Шахта. Ворота в преисподнюю

Шахта. Ворота в преисподнюю
Сергей Юрьевич Саканский

Нечто чудовищное обитает в заброшенной шахте, манипулируя людьми, заставляя их совершать жестокие убийства. Семилетний Иван чудом спасся, когда двое неизвестных застрелили его родителей. Мальчишку увезли в другой город, приняли в новую семью, но странные преследователи разыскали его. Теперь, через много лет, он отправляется на поиски этих людей и готов отдать жизнь за то, чтобы разгадать страшную тайну шахты. На своем пути он встречает женщину, с которой в детстве произошли точно такие же события. Связанные общей целью, они движутся навстречу неведомому и, одновременно, – навстречу любви, которая может стать вечной в самом прямом смысле этого слова.

Сергей Саканский

Шахта

Ворота в преисподнюю

А вдоль дороги – мертвые с косами стоят…

    Советский кинофольклор

На обложке: шахта Цольферайн в Эссене, Сев. Рейн-Вестфалия.

Смерть смотрит из-за туч

Свят лежал в полной темноте, в тишине, не помня, как оказался здесь, да и вовсе не соображая, что это вообще такое – здесь. Может быть, это – просто-напросто смерть. Они все-таки добрались до него. Более, чем через сорок пять лет с того дня, когда все это началось.

Перед глазами пульсировали два кипящих круга, боль носилась по всему телу, бросаясь то в правый бок, то в левую ногу. Жив, конечно, если чувствует боль, и не они добрались до него, а он – до них, поскольку место, где его завалило, и есть шахта.

Внезапно вихрь, который кружился в голове, мешая и перемалывая все ее содержимое, замер, и мысли, опадая вниз, словно фигуры тетриса, застыли сплошной и страшной стеной, и Свят осознал все: и то, что он находится на глубине нескольких сот метров под землей, и то, что где-то рядом, в соседней штольне, стоит невообразимый ужас, о котором лучше не думать, чтобы сейчас же не сойти с ума, и наконец то, что он в этой шахте был не один, а с Настей.

– Настя! – закричал он, понимая, что она должна быть совсем близко, может быть, на расстоянии вытянутой руки, которую, впрочем, он никак не мог протянуть.

– Настя! Настенька! Анастасия! – повторял он все ее имена, словно ища среди них волшебное слово.

Ответом был ровный гул шахты – в сущности, тишина, но только из этого едва слышного гула и состоящая, еле уловимого звука, который так потряс Свята еще в детстве, когда отец, в нарушение всех правил, взял его с собой на глубину, вместе с экскурсией школьников, а отец сам, будучи не простым шахтером, а инженером, и проводил эти экскурсии, в порядке общественной нагрузки…

Свят едва мог пошевелиться, поскольку со всех сторон его тело сжимали камни, и Насте он помочь не мог, даже если она лежала где-то рядом и еще оставалась в живых. Смерть, вероятно, все же была близка, но он почему-то не страшился этой близости, и другое занимало его: сейчас, как никогда прежде, он подошел к самому краю тайны, что мучила его всю жизнь – тайны матери и отца.

В наши дни они бы уже справили свои семидесятилетние юбилеи и золотую свадьбу, но, возможно, их уже и не было бы на свете. Свят на много лет пережил их и, как ни напрягал воображение, представить не мог, что папа, сидевший за письменным столом в большой комнате, и мама, чистившая картошку на кухне – суть совсем еще молодые люди.

В тот вечер в шахтерском поселке, как это часто бывало, отключили электричество, но жизнь продолжалась. Свят сидел у окна в спаленке и смотрел с высоты, как именно продолжалась жизнь. Дом их стоял на пригорке, и весь поселок расстилался под ним, словно разноцветная скатерть. Если мама шла в магазин, то Свят долго видел ее: как маленькая зеленая шубка то появлялась, то исчезала на изворотах улицы. Отец и мать работали на шахте в разные смены, чтобы домовничать с сыном, и Свят любил сидеть у окна, то утром, то вечером, ожидая то мать, то отца, то зеленую игрушечную фигурку среди крыш, то коричневую. Когда выключали свет, он также спешил, задевая стулья, к окну спальни, чтобы посмотреть, как темный поселок оживает, как зажигаются и трепещут разными цветами окошки – от свечей и керосиновых ламп.

