Амфора. Тайна древнего могильника

Амфора. Тайна древнего могильника
Сергей Юрьевич Саканский

Говорят, что археологи погружаются в глубь времен… Думал ли молодой ученый Глеб Славин, что ему на самом деле предстоит далекое и опасное путешествие – туда, откуда не возвращаются ни живые, ни мертвые?

Сергей Саканский

Амфора

Тайна древнего могильника

Мини-роман

Для вас – века для нас – единый час…

    Александр Блок, «СКИФЫ»

На обложке: скифская баба где-то в Северном Причерноморье.

ДРЕВНИЙ ИДОЛ И СТРАННАЯ ГОСТЬЯ

Скифская баба внутри греческого склепа – явление уникальное, и нет ему никакого разумного объяснения. В шестом веке до нашей эры эта местность была колонизирована выходцами из Эллады, они построили здесь довольно крупный город, именуемый Гермонасса. Так его назвали в честь Гермона, строителя колонии и первого архонта – лидера ее людей. У Глеба были все основания полагать, что найденный склеп принадлежит именно роду Гермона и где-то на дне камеры покоятся кости человека-легенды. Желание найти эти останки было настолько сильным, что Глеб так и назвал этот незапланированный раскоп: «склеп Гермона».

Но как объяснить такое смешение культур? Зачем колониальным грекам потребовалось спустить в свой семейный могильник святыню чуждого, дикого народа, населявшего враждебные степи?

Вот уже три дня, как жуткая серая голова появилась из толщи грунта в раскопе и Глеб почти смирился с самим фактом ее существования, ему даже казалось, что он на грани какого-то потрясающего открытия, которое перевернет современную историческую науку… И вот сегодня древний идол преподнес ему новый сюрприз – нечто совершенно невообразимое, никакого отношения не имеющее ни к науке, ни к реальности вообще.

* * *

Глеб Славин служил начальником археологической экспедиции, что стояла на краю Таманского полуострова, раскинув свои палатки у самого берега залива. Море здесь было не для развлечения: уставшие землекопы попросту мылись в его невысоких волнах, горстью водорослей счищая с загорелых ног вещество тысячелетий.

Две недели назад Глеб проводил плановую проверку стройплощадки под будущую школу: по закону, прежде, чем что-то строить, полагалось запустить археологов.

Угол камня, явно обработанного, торчал из грунта, Глеб распорядился копнуть… В результате строительство школы было приостановлено, поскольку блок песчаника лежал в кладке свода богатого греческого захоронения. Такую основательную постройку мог позволить себе только сильный, процветающий род. А чей род в те времена мог быть таким? Да только Гермона, основателя города. Значит, Глебу именно и предстояла «встреча» с самим Гермоном, то есть – бережная расчистка его костяка.

Пока же раскопки дошли примерно на три четверти глубины, для чего начальнику экспедиции пришлось в срочном порядке организовать бригаду из пяти наиболее опытных копателей и самому возглавить ее.

Законы Российской Федерации были на стороне археологов: огороженный участок считался неприкосновенным до конца раскопок, которые можно было вести по обыкновению медленно и верно, но Глеб не хотел портить отношения ни со строителями, ни с администрацией станицы, поэтому и устроил три рабочих смены, на весь световой день, причем, из-за нехватки людей, в последней, вечерней смене он сам становился простым землекопом.

В этой смене его напарником был Сед – вечный студент, профессиональный пьяница и наркоман-любитель: пьян он был всегда, а вот всяческие драги – таблетки или траву употреблял при случае. Его полный ник был Седуксен, а имя-фамилию уже давно никто не помнил.

– Что за… – послышалось кряхтенье из первой камеры, где работал Сед. – Глеб, это глюк какой-то. Подойди, пшласта, псмотри. Статуя просто летает в склепе!

Сед глотал слова от волнения: казалось, он чего-то сильно боится.

Глеб отвлекся от изящного флакончика, который расчищал в нише. Археологический нож Седа (обыкновенный, конечно: просто широкий нож, каким режут хлеб, но здесь и теперь любой инвентарь можно называть археологическим) ковырял под основанием скифской бабы, уже зайдя за его край. Сед прорыл довольно длинную нору. Глеб совершенно естественно полагал, что баба опирается на какой-то камень – ведь в первой камере, где работал студент, до пола склепа оставалось предположительно сантиметров пятьдесят, о чем можно было судить по уровню дна второй камеры, которая уже была освобождена от грунта. Но никакого камня под статуей не было.

