Клювик

Вскоре из ванной послышался характерный шум. Как я и думал: жена, лежа на боку, через трубочку пила прибывающую воду, а её друг, поскольку не мог наклониться, пристроился прямо к струе. Прополоскав рот после завтрака, я сплюнул в ванну, подпер дверь тумбой, выключил свет и ушел.

Все, что происходило со мной дальше, я расцениваю как поступки нездорового человека. Я не получал никакого удовольствия, было мерзко, гадостно, отвратительно, тошнотворно. Я нарочно губил себя и их, по двум причинам: во-первых, остановиться было нельзя, невозможно, happy end с таким началом просто недопустим, а во-вторых: я был зол и выжжен изнутри собственной злостью. Все что от меня осталось, была лишь тонкая скорлупа, папье-маше из пожелтевших газет, иллюзия, мыльный пузырь, пшик. Разум и тело жили по отдельности, чувства работали без рефлексии. Я, как одинокий марсоход, погибший для общества и жизни, ползал по враждебной планете и просто собирал информацию. Для чего? Тогда я еще не знал ответа. Я делал то, на что в здравом уме никогда бы не решился. Подчеркиваю особенно жирной чертой, именно в здравом уме. Но это все они, они довели меня до такого.

Я не заметил, как оказался на улице. Поначалу я думал, что мне будет сложно покинуть пленников, что я стану бояться оставить их одних, но едва я вышел на свежий воздух, как все сомнения тут же развеялись. Во мне царила внутренняя уверенность, которой я давненько не ощущал. Я заглядывал в лица проходящим девушкам нагло и бесцеремонно, даже с вызовом. «Пойдем ко мне. Я приковал свою жену к ванной в компании с избитым любовником», – говорил взгляд, но девушки не могли правильно интерпретировать мои сигналы, прятали глаза и проходили мимо. Я скорее напоминал помешанного, человека, слетевшего с катушек, нежели альфа самца. Догадавшись, я разозлился еще сильнее и повернул обратно домой.

Я тихо открыл дверь, зашел в квартиру и прислушался. Тишина. Вода выключена. Отодвинув тумбочку, я зажег свет и резко открыл дверь. Надежда мелькнула в глазах жены, но также скоро растаяла. Хахаль вновь загудел. Тихо и жалобно он явно просил меня о чем-то. На дне ванны стояла вода. Одежда пленников практически вся была мокрой. Жена молчала, не знаю, о чем она думала. Я кивнул её новому другу и закурил. Сделав пару затяжек, я зажал пальцами его трубочку и вкрутил в нее сигарету. Курил ли он до этого или нет – неважно, сейчас этот процесс был явно ему по душе. Внезапно он начал кашлять, сначала где-то глубоко, беззвучно, но вскоре раздражение в горле стало невыносимым. Курящий гость затряс головой, из глаз потекли слезы. Сигарета вылетела из трубочки и, упав на влажные брюки, скатилась в воду, оставив после себя лишь пшик и плавающий бычок. Как он был расстроен. Эта потеря была для него столь невосполнимой, что слезы кашля, сменились вполне натуральными слезами обиды и жалости к самому себе.

– Ничего, ничего, – сказал я и вышел из ванны.

Не прошло и пары минут, как я вернулся обратно, держа в руках стакан с коричневой прозрачной жидкостью. Я подставил стакан точно под трубочку и дружественно кивнул. Это был виски. ЕГО виски. Прихваченный мной из ЕГО же холодильника. Уверен, он бы предпочел пить его в другой обстановке, но поверьте, вкус тогда был бы совсем другим. В два глотка он втянул все и еще несколько секунду шмыгал трубочкой по дну пустого стакана. За всем происходящим жена наблюдала с нескрываемым отвращением. Я демонстративно не глядел на нее, делая вид, что она для меня не существует. Чтобы не допустить между ними хоть какой-то формы общения, я вышел, и ванна снова погрузилась в темноту.

