Страсти в тихом местечке, или Переживания Хаи Нусьевны

– Ребенок умер, – объявили ей,– идет заражение организма.

Срочно сделали аборт. И при этом объявили, что рожать она больше не сможет.

…Второй акт этой драмы был еще хуже, чем первый, когда клан Геровичей боролся против женитьбы Арика.

Наступившая зима с искрящимся сибирским снегом не радовала жителей этой улочки.

В домах и квартирах еврейского местечка не было других тем, как обсуждение судьбы Арика.

– Зачем ему эта русская, когда у него даже детей не будет. Род Хаи Нусьевны на этом и закончится. Да и любовь дело не вечное! Пусть остынет, забудет все в армии, а после армии найдем ему еврейскую девочку!

Аркадий почти не отходил от Зои, которая лежала, не вставая в глухой беспробудной депрессии.

Время от времени под предлогом проведывания и какой-нибудь помощи, заходил кто-нибудь из Геровичей, и шептал почти на ухо Арику про бесплодную Зою и еврейскую девочку.

Конечно, Аркадий прерывал эти разговоры и, в конце концов, перестал реагировать на звонки в дверь и по телефону.

Но однажды, когда пришла Хая, принесшая как всегда приготовленную еду, и молча сидевшая за столом, Зоя встала и показав ей на Арика, сказала:

– Заберите вы его! Я не глухая, все слышала. Все совершенно правы. Дайте мне только немного здесь отлежаться, у родителей мне будет хуже. Потом я уйду. А ты, Арик, уходи. Не лезь ко мне! Тошнит меня от всего этого.

Ушла в комнату и закрыла за собой дверь. Через несколько дней Зоя съехала к родителям. Аркадий осторожно звонил ей два-три раза в день. На звонки отвечала ее мама – У Зои все в порядке, ходит в институт. Арик, не звони ей пока! У нее тяжелое настроение.

Наконец позвонила сама Зоя.

– Не обижайся, Аркаш! Не знаю что со мной. Но пока не говорить с тобой, не встречаться нет сил!

…Улочка в райском местечке затихла в неопределенности. Геровичи время от времени собирались, шептались друг с другом, но что-то сказать Арику не решались.

Наконец, Хая, объединившись с Нюрой и Ривой, позвали Арика на разговор.

– Через месяц – два тебе идти в армию, сам понимаешь, какая уж тут свадьба! К тому же Зоя сейчас не в том положении. Ну, как бы, Арик, не до веселья!

К облегчению всех Геровичей, Аркадий молча, кивнул головой. Ему было уже не до свадьбы! Он хотел только, чтобы снова была Зоя, и все опять было по-прежнему.

А Геровичи понимали, что битва, наконец, ими выиграна. За три года армейской разлуки много чего изменится, и бог даст, Арик женится на еврейской девочке.

… Зоя позвонила.

Апрельские ручьи, переливаясь солнечными бликами, текли по аллеям старого парка, не присесть было на мокрые скамейки, на дороге идущей вдоль парка перекликались гортанными голосами женщины, как всегда в местечке, бранясь и ругая детей, шлепавших по лужам, поднимая фонтаны брызг.

Арик с Зоей шли по мокрым аллеям, как и раньше держась за руки, играючи проваливаясь в мокрый снег, когда обходили глубокие лужи.

– Видишь, – задумчиво сказала Зоя, – твоя мама не выпустила тебя без галош.

– Ну, и что?

– А то, Арик, что она, как любая еврейская мама, не выпустит тебя из рук никогда! И будет завязывать тебе шапку под подбородком.

– Глупости говоришь!

– Не глупости. Я для вас лишняя. Не такая. И еще у меня никогда не будет детей.

– Да, не нужны мне дети! Ты мне нужна. Я тебя люблю!

– Это сейчас не нужны, а потом будут. А маме твоей нужны будут внуки. Нет, Арик, они от нас не отстанут!

– Зой, может ты меня, уже не любишь?

– Не знаю, Аркаш. Я так от всего устала! И знаешь, после аборта, как будто глаза открылись – куда я лезу?! – И чтобы сгладить впечатление закончила:

– Иди в армию. Потом видно будет.

В конце мая Арик уходил в армию. С той прогулки они больше не виделись, и сейчас, стоя на пороге в окружении целой толпы Геровичей, Аркадий почти не слушая их, искал глазами Зою – неужели не придет?!

Она пришла. Почти в последние минуты. Выхватила его из толпы, прижалась и тихо сказала:

– Я тебя буду ждать!

***

И без Аркадия местечко жило своей жизнью. Слава богу, никто пока не умер, никто, правда, и не родился. Потому что все больше на этих улочках оставались одни старики или пожилые уже люди, из гнезд которых выпорхнули дети – кто куда: кто в Московские или Питерские университеты, ближе к еврейскому центру огромной страны, а Сибирь для молодых была не лучшим местом. Кроме того, потихоньку начали выпускать евреев в эмиграцию: в только что созданный Израиль.

А жизнь Хаи и Нюры превратилась в ожидание писем. Арик писал редко, а служил он далеко, и почта шла долго.

Писала Арику и Зоя. Не часто, сообщала незначительные новости и все больше про учебу. В институте было весело. Курс постоянно что-то придумывал – то студенческие «капустники», то походы выходного дня на знаменитые Красноярские скалы или на озера с разведением костров, с палатками, пением под гитару.

Зоя отходила от пережитого, от Арика, который вспоминался все реже и как-то больше из непонятного чувства долга.

О любви в ее письмах не было почти ничего, но всегда в конце письма стояло:

– «Жду, как обещала!»

Она сама себя уверяла в том, что это пишется, чтобы ему спокойнее служилось. Также она себя уверяла, что сердце ее свободно и есть лишь какой-то непонятный и обещанный долг перед Аркадием. И поэтому, когда случилось то, что случилось, она восприняла это без особой трагедии.

А случилось вот что.

Зоя была уже на третьем курсе, когда пришедший на этот курс новый преподаватель, молодой спортивный парень, только что окончивший московскую аспирантуру, стал оставаться с ней после лекций, ведя интересные дискуссии по своему предмету.

Зоя сначала относилась к этому настороженно. Но, Вадим, так звали препода, сразу же честно объяснил: что да! – она ему нравится, но он не имеет в этих встречах никаких скабрезных мыслей, просто в этом городе у него пока никого нет, а с Зоей разговаривать ему интересно.

Потом они долго провожались до ее дома, оставляя следы на белом снегу, потом он все-таки решился и пригласил ее к себе домой.

Дом, вернее квартира, была не его. Он просто арендовал у хозяйки – очень пожилой женщины, одну комнату.

Вадим как мог, накрыл стол и на всякий случай спросил у Зои:

– Выпьешь, что-нибудь?