– Сед, – терпеливо сказал Глеб, – не паникуй. Наверное, она просто стоит на двух блоках, справа и слева от твоей дыры. Возьми щуп и проколи грунт.

Сед нашарил длинный стальной прут с буковой ручкой, позаимствованной у напильника, и осторожно ввел его в пространство под статуей. Щуп прошел сквозь песок легко, с тихим хрустом, будто врезаясь в мякоть плода. Никакой опоры под изваянием не было.

– Должно быть какое-то объяснение, – пробормотал Глеб. – Ты не трогай ее пока, расчищай, например, западный угол, – он двинул ладонью на запад, будто отмахиваясь от мухи.

Глеб уже смирился с тем, что греки использовали идола чуждой культуры, например – просто как глыбу камня, как колонну для поддержки свода, скорее всего, намереваясь ее обтесать, чтобы стереть все признаки изображения, но что-то помешало, и баба так и осталась бабой.

Правда, голова изваяния не касалась потолка. Ну и что? Можно допустить, что ее только собирались сделать колонной, однако позже, когда строительство камеры подошло к завершению, передумали, подняли потолок повыше, а саму скульптуру уже было поздно вытаскивать, поскольку строители уже уложили камни, ограничивающие вход.

Это было единственное объяснение. Возможно даже, что какое-то время варварская святыня и вправду служила колонной: на ее голову водрузили дополнительный блок, но затем, от вековых подвижек земли, он свалился и лежит теперь где-то на полу, под нераскопанным слоем земли…

И вот теперь – новый сюрприз: статуя, как выразился Сед, просто летает в склепе!

Ну, не летает конечно, в реальном смысле. Дело в том, что искусственные подземные пустоты постепенно заполняются грунтовыми наносами, и пол сооружений с веками поднимается – до тех пор, пока могила полностью не зарастет песком или лессом, в зависимости от того, каковы в данной местности грунты. Это только в кино отважные археологи проваливаются в какие-то подземелья и бродят там среди умопомрачительных артефактов.

Получается, что скифскую бабу поставили в склеп уже спустя лет полтораста после того, как он был закрыт, и пол занесло на полметра.

– Но это невозможно! – воскликнул Глеб, вперившись в плоское серое лицо бабы, в сущности, к ней и обращаясь. – Ведь плиты на входе не смогли бы тебя пропустить, такую толстую. Получается, будто ты сама по себе появилась внутри готового склепа, будто родилась здесь.

– Родилась, выросла и умерла, – угрюмо отозвался Сед, не разгибаясь в своем углу.

Скифская статуя возникла в склепе не раньше первого века до нашей эры, иначе она стояла бы ниже.

Спустя минуту Глебу уже было не до раздумий на тему исторического детектива. Он присел на корточки и осторожно поддел сантиметровую корочку грунта под нишей для жертвоприношений. Он специально оставил этот кусок нетронутым, чтобы не топтать узорную ступеньку во время работы в нише, и теперь решил, наконец, дочистить его. Утоптанный его ногами пласт отслоился от каменной плиты, явив темно-бурый тюльпан, мозаикой выложенный на ступеньке. И не только… На каменном венчике цветка лежала золотая монета.

О большей удачи Глеб даже и не мечтал. Золото уже блеснуло в этом склепе: позавчера, едва начав расчищать нишу для жертвоприношений, он вытащил небольшой канфар, относящийся к шестому веку до нашей эры. Была в нише и медь – маленький половник, с помощью которого греки размешивали в пеликах свое густое вино. Но монета – особый случай. Это была первая монета в его жизни. Глеб низко наклонился, почти распластавшись по полу, достал лупу и рассмотрел находку. Что-то с этой монеткой было не так, но он не сразу понял, какой невероятный сюрприз преподнес ему древний могильник…

* * *

Глеб служил археологом уже пятый год. Поначалу он думал поступить в аспирантуру, написать диссертацию, может быть, перебраться в Москву, на чем постоянно настаивал отец, мечтая, чтобы сын стал большим ученым. Именно на деньги отца Глеб и закончил Краснодарский университет.