По телевизору не было ничего интересного. Я долго щелкал каналы, но ни на чем не останавливал глаз. Незаметно я погрузился в приятную дремоту, а когда очнулся, за окном уже стемнело. Я не сразу понял, что меня разбудило, но чувство тревоги быстро завладело сознанием. Раздался яростный стук в дверь, и судя по всему, не первый. Схватив саперную лопатку, я выскочил в коридор, и только тут понял, что стучат во входную. Звонок у нас не работал. Я несколько месяцев не менял батарейки, вопреки просьбам жены. В ванной слышался шум. Включив свет в коридоре, я заметил, как из-под двери, подпертой тумбочкой, подтекала вода. Я рванул в туалет и тут же перекрыл вентили, после чего побежал открывать. Как и следовало ожидать, за дверью орал какой-то из соседей. Меня трясло. Все мое спокойствие осталось в кровати на теплой подушке. Засунув лопату в обувницу, я приоткрыл дверь и ринулся в словесную атаку.

– Да, да, выключил уже! Выключил! Заплачу.

От неожиданности сосед отпрянул назад и уставился на меня, как баран на новые ворота. Я вышел на лестницу, и захлопнул за собой дверь.

– Что, много натекло? – как можно непринужденнее поинтересовался я и сделал шаг в сторону первого этажа.

– Да у меня весь потолок, вся ванна, – опомнился пострадавший и начал причитать о своих потерях.

К счастью, я жил на втором, и затопить мог максимум одного человека. Мы вместе спустились к нему в квартиру. Мужик не наврал, ситуация в ванной прямо сказать: из рук вон. Повсюду тазы, ковшики, на полу мокрые тряпки, по стенам струйками бежала вода. Ванная комната у него явно требовала ремонта, но дело было отнюдь не в моей диверсии. Сосед продолжал возмущаться, и неизвестно до чего бы все это дошло, не пообещай я ему десять тысяч рублей за неудобства.

– По три тысячи за квадратный метр, плюс тысяча для круглого счета.

Мужчина сперва замешкался, и стал говорить, мол ремонт – это совсем другие деньги. Я ответил, что не дам больше двенадцати и то под расписку. Еще раз окинув взглядом ущерб, сосед нехотя согласился. Я тут же написал ему расписку на двенадцать тысяч, а когда он опомнился и захотел получить деньги немедленно, посоветовал ему не спешить. Все-таки еще не вся вода стекла, мало ли ущерб возрастет и тогда по новой торговаться придется.

Моему гневу не было предела. Войдя в ванную, я схватил жену за волосы и опустил лицом в воду так, что она не смогла дышать. Любовничек попытался ударить меня ногами, но ничего дельного из этой затеи не вышло. Вода медленно уходила в слив, жена дергалась, накрытая с головой. Соратник по несчастью начал раскачиваться, расплескивая воду по сторонам, чтобы жена не задохнулась. Я отпустил её. Она кашляла. Схватив душевую лейку, я начал избивать обоих, насколько дотягивался шланг. Оставшаяся в ванне вода стала розовой. Заметив, что отбил несколько плиток, я улыбнулся, после чего, вышел, погасил свет, придвинул тумбочку и, закрыв квартиру, отправился бродить по ночному городу.

Ветер с Волги дул нещадно, и очень скоро я продрог до костей. На часах было начало одиннадцатого, но для меня времени не существовало. Зайдя в первый попавшийся магазин, я купил две бутылки дешевого портвейна, баночку диетической колы и поехал на вокзал. Сидя в трамвае, я вспомнил, что кроме завтрака ничего сегодня не ел, и приобрел на вокзале пачку мягких венских вафель. Билет на поезд я не брал. Какой может быть билет, если я даже не знал, куда собираюсь.

