На войне как на войне

– Вы бы еще декабристов вспомнили…

Я протянул рюмку. Слабый звон чоканья заглушила музыка. Выпили. Югов сразу, как водку, я только пригубил. Демонстративно, чтобы показать аристократичность манер настоящих русских офицеров. Но капитан едва ли это понял.

– А почему же не вспомнить декабристов? Это один из самых славных периодов русской истории. Тогда вкусы были те же самые…

– Но вы же не русский?

– По отцу. Но в Болгарии тоже делают коньяк. Конечно, не французский, как в Польше, но, независимо от названия, неплохой на вкус…

– А пиво не любите?

Мое лицо, по замыслу, изобразило отвращение.

– У меня от пива приступы головной боли. И вообще, это не напиток спецназа. Слишком сильное мочегонное средство. В какой-то момент подобная привязанность может помешать. Поэтому стараюсь не привыкать.

– Но вы ведь давно не служите? Вы же совсем мирный человек! Как пиво может помешать вам?

Здорово! Он поймал меня! Даже пьяный, он не такой дурак, каким показался при первой встрече. Надо быть осторожнее в выражениях, чтобы не влипнуть в чем-то более существенном.

– Привычки военного времени впитались в кровь слишком прочно. Я уже и мыслить иначе не умею. – Я мягко улыбнулся и проводил взглядом длинноногую стервозу, прошествовавшую мимо.

– Это подружка одного из местных крутых парней, – предупредил меня Югов. – Мы его два месяца «вели», а подцепить не сумели.

– Чем этот парень занимается?

– Наркотой. Оптовик. Скупает большие партии и развешивает. У него целая сеть реализаторов работает по квартирам. Реализаторов брали – его никто не сдал.

– Подружка тоже имеет дурные привычки?

– Нет. Она пьет и пьяная скандалит.

– Вот такие мне и нравятся больше всего…

Это опять сказалась моя привязанность к нестандартной маскировке. В самом деле, кто, занимаясь моим ремеслом, пожелает попадать в скандалы? Вывод – я не занимаюсь этим ремеслом. Соображай, капитан, независимо от выпитого. Иначе грош тебе цена как профи…

Хотя я, кажется, начал метать бисер перед свиньями. Капитан уже дошел до той кондиции, когда мои сложные методы ему абсолютно непонятны. И могут привести только к обратному эффекту.

Я опять посмотрел на часы, скорчил недовольную гримасу и неторопливо принялся за уничтожение съестного. Во-первых, потому, что почувствовал элементарный голод. Во-вторых, потому, что когда-то изучал психологию. И знаю, что любой человек, сидящий напротив жующего за тем же столом, будет испытывать дискомфорт. Даже пьяный должен понимать, что он мешает, и удалиться.

Югов понял. Но все же сделал слабую попытку продолжить знакомство:

– Может быть, пересядете за наш столик? Когда ваш товарищ появится, вернетесь…

– Я не официант, чтобы таскать туда-сюда тарелки, – ответил я почти грубо.

– Тогда мне остается пожелать вам приятного аппетита. И попрощаться.

Ему в самом деле ничего другого не оставалось. И я кивнул, потому что разговаривать с набитым ртом не люблю. Сам себя с трудом понимаю.

Еще рюмка коньяка. Без тоста и без чоканья. Маленькими глоточками, со смакованьем. Без ненужных разговоров. В гордом одиночестве. Так вкус напитка чувствуется лучше.

На часы я посмотрел еще трижды за непродолжительный период. Потом потанцевал с какой-то блондинкой, потом с ее подругой брюнеткой. И постоянно ловил взгляды из-за столика, где сидели офицеры ФСБ. Потом две девицы уже сидели за моим столиком и хохотали так, что музыку было слышно плохо. А я рассказывал анекдоты.

Вскоре я попросил официанта рассчитать меня. Он кивнул и быстро принес счет. Я глянул в бумажку, сунул ее в карман и расплатился. Сдачу взять не забыл. Но на чай тоже дал. Чтобы не выглядеть перед девицами слишком жадным. Судя по тому, как они следили за этой процедурой, содержимое моих карманов интересовало и ту и другую.

Из ресторана мы вышли вместе. Подруги уверенно вели меня под руки, как на эшафот. Хотелось надеяться, что они хотя бы не «щипачки».

– Куда? – спросил я.

– У тебя хаты нет?

– Увы… Жена дома…

– Поехали ко мне, – предложила блондинка. – Правда, у меня только комната в коммуналке…

– А у меня сегодня мамаша дома. Скандалить будет… Пьяная…

У всех свои неудобства.

Я остановил такси. Дорога заняла десять минут. Девицы вышли, я остался в машине, якобы чтобы расплатиться с водителем, но захлопнул дверцу и скомандовал со смехом:

– Поехали…

Таксисты видели в своей жизни много странных ситуаций. И потому удивить их труднее, чем невозмутимую статую Будды. Этот тоже не удивился, только коротко глянул на меня со смешком. Подумалось тут же, что таксист – очень удобный вариант для связника. Надо будет этот вариант обдумать.