Где-то внизу гудела машина, тяжело взбираясь по склону холма. Вдруг отчетливо мяукнула кошка. Свят сорвался с места и бросился в комнату. Отца отвлекать было нельзя: он сидел за столом при свече и писал диссертацию, мать чистила на кухне картошку, складывая ее на столе в виде небольшого террикона.

– Мамка! – громким шепотом сказал Свят. – Там кошка мяучит.

Мать поцеловала Свята в макушку.

– Это не наша, – с грустью сказала она, так же шепотом, чтобы не мешать отцу.

Кошка пропала несколько дней назад, и Святу было скучно без нее и жалко ее, потому что все думали, что она где-то погибла – попала под грузовик или свалилась в старый шурф.

Свят вернулся на свой наблюдательный пункт, на подоконник спаленки. Снаружи все было по-прежнему: так же прятался за облаками месяц и ехала по улице машина, теперь гораздо ближе. Давно уже должен был показаться свет ее фар, но Свят ничего не видел. Кошка больше не мяучила. Наверное, это и вправду была другая, например, соседская Журка, которая просилась домой, и теперь ее впустили. Невидимая машина подъехала совсем близко и остановилась. Странно, что водитель всю дорогу не включал фары. Свят было подумал, что фары у машины не работают, потому что света в поселке вообще нет, но быстро отмел эту смехотворную мысль и вскоре вообще забыл о машине.

Скрипнула калитка, и две темных фигуры возникли во дворе. Свят решил, что это шахтеры – идут к отцу. Вот они остановились посреди двора и заговорили о чем-то, разводя растопыренными ладонями. В этот момент клочок неба над крышей дровяного сарая засветился, будто кто-то зажег за облаками лампу, и в небе открылось круглое окошко, откуда выглянул тонкий серебристый месяц.

Свят удивился, увидев в этом свете, что и лицо одного из незнакомцев также похоже на месяц: у него был острый, далеко выдающийся подбородок и выпуклый лоб. Другой человек был ничем не примечателен, но Свят хорошо запомнил его лицо, именно его простую, дядьковскую невыразительность.

Одно было ясно: никакие они не шахтеры, потому что всех шахтеров, приходивших к отцу, Свят хорошо знал, и тут только он сообразил, что эти люди приехали на машине, которая кралась по темной слободе, как хищник на охоте.

Ему стало страшно. Он выбежал из спальни, но тотчас успокоился, увидев спину отца, остановился на пороге комнаты, обеими руками схватившись за дверной косяк. Эту свою способность он открыл не так давно: то, что он теперь такой большой, может дотянуться до обоих столбов сразу и может, крепко за них уцепившись, раскачиваться взад-вперед.

Отец сидел за столом, его плечо подрагивало, потому что он быстро-быстро писал. В проеме кухни, мерцающем от пламени керосиновой лампы, склонилась над ведром мать, прядь волос упала ей на лоб, она сдула ее. Было слышно, как хрустит картофельная кожура, как посвистывает на бумаге карандаш. Такими и запомнил Свят своих родителей навсегда.

В дверь постучали. Мать воткнула нож в картофельный террикон и быстро вытерла руки о фартук. Пока она шла открывать, стук повторился громче. Отец повернул голову, блеснули стекла его очков, отразив свечу.

В сенях послышались голоса: один – зычный, мужской, другой – голос матери. Она вскоре вошла в комнату, улыбаясь и разводя руками. Сказала отцу:

– Ничего не понимаю. Наверное, это к тебе…

В этот момент что-то щелкнуло, будто лопнул стручок. Мать вздрогнула, вскинула руки и легко осела на пол, ее синяя юбка коснулась полосатого коврика, а мать все валилась и валилась, пока не застыла, раскинув белые руки, словно брошенная кукла.