Эту стадию своей психологической революции я охарактеризовал бы как бегство. В отличие от прошедшего дня, когда я ничего не знал, но был полон ненависти и обреченной решительности, наступающий вечер вырисовывал мне хоть и туманную, но отчасти определенную картину. Заскочив в электричку до Москвы, я кое-как расковырял бутылку и, пожалев, что забыл купить стакан, влил себе из горла примерно треть от желтоватого содержимого. Вафли оказались слишком сладкими, но на удивление свежими. Я жадно проглотил первую из четырех вафель и вновь приложился к портвейну. Спустя пятнадцать минут захваченный провиант был ополовинен.

Вторая бутылка вина пошла несколько хуже. Меня быстро развезло, и я через силу вливал в себя когда-то любимый напиток. Прикосновение к бутылке, мне напомнили прикосновение к губам собственной жены. В вагоне никого не было. Я закурил, не выходя в тамбур. К сожалению, вафли кончились раньше, чем портвейн. Сделав большой глоток, я затянулся и, пригревшись у окошка, задремал, положив ноги на противоположную лавочку. В голове было пусто, абсолютно пусто. Мозг не производил никакой активности. Я плыл, хотя, скорее все-таки летел. Меня окружал космос. Пустой и темный он обволакивал, и я не видел даже собственной руки. Темнота оказалась настолько плотной, будто я ослеп, и лишь повертев головой, заметил вдалеке белую точку. О, это была звезда. Маленькая, далекая, но это была моя звездочка. Я боялся моргнуть, чтобы не потерять её из вида. Терпел так долго, что начал щуриться, водить по лицу руками, бить по щекам, но все-таки моргнул. Это продолжалось мгновение, взмах ресниц, доля секунды, но она исчезла, и сколько я не крутил головой, со мной оставалась лишь темнота.

Звездочка, впрочем, оказалась ближе, чем я предполагал, а по щекам мне звонко била толстая кондукторша. Ее напарница, в надежде разбудить меня без оплеух, светила в лицо фонарем. Я провис между сидениями, и медленно сполз на пол. Тело не слушалось. Я был пьян и с трудом понимал, что вокруг происходит. Женщины что-то говорили. Толстая пыталась трясти, но все попытки привести меня в чувство закончились, когда я, дважды икнув, рыгнул фонтаном прямо в проход. Женщины едва успели отпрыгнуть, выругались и пошли дальше, пригрозив полицией. Мне ничего не оставалось делать, как забиться под лавку и ждать. Я ждал, сам не зная чего, и в какой-то момент отключился.

Когда очнулся, была уже глубокая ночь. Я не сразу понял, где нахожусь. Ноги затекли, и всему телу было очень тесно. Оказалось, что я лежал под лавкой все в том же вагоне, на котором ехал в Москву. Состав не двигался. Нашарив в кармане мобильный телефон, я удивился еще больше. Часы показали четыре утра. Почему я лежу на полу, и как меня не заметили? Я мысленно махнул рукой, и оставил рассуждения на попозже. Под лавкой, к слову, довольно уютно. Я бы не спешил вылезать, но переполненный мочевой пузырь напомнил о себе. Осторожно выбравшись в проход, я подтянулся за спинку лавки, медленно выпрямился и побрел к тамбуру. За окном виднелись фонари. По моим расчетам – через час, максимум полтора, электричка должна была поехать в обратную сторону и отвезти меня домой, в логово собственного ужаса.

Забравшись под лавку, я долго не мог заснуть. И только пообещав себе купить на вокзале пачку тех прекрасных вафель, я погрузился в сладостную дрему. Предвкушение – безотказное снотворное и мощный энергетик. Забегая вперед скажу, что вафли в тот день я так и не купил.