Сразу поступить в аспирантуру не удалось. Неожиданно открылась вакансия руководителя экспедиции в кубанской станице. Глеб ехал сюда с искренней уверенностью, что будет целый год готовиться, понемногу каждый день, и следующей весной сдаст экзамены, явившись в альма-матер прямо с раскопок, загорелый и жилистый, словно Индиана Джонс.

У Индианы кнут, а у Глеба – солдатский ремень от его дембельской формы. Индиана носит лихую ковбойскую шляпу, а Глеб – не менее значительную хулиганскую кепку, какие крутили с особым заломом короли астраханских дворов в пятидесятые, в эпоху юности отца, отчего осталось множество фотографий в старых альбомах: отец и его молодые друзья, теперь уже умершие – с папиросками в уголках рта, в белых футболках, которые действительно имели смысл, поскольку ребята и вправду постоянно играли в футбол… Отец скончался от сердечного приступа той осенью, когда Глеб сидел в казачьей хате над книгами и учебниками. Съездив домой на похороны, вернувшись в станицу, он вдруг понял, что не надо ему никакой аспирантуры и ученым он быть не собирается, ибо уже нет отца, некому доказывать…

Впрочем, и доказывать ничего не хочется. За осенью естественным образом последовала зима, коллектив археологической экспедиции сузился до одного человека – ее руководителя Глеба Славина, станицу на две недели занесло снегом, Азовское море замерзло, из окна было видно, как над серым льдом ветер гонит голодных, ничего не понимающих чаек, но даже в бесконечные вечера, когда отключали свет и так было бы весело посидеть над мудрой книгой с керосиновой лампой, Глеб и вовсе не открыл ни одной своей книги…

Зачем ему, собственно, быть ученым в каком-то, пусть даже и столичном кабинете, входить, блистая лбом, в лекционные аудитории, когда ему и так хорошо?

Наступила весна, в экспедицию понаехали архаровцы со всей страны, Глеб опять ходил в своей кепке, подпоясывался ремнем. Стал действительно археологом, достаточно знал этот предмет, чувствовал маленькие археологические радости, вроде вот этой монеты с профилем Митридата-Евпатора.

Во оно! Митридат-шестой Евпатор правил на рубеже тысячелетий. Этот склеп запечатали задолго до его рождения. Как же сюда попала монета с его чеканным лицом?

Хорошо: ее обронил человек, который побывал в склепе спустя полтораста лет после того, как тут перестали хоронить людей. Значит – это обычный грабитель, расхититель гробниц. Но если это так, то почему же он ничего не взял – ведь тогда еще не была занесена песком ниша, из которой Глеб своими руками на той неделе извлек медный половник, несколько чудесных керамических тарелочек и главное – золотой канфар, то есть, довольно крупный двуручный сосуд.

Как мог этот древний грабитель не взять меди и золота? Да и вообще – склеп-то был нетронут, а значит, человек, побывавший внутри, вообще ничего не взял.

Или, может быть, он все же что-то взял? Что-то такое, что было для него ценнее, чем золото? Но что может быть ценнее золота для жителя рубежа тысячелетий?

Нет, это неразрешимый вопрос: тот человек давным-давно умер, его плоть разложилась, вернулась в землю углеродом, азотом, кремнием, уже много раз послужила пищей для новых растений и животных, которые, в свою очередь, также перешли в гумус, и за две тысячи лет жизненный круг провернулся несколько раз…

Глеб осмотрел оба помещения склепа, провел мысленную линию от основания скифской бабы до ступеньки, которая была сооружена перед жертвенной нишей, чтобы было удобнее размещать в ней всяческие предметы. Так и есть: монета и статуя располагались на одном уровне. Получается, что ее обронил один из тех людей, которые зачем-то впихнули в склеп эту ужасную бабу. Разобрали перекрытия, поставили ее в яму, затем вновь запечатали склеп. Будто спрятали в нем свою святыню. Нигде, ни в какой литературе Глеб не читал ничего подобного. Чувство открытия вновь отдалось в груди легким покалыванием.