– Да что там такое! – вскричал отец, вскочил, отшвырнув стул, тот перевернулся кверху ножками.

Человек с лицом-месяцем стоял на пороге, в его руке был пистолет. Свят увидел, как палец нажал на курок, снова раздался треск лопнувшего стручка, и отец повалился, запутавшись в опрокинутом стуле.

Страшный незнакомец теперь посмотрел на Свята и повел пистолетом, направив ствол прямо ему в лицо. Другой человек вошел в комнату и присел над распростертой матерью.

Много позже Свят не понимал, откуда у него, семилетнего, взялось столько сил, хитрости, фантазии… Отчетливо вспомнив, что кошки, когда они хотят от кого-то убежать, бросаются не назад, а вперед, прямо под ноги человеку, он проделал то же самое: обеими руками толкнул дверной косяк, перевернулся и быстро покатился по ковру, кувыркаясь, как он любил делать на радость матери.

Перевалив через середину комнаты, Свят понял, что на какое-то очень короткое время оказался в безопасности, так как человек-месяц не мог выстрелить, опасаясь попасть в своего товарища. Свят вкатился в кухню, вскочил на ноги, увидел перед глазами гору очищенной картошки с воткнутым в ее вершину ножом…

Тут же ему стало ясно, что теперь он совершенно беззащитен, хорошо виден в свете керосиновой лампы, и Свят, как это было в каком-то кино, наотмашь ударил по лампе, столкнув ее со стола.

Последствия были самыми неожиданными, а света стало неизмеримо больше, так как керосин вылился, и лампа покатилась по полу, разворачивая за собой широкую ленту огня.

Свят спрятался под стол: так это должно было выглядеть со стороны. Из комнаты донесся басовитый хохот взрослого, но мальчишка уже знал, что спасен. Под столом был лаз в маленький погребок, и пока ноги убийцы, переступая через пламя, победоносно приближались, Свят нащупал на полу кольцо. Из-под крышки подул холодный ветер, запахло плесенью.

Теперь Свят был под домом, он хорошо знал дорогу, поскольку часто играл в этих таинственных местах. Сам погребок, где хранилось варенье, был ниже по лестнице, глубже, а эта комната служила подвалом дома, откуда, между прочим, наружу вело окно, через которое лазила кошка.

Вскоре Свят оказался во дворе, он быстро добежал до калитки и вырвался на улицу. Уже через колышки забора увидел, что окно кухни мерцает дрожащим розовым светом: это горел керосин.

Свят побежал что было мочи. Он миновал машину, стоявшую чуть ниже по улице. Лишь пробежав еще несколько шахтерских домов, где в окнах мерцали лампы и свечи, понял, что надо было запомнить номер машины, остановился, развернулся, но возвращаться не стал: страх приказывал бежать отсюда как можно дальше. То, что он увидел вдали на пригорке, заставило его вскрикнуть. Окно кухни трепетало пламенем: это горела розовая занавеска. Два других окна – спальни и большой комнаты – часто мерцали, будто за ними зажглись новогодние елки.

В конце улицы раздался крик:

– Пожар! Пожар!

Тут же заработала машина и, теперь уже не скрываясь, а шаря зоркими лучами фар по воротам дворов, быстро поехала вниз. Свят метнулся к забору, открыл чью-то калитку, спрятался за нею. Машина пронеслась мимо, за стеклом мелькнул серповидный профиль человека-месяца: его губы были плотно сжаты, глаза устремлены на дорогу. Второй человек сидел сзади и увязывал какой-то мешок. Свят понял, что убийцы успели что-то вытащить из горящего дома.

Хлопнула дверь.

– Это же Ванечка! – раздался взволнованный женский голос. – Это же его дом и горит.

На крыльце стояли дядя Женя и тетя Люба. Свят сообразил, что как раз в этом дворе они и живут, – родители Пашки и Петьки, ребят, с которыми он играл. Где-то далеко внизу протяжно завыла сирена.