Глава третья

Обустраиваемся помаленьку

В начале рассказа, я упомянул, что работаю с трудными детьми и подростками, хотя по основному образованию я все-таки инженер. По специальности проработал недолго, года полтора. Ровно столько времени мне потребовалось, чтобы получить второе образование и сменить поле деятельности. Подмосковная школа с радостью приняла меня в свой дружный коллектив, предупредив о недопустимости близких отношений со старшеклассницами. На момент трудоустройства я уже был женат, но наличие обручального кольца нисколько не останавливало, а даже наоборот, провоцировало некоторых юных и не очень особ заводить со мной долгие душеспасительные беседы. Томные взгляды, упреки в адрес бывших и нынешних кавалеров или жалобы на абсолютное затишье личного фронта. В душных разговорах и сплетнях проходило все свободное время между занятиями. Дошло до того, что к началу третьей четверти, мне ужасно опостылел женский коллектив. При первом удобном случае перевестись на работу с надомниками, я, не раздумывая ни секунды, написал заявление. Впрочем, мы немного отвлеклись, а где-то в чугунной ванне моя жена прикована к сливу в компании с собственным любовником.

Вернувшись в город на первой электричке, я направился в ресторан быстрого питания. Основной моей целью был бесплатный туалет и зеркало, а отнюдь не булки с котлетами. Тем не менее, я не смог удержаться, чтобы не заказать зерновой кофе с маленьким пирожком. Раньше я мог долго стоять в очереди и рассуждать, брать ли мне пирожок или нет. Этот чертов кусок пережаренного теста с вишней имел надо мной невероятную власть. Хуже всего, что покупка заставляла меня мучиться ничуть не меньше, чем отказ. Бред. Я приковал жену, избил её любовника, неужели я не справлюсь с маленьким золотистым пирожком. Точно бред.

Два пирожка и большой капучино приятно раскрасили мое утро. До дома я решил доехать на трамвае. Купив билет у кондукторши, я машинально взглянул на его номер. 444430.

– Еще четырнадцать билетов.

– Чего?

– Отмотайте мне еще четырнадцать билетов, – протягивая женщине двести рублей, я повторил просьбу.

Забрав деньги, женщина одарила меня недоумевающим взглядом и отсчитала нужное число билетов. Пробежав глазами по бумажной полоске и убедившись, что «счастливый» билет с порядковым номером 444444 оказался-таки в самом конце, я, как ни в чем не бывало, вернулся на место и вышел через две остановки. Сжимая в кулаке билеты, я перебежал через проезжую часть и скрылся во дворе. Мой мозг был предельно сосредоточен. Последние несколько минут вся деятельность серого вещества была направлена на решение неотложного вопроса: «А что, если сожрать все 15 билетов?» Первый из купленных билетов мог быть не менее счастливым, чем четырнадцать остальных, независимо от суммы цифр левой и правой половин порядкового номера. Более того, если порядковый номер был бы, скажем, 888297, вряд ли я стал бы покупать еще пятьсот с лишним билетов. Их запросто могло не оказаться в наличии у одной кондукторши, и тогда не достичь мне «удачной» комбинации. В моем же случае от счастливого номера меня отделяли каких-то сто восемьдесят рублей и четырнадцать незапланированных билетов. Так неужели эти четырнадцать шагов, что привели меня к удаче, не достойны высокой чести быть проглоченными и растворенными в желудочном соке.

Оказавшись в подъезде, я сразу почувствовал что-то неладное. Ступеньки выплывали из-под ног и, если бы не перила, до второго этажа мне бы пришлось ползти на четвереньках. Войдя в квартиру, я тихо притворил за собой дверь и услышал, как из ванной комнаты раздаются глухие удары. Не разуваясь, я поспешил на звук. Отодвинул тумбочку. Прислушался. К уже знакомым звукам, доносившимся из-за двери, примешивался шелест цепей. Щелкнув по выключателю и мгновенно распахнув дверь, я стал свидетелем очень необычного зрелища. Ничего подобного я не мог себе даже представить. Перевесившись через бортик насколько позволяла ножная цепь, моя жена с надетым на голову пустым железным ведром, ранее стоявшим под раковиной около ванны, стучалась своим импровизированным шлемом по трубам, уходящим в стену к общему стояку. Её собрат по несчастью как мог помогал, придерживая ноги и мыча что-то обнадеживающее. С мычанием, я, конечно, приврал. Едва вспыхнул свет, перепуганный любовничек заерзал, словно уж на сковородке. Будучи в ведре, жена не сразу среагировала на перемену обстановки и еще раз, а то и два, успела приложиться к трубе. Одним прыжком я подскочил и пресек столь изобретательный способ сигнализации. Стащил ведро и затолкал верхнюю половину супруги обратно в ванну. В ведре оказалась половая тряпка. Несмотря на это, по раскрасневшимся глазам и зеленоватой коже становилось ясно, что жену порядочно мутит.

