Странные люди

Любопытство борется во мне со страхом. Никогда не прощу себе, если не узнаю, чем все это закончится, решаю я про себя и кидаюсь к открытой двери. Пусть это призраки, но я не хочу умереть от сырости и холода в ночи. Будь что будет, но в доме и у камина. Мы же современные люди, успокаиваю я себя, всему есть рациональное объяснение, а пока нужно быть простым свидетелем. И остаться в живых, напоминает мне внутренний голос, слегка дрожа от страха.

Дверь, предоставленная самой себе, с грохотом закрывается, но никого это не волнует. Старик, дотащив дочь до камина, шлепает ее по щекам, раздергивает плащ на груди и прикладывает ухо, стараясь, по всей видимости, уловить стук сердца. Плечи его вздрагивают и он опадает без сил в рыданиях на грудь дочери.

Умерла. Господи, какая трагедия, умереть на пороге родного дома. Мне хочется как-то успокоить старика, но что может сделать полезного живой человек в мире призраков? Слезы предательски скатываются по моим щекам, комок в горле мешает дышать, еще миг и я разревусь в голос. Мне бесконечно жаль всех троих: безвременно ушедшую из жизни девушку, ее старика отца и маленького мальчика, неожиданно ставшего сиротой. Анна и Жерар, удивительное совпадение – прямо как мои друзья, пробегает мимолетная мысль, чтобы тотчас же угаснуть, потому как события стремительно меняют ход.

Старик вскакивает на ноги, решительно идет к камину и выхватывает из огня каминные щипцы. Затем приближается к дочери, решительно разрывает сорочку на груди и прикасается раскаленным металлом к коже. Я чувствую запах горелой плоти, меня сейчас вырвет, но случается неожиданное – девушка выгибается, судорожно вдыхает и открывает глаза, с недоумением оглядывая комнату.

– Мне показалось, что я умерла, – хрипло, с трудом говорит Анна. – Я видела, как ты отец тащил меня в дом, но ангелы уже несли меня к небесам. У них холодные пальцы, папа, а умирать совсем не страшно, это как уснуть и видеть сон. Зачем ты держишь в руках эту железку, папа? Мне холодно, укрой меня, я хочу поближе к огню. Жерар, не бойся, я с тобой, не плачь, малыш, – голос ее слабеет, а глаза снова стремительно закрываются.

Старик собирается применить испытанное средство, но в голову ему приходит другая мысль.

– Потерпи еще мгновение, Анна, я верну тебя к жизни, будь я проклят, если на этот раз не верну тебя, мой ангел.

Он хватает бутылку вина, выливает вино в высокий железный бокал и тотчас же сует бокал прямо в огонь. Трещит горящая на руке кожа, но старик не выпускает бокал из скрюченных пальцев, пока вино не согревается в той мере, чтобы стать живительным питьем. Дочь не видит страданий отца, она снова впадает в бессознательное состояние и лишь легкое едва заметное дыхание вздымает грудь, обезображенную страшным ожогом.

Старик, кривясь от страшной боли, переливает вино в другой бокал, приподнимает голову дочери здоровой рукой и прижимает бокал к губам:

– Пей, Анна, это нужно выпить, это вернет тебя к жизни! Пей, кому сказал! – яростно, обреченно кричит старик и девушка судорожно открывает рот, делает маленький глоток, а затем все быстрее и быстрее поглощает содержимое бокала, давясь и захлебываясь.

Бордо Фиту, этот аромат ни с чем не перепутать, мое любимое вино только что вернуло девушку к жизни. Это знак! Не зря я выбрала именно его из сотен других прекрасных французских вин. Внутренний голос однажды подсказал мне – это твое и я в первый раз познакомилась с ним. Я помню ощущение счастья, наполнившее сердце после первого глотка. Мягкое живительное тепло растеклось по телу, заполнило радостью и покоем каждую клеточку. Захотелось жить, не просто жить, но бежать по лужам босиком, радуясь жизни.

Воспоминания на мгновение отвлекли меня от печальной картины у камина. Я зажмурилась от счастья, а когда открыла глаза, солнце вцепилось в меня горячими обжигающими лучами. Вечер, напоенный ароматом душистых трав, обещал чудную ночь и спокойный крепкий сон.

Солнце?! Но только что была ночь и я была в доме рядом с камином, пылающим камином! С другой стороны Анна рассказывала, что этот камин не зажигали уже лет сто, с тех пор, как вернулась на родину ее бабушка. Ее и назвали в честь бабушки, так захотел отец. На самом деле отец не был родным сыном бабушки, она подобрала его, скитаясь по дороге домой. Но он по сути своей был до конца ее дней любящим сыном.

Анна никогда не рассказывала мне подробностей этой загадочной семейной истории, упомянув лишь однажды, что бабушка не любит платья с глубоким декольте. На груди у нее с давних пор остался грубый рубец от сильного ожога, причину которого бабушка утаила даже от своей внучки.