– Куда?

Я назвал свой адрес.

Он включил скорость и надавил на акселератор. Высадил меня на нужном перекрестке. Там под фонарем я прочитал оборотную сторону второго листка ресторанного счета. Куратор подал его вместе с первым – счетом настоящим. Не терпелось мне узнать, что за срочность возникла во встрече, – в данном случае, читая так открыто, я не пренебрег осторожностью. Вдруг меня ждет сообщение, что появляться дома мне нельзя? Такое тоже возможно. Значит, надо прочитать срочно. В первый же момент, когда я один остался. Тем более что со стороны любой при виде меня подумает, что человек рассматривает бумажку с адресом. Ничего странного.

Куратор открытым текстом, только кодируя отдельные выражения, сообщил, что персоной капитана-инвалида Ангелова сильно интересуется ФСБ. Причем занимается им не местная Контора, а головное управление. Из Москвы прибыли генерал-майор Легкоступов и майор Мороз. Специально по мою душу. Кроме того, куратор просил вспомнить, что может сильно занимать ФСБ в том периоде моей жизни, когда я лечился в госпитале после ранения в голову. Того ранения, которое и привело к инвалидности. От меня потребовали обо всех вынужденных и случайных контактах с ФСБ докладывать немедленно. И просили быть осторожным.

Я прочитал, скомкал бумажку и убрал в карман. Уничтожить ее следует незаметно – не посреди тротуара. А потом подумать, что доложить куратору. Да, с подобными докладами недолго и спиться. На встречу – если не хватает телефонного разговора и возникает какая-то надобность – я обычно прихожу к нему в ресторан. Этот куратор появился у нас около года назад. Прежнего повысили в звании и перевели для продолжения службы в столицу. Прежний был врачом-психотерапевтом. Подполковником медицинской службы. И мне, инвалиду, постоянно страдающему от приступов головной боли, встречаться с ним было весьма удобно. С другими психотерапевтами, даже для лечения, скажем, от алкоголизма, я встречаться не имею права. Более того, мне запрещено даже стоять на учете в гражданской поликлинике. Моя медицинская карта хранится в реабилитационном центре ГРУ, расквартированном в нашей области под видом военного санатория. Возникает надобность во встрече, я звоню. На следующий день врач появляется.

Из всех медиков, с кем я имею право контактировать, можно назвать только врачей «Скорой помощи» и стоматологов. Но первые – только в случае, близком к смерти, а вторые – только в случае острой зубной боли. Плановое лечение проводить можно исключительно у специалистов реабилитационного центра.

Со стоматологами такая сложность возникла тогда, когда в печати появились сообщения о создании на Западе приборов прослушивания, устанавливаемых в зубы вместо пломб. Если появилось на Западе, быстро внедрится у нас. Кроме того, в последнее время стало модным проводить лечение зубов под общим наркозом или под гипнозом. Это вообще для меня не подходит. Нарушается принцип подконтрольности сознания. А мое чистое сознание родная служба оберегает тщательно.

Неудобства с медицинским обслуживанием я переживаю молча – предпочитаю вообще не обращаться к врачам. Даже когда два года назад сломал руку – сам себе лубок наложил и ходил неделю с повязкой. Ничего, срослось. Но и без курьезов дело не обходилось. Три года назад завел я себе подружку – врача-кардиолога. Хорошая была женщина. Сердечная. Некоторое время мы встречались по ночам, не горя желанием перебраться один к другому на постоянное местожительство. Откуда стало известно о нашей связи – не знаю. Но меня довольно впечатляюще «проработали» после этого. Так «проработали», что я вынужден был чуть не демонстративно в спешном порядке искать себе подружку новую.

Продолжая разыгрывать человека, ищущего какой-то дом – это на случай слежки, я через проходные дворы вышел к дому своему. Первое, что сделал, это сжег записку и смыл пепел в унитазе.

2

После сообщения куратора настроение мое, естественно, не улучшилось. Нехорошее сообщение. Значит, «ведут» не Труповоза, а ко мне прицепились. И не кто-нибудь из уголовных или полууголовных авторитетов, на которых Югов, как я предположил, работает. С этими я быстро бы разобрался. И Труповоз обеспечил бы им место в кладбищенском «общежитии». А ко мне клешни протянула сама пресловутая Контора, симпатии к которой у меня нет причин испытывать. Военная разведка всегда имела натянутые отношения с КГБ – ФСК – ФСБ и старалась не допускать ее в свою святая святых – тайные действия. Инерция мышления с тех пор у меня, как у сотрудника разведки, изменилась мало. Но не в этом главное. Неприятно мне находиться под контролем именно в такой ответственный момент. Когда и с Труповозом отношения придется, возможно, на самом лезвии выяснять, и «заказ» предстоит выполнить серьезный. Но от контроля уходить я умею. И постараюсь это продемонстрировать.

Но не сразу. Сначала необходимо провести анализ.