Давно ли начался этот концерт, мне было неизвестно, я даже бровью не повел. Во мне не нашлось места для злости и тревоги. Расстегнув штаны, я стал мочиться на жену, стараясь попасть в ухо. Моя дорогая задергалась, но как-то вяло, словно поддавалась мне. Закончив, я решил помыть руки, но открыв кран, вспомнил, что перед уходом перекрыл стояк. В кармане куртки я нащупал комок билетов и отправился на поиски чего-нибудь, чтобы запить. От воспоминаний о вчерашнем портвейне к горлу подступила тошнота, но вода или чай – фи, слишком просто. Наткнувшись в коридоре на нескончаемую бутылку виски, я расценил находку, как знак, и решил, что именно этим напитком буду запивать билеты на трамвай собственного счастья. Сидя на стиральной машине, я откусывал от рулона по одному билетику и жевал, запивая теплым шотландским вискарем. Жена и любовник смотрели на меня с еще большим недоумением, чем кондукторша.

В наказание за попытку достучаться до внешнего мира, я решил повременить с включением воды и заставить их попотеть до вечера. Мне же за это время требовалось решить задачу с сигнализацией и найти какой-нибудь способ держать этих двоих под неустанным контролем.

– Я придумал вам новые имена. Ты будешь Дружок, а ты – Злюка, потому что ты… – я отхлебнул еще немного виски и причмокнул, – потому, что ты меня бесишь. Дружок, будешь виски?

Просунув трубочку в горло подставленной бутылки, любовник моей жены собрал со дна весь оставшийся напиток.

– А тебе, Злюка, я ничего не дам. Ты себя вела – плохо.

Под жалобный рев жены, я вышел и выключил свет. Если вы еще не заметили, я специально противопоставляю этих двоих друг другу. Дружок уже курит и пьет из моих рук, в то время как жена, она же Злюка, получает в лицо порции теплой мочи. Каждый из них виноват по-своему, но их основная вина заключается именно в том, что они сделали из меня того, кем я стал впоследствии. Кем я являюсь сейчас. Во мне живут тысячи, если не миллионы бесконечно разных и противоречивых личностей. Стоит мне найти общий язык с одним, как я тут же теряю контроль над другими, а они начинают протестовать и требуют равноправия. Сотни голосов беснуются в моей голове. Я падаю на колени, плачу по ночам и прошу их замолчать, оставить меня, если не в покое, то хотя бы просто не вмешиваться в мой шаткий быт. Лишь в одном эти голоса остаются схожи и настойчивы, все они требуют внимания и соблюдения норм. Но именно эти нормы и были уничтожены в тот вечер. Их попрали жена и её гребаный любовник. Они! они своими грязными переплетенными ногами растоптали то, что я когда-то считал душой, во всяком случае, отождествлял с ней. Под душой я подразумеваю незримую прослойку, проще говоря, фильтр между внутренним и внешним миром. Если я вру, краду (да, я иногда краду), обманываю, предаюсь разврату, злюсь, ругаюсь, мочусь на жену, или делаю еще что-либо противоестественное, т.е. противное моему естеству, я пачкаю и порчу свой невидимый фильтр. Всё последующее же, проникающее сквозь него внутрь меня или наружу претерпевает искажение и не остается без налета мерзости, разрастающейся как плесень, как грибок. Чтобы не сгнить изнутри в собственных плохо отфильтрованных, изуродованных и потому неразличимых понятиях добра и зла, я был вынужден вообще отказаться от фильтра. Мне пришлось выскоблить и отшлифовать себя, чтобы мысль, идея, желание, поступок не успевали получить никакой качественной или этической оценки, а обуславливались банальной ежесекундной выгодой, блажью. Сложно. Витиевато. Но упрощение в таких рассуждениях недопустимо и просто губительно.