Что это было, да и было ли что-то вообще? Фиту по-прежнему спит у меня на коленях, бокал бордо согревается в лучах заходящего солнца, замок, укутанный в зеленое покрывало, выглядит уютно и приветливо. Ничто не напоминает о трагедии, которая возможно разыгралась именно здесь сто лет тому назад. А может все это игры Фиту? Не кота, естественно, а вина! Хорошее вино, если вовремя не остановиться, может сыграть с человеком веселую шутку.

Хорошая жизнь

– Нина, не спишь? – Борис потрепал жену по плечу.

Сон никак не шел в голову, мысли будоражили, требовали выхода и обсуждения.

– Борюсик, давай спать, поздно уже, – Ниночка сладко зевнула и потянулась с кошачьей грацией.

Борис так любил ее в эти мгновения, что готов был отдать все, что угодно, лишь бы она делала это еще и еще.

– Масенька моя, соня-засоня, – рассмеялся он и, нежно обняв, поцеловал в лоб, потом в глаза и в губы. – Какая ты у меня красивая, самая распрекрасная, самая расчудесная моя учительница.

– Не твоя, Борюсик, ты уже не маленький школяр, – хихикнула довольная Ниночка, нежась в сильных объятиях мужа.

– Не верю, – шутливо по-театральному ответил Борис, – рядом с тобой я чувствую себя вечным учеником. Ты у меня такая строгая!

– Вот и нет, хватить дурачиться, у меня завтра полугодовая контрольная. Имей совесть, дай выспаться, если не хочешь, чтобы твоя строгая учительница завтра на уроке носом клевала.

Им обоим нравились эти вечерние игры и разговоры между сном и явью. За пределами квартиры оставались суета и гам, а в их уютной спаленке разворачивался маленький семейный спектакль, в котором роли давно уже были поделены и расписаны, но, тем не менее, не набили оскомину и не приелись.

Он рассказывал о делах на заводе, делился планами и прожектами их счастливого будущего. Она жаловалась на свой любимый 6а класс и директора, рассказывала о курьезах школьной жизни.

Маленькая вечерняя серенада была напоена ароматом любви и нежности, приносила покой и умиротворение. Кто-то сдавался первым и засыпал к досаде другого. Но досада была мимолетной, так как сон не оставлял своим вниманием отставшего и набрасывал на уставшее сознание мягкое одеяло покоя.

Они вместе уже полгода, но кажется, что пролетела всего неделя, как отзвучал марш Мендельсона в городском ЗАГСе. Праздновали скромно в заводской столовой, пригласив лишь родственников и самых близких друзей. За полгода, хотя и оба страстно хотели детей, изменений в семейном состоянии не наблюдалось, но молодожены не унывали – вся жизнь впереди!

– Нина, слушай, может мне уйти с завода? Мне работу предлагают, свое дело, поначалу будет нелегко и с деньгами напряг, зато потом поднимемся. Нам же о будущем думать нужно, правильно? – жена молчала, но Борис, погруженный в мысли, этого не заметил.

– Пока детей нет, можно и пояса затянуть, мы же взрослые люди, справимся. А вот детки появятся, так придется и потратиться серьезно, там уже копеечку не будешь жалеть, разве ж можно что-то для родного ребенка пожалеть? Так что думаешь, рвануть мне в свое дело? Сдюжим?

Борис прислушался, дыхание жены было ровным и спокойным, она уснула, оставив мужа наедине с тяжкими мыслями.

– Как всегда, – не то обиделся, не то посетовал он, – я с ней о жизни, а она спит без задних ног.

Он, конечно, понимал, что Ниночка устает в школе, что сорванцы из ее любимого 6а класса подобны тайфуну, запущенному горе-волшебником. Но понимание этого не успокаивало душу, бередило старые обиды, которым давно пора было отправиться на свалку памяти, ан нет – возвращались и скреблись, как голодные кошки.

Борис толком и не помнил, что случилось через неделю после свадьбы. Память отказывалась выдавать страшную тайну, хотя он старательно напрягался, пытаясь вспомнить хотя бы намеки на серьезную размолвку, круто изменившую их жизнь.

Нина никогда не разговаривала на эту тему и тотчас же замыкалась в себе, стоило ему попытаться начать говорить об этом. Борис хотел было сходить к врачам, чтобы под гипнозом заставить ожить потерянный кусочек памяти, но постыдился, да и, честно говоря, побоялся. Если память отказывается раскрывать ему тайну такого события, значит и не стоит оно того, чтобы об этом знали еще кто-то, хотя бы и врач.

