность залюбоваться его красотой. По этой причине происходят несчастные случаи.

Вроде бы, все разъяснилось, но воспоминание детства не перестало быть страшным. Когда он стоял подле горящего дома и появился огненный червяк, он не мог отвязаться от образа: ему показалось, что чудовище на секунду замерло и склонилось над ним, будто рассматривая его.

Это было старое, сморщенное лицо. Старик или старуха, он не успел рассмотреть, страшное очень, но было в этом образе и что-то знакомое, необъяснимо притягательное…

Взгляд огненного червя, преисполненный ужаса и тоски, Иван запомнил навсегда. Он боялся его, чудовище снилось ему, как и вообще – огонь, пожары, безвыходные дымные коридоры… Он прекрасно понимал, что боялся лишь собственного страха, что огненное лицо лишь пригрезилось ему, а был на самом деле торнадо – редкое, но понятное природное явление. До самого сегодняшнего момента, до тех пор, пока поэтесса, стоящая на сцене, не повторила несколько раз подряд «лор каранар» – пламенные змеи.

Первое свидание

Это была не главная причина, по которой ему очень захотелось продолжить общение с Деллой Сиротой, но все же, даже если ничего не получится, он хотел бы знать… Иван подождал на крылечке библиотеки, пока героиня литературного вечера не вышла на улицу.

– Мне надо с вами поговорить, – сказал он.

Девушка остановилась, с вопросом заглянула ему в глаза.

– Одно ваше стихотворение, – продолжал он, – мне не то чтобы понравилось, но вызвало какое-то странное чувство… Мне трудно это объяснить.

– А вы попытайтесь, – улыбнулась Делла.

– Что вы имели в виду, упоминая о пламенных змеях?

Ему показалось, что вопрос поэтессу смутил.

– Это метафора, – сказала она. – Знаете, что такое метафора?

– Знаю. Мне непонятен сам смысл стихотворения.

– В стихах может и не быть смысла. Просто музыка.

– Но пламенные змеи… Этот образ как-то связан с мифологией?

– Нет. Просто с ночным кошмаром.

– Это вам снилось?

– Да. А почему вы спрашиваете?

Теперь смутился Иван.