Все это было после, со временем, а сейчас я просто щелкал пультом, лежа на диване в поисках чего-нибудь пригодного для расслабления. Телемагазин, новости, модный суд, немодный суд, сериал про плохих ментов, сериал про хороших уголовников. Я пролистал не меньше тридцати каналов пока не наткнулся на мультфильм о приключениях желтой губки. Тупо, но смешно. В горихонтельном положении я провел до самого обеда, пока из ванны вновь не послышался какой-то грохот.

Тумбочку в сторону, щелчок, свет, дверь. На полу валялась расколовшаяся раковина. Небольшой кусок мойки с прикрученным смесителем болтался на гибкой подводке. Рядом болталась Злюка, устроившая очередной погром, кричащая и визжащая, насколько позволял заклеенный рот. Когда я стал затаскивать её обратно, она пыталась меня боднуть, но все было тщетно. Дружок следил за происходящим испуганными кнопочными глазами.

– Еще одна подобная выходка, и я больше никогда не включу вод. Поняла? – схватив жену за скулы, я ощущал под пальцами влажную изоляционную ленту. Мне захотелось обмотать её полностью, как мумию электромонтера, сделать ребристую обездвиженную куклу, но все это отходило на второй план. Сперва требовалось решить, как контролировать шум, ведь не мог же я все время проводить дома. Ответ нашелся сам собой. Интернет – великое изобретение.

В начале седьмого, после звонка курьера, я спустился на первый этаж.

– Вот, эта ваша.

– Батарейки в комплекте?

– Да, батареечки в пакете. Пожалуйста, вот здесь и здесь. – С этими словами курьер протянул мне пачку квитанций, где помимо моей громоздилась еще дюжина подписей. Я расплатился и пошел в гараж.

Изобретение, состряпанное за полтора часа, представляло собой тонкий металлический ободок из медной проволоки, последовательно подключенный к автомобильному аккумулятору, второй контакт которого замыкался при срабатывании родительского блока новенькой видео-няни. Камера подключалась к розетке для стиральной машины и реагировала на звук, вызываемый излишней активностью. Получилось неплохо, оставалось опробовать в деле.

Вернувшись домой, я не услышал ничего подозрительного. Из ванной комнаты не доносилось ни единого звука. Вспомнив о разбитой раковине, я решил не разуваться. Ровно сутки прошли с того момента, как эти двое оказались под моим неустанным контролем. За это время они успели целых три раза заставить меня понервничать и усомниться в правоте своих действий.

Жена дремала, точнее, пребывала в забытьи, Дружок, как всегда, уставился на меня просящими глазами. Если бы у него был хвост, он бы с радостью замахал им при моем появлении. Мольба сменилась страхом, когда я с грохотом бухнул аккумулятор на стиральную машину. Злюка очнулась. Прижав подбородок к груди, она смерила меня ненавидящим взглядом и гордо отвернулась к стене. Да, эта сучка еще не знает, какой подарок я ей приготовил. Закрепив клемму на аккумуляторе, другой конец провода я накинул на шею жене. Посередине был впаян родительский блок видео-няни, срабатывающий, как я уже говорил, от шума. Стоило кому-нибудь из гостей начать шуметь, как двенадцать вольт пронзали тело моей благоНЕверной, заставляя её корчиться и думать о своем плохом поведении. В родительском блоке, помимо приемника сигнала, стоял датчик, отвечающий за ложную тревогу. Если малыш повернется во сне или что-то промычит, блок сработает, но при отсутствии повторного сигнала выключится через пару секунд.

– Сейчас я включу няню, и после этого вы будете вести себя тихо. Конечно, если ты, Злюка, не боишься электричества.

В ответ на мое заявления последовало мычание, состоящее, судя по отрывистым словосочетаниям, из матерной брани.

– Проверка.