За полгода они привыкли обходить далеко стороной запретную тему, она уже не мешала жизни, но иногда что-то подступало к горлу и становилось тяжело дышать. В такие моменты Борису казалось, что нечто мрачное и тяжелое вторгается в их жизнь, заставляя их навсегда расстаться. Но на самом деле этого ведь не было, – убеждал он себя, вглядываясь в счастливые глаза Ниночки, прислушиваясь к интонациям голоса, приглядываясь к движениям ее грациозного девичьего тела.

– Ничего не было, надо жить, живое тянется к живым, люби и все будет хорошо! – говорил он себе и окунался с головой с житейскую суету.

Мысли, мысли, размышления о будущем не давали уснуть спокойно. Он мужчина, он и только он ответственен за то, чтобы в семье всегда был достаток, чтобы его Ниночка была самой счастливой и красивой. Стоит ли грузить ее светлую головку тяжкими мыслями о путях достижения счастливого будущего. Давай, Борис, борись! – приказал он сам себе и зевнул.

– Пора и мне баиньки, – вздохнул Борис.

Он погладил уснувшую жену по волосам, упрятав непослушную прядку за нежным и столь любимым ушком, поцеловал в плечо и, опустив голову на подушку, смежил глаза. Упрямо бубнивший соседский радиоприемник за стенкой не помешал его стремлению заснуть как можно скорее, и уже через минуту Борис погрузился в сладостный сон.

Ему, как обычно, ничего не снилось. Сон упал, как черная штора, выключив осознание бытия и позволяя организму отдохнуть на полную катушку. Кто умеет много работать, должен уметь хорошо спать, – привычная мысль завершила увертюру засыпания.

– Боренька, спишь? – молодая красивая женщина, сидящая у кровати пациента, погладила его по голове и поправила одеяло. – Что тебе снится, Боренька, сколько же ты еще проспишь, миленький?

Она тяжело вздохнула, порывисто встала со стула и подошла к открытому окошку, словно ей внезапно стало нечем дышать. За окном щебетали птицы, шумела листва на деревьях, с криками носилась детвора, с шумом проносились автомобили. И только здесь, в палате реанимации, стояли постоянная непрерывная тишина и покой, нарушаемые лишь шумом из окна, да передачами по настенному радио.

Три года назад, буквально через неделю после свадьбы Бориса сбил автомобиль. Сильных повреждений не было, но, удар головой о бетонный бордюр, вогнал Бориса в кому. Он так и не узнал, что у них родилась дочка, которой завтра исполнится два с половиной года. Он лежал и лежал, не умирая и не просыпаясь. Ниночка прождала полгода, отчаянно надеясь, что случится чудо и Борис однажды откроет глаза. Но чудо не случилось ни через полгода, ни через год, ни через три.

Ей было страшно остаться в этом мире одной с ребенком на руках. Мысли избавиться от ребенка ей и в голову не приходило, как не приходила мысль заново выйти замуж. Вот он муж – совсем рядом, не калека, не урод, всего лишь спит непонятным сном, – думала она, гладя его по рукам, по голове, целуя в безмолвные, но горячие губы. – Он проснется и все будет хорошо, – убеждала она себя, – обтирая его мокрыми губками и делая массаж рук и ног.

Она продержалась полгода, потом что-то сломалось в душе, и наступила пустота, заполненная ожиданием новой жизни, уже дававшей о себе знать в полную силу. Она снова вышла замуж, точнее стала жить с мужчиной существенно старше ее, но заботливым и обеспеченным. Родилась дочка, жизнь приобрела новые краски и можно было забыть о неудавшейся истории первой любви, но душа мучилась и не отпускала, не давала разорвать тонкую связующую нить между полным жизни человеком и бессознательным полутрупом, когда-то бывшим молодым и красивым, самым красивым мужчиной, ее мужчиной.

Ниночка вернулась к постели пациента, снова погладила его по поредевшим волосам, поцеловала в лоб и, стремительно отвернувшись, вышла из палаты, словно опасаясь, что Борис может заметить слезы и услышать сдавленный всхлип.

Она приходила к нему все реже и реже. Теперь лишь раз в неделю, скоро будет приходить раз в месяц, а потом и вовсе вспомнит о нем, лишь получив уведомление о смерти мужа, развод с которым она так и не оформила.

Ниночка промокнула глаза платочком, поджала губки и глубоко вздохнула, выталкивая тугой комок из горла. Так надо, жизнь не обмануть, живое тянется к живым, – повторяла она, как мантру, слова прощальной молитвы. Дома ждет Светочка и муж, завтра на работу к своему 9а. Никто за пределами этой больницы не должен видеть ее страдания. Так она решила, так старалась жить.

Борис спал. Радио продолжало бубнить про международную политику и происки правительства. Приборы чертили графики пульса. Мимо полуоткрытой двери палаты, в которой расположились еще шесть таких же бедолаг, пробегала жизнь, совершенно не мешая той, другой, что неспешно текла в мыслях впавших в кому пациентов реанимации.