Без царя в голове. Боевая фантастика

А и сам виноват, не лезь со скабрезностями промеж друзей. Друзья не разлей вода – Иван Волгин, Николай Семенов и Каха Даватвелидзе. В бою друг за друга жизнь отдадут, а в кабаке до ссоры всякий раз доходит. И ведь, что интересно, по мелочам глупым до невозможности.

Клубочек воспоминаний мал-помалу распутывался. Вспомнилось Ивану, что в какой-то момент схватил он Каху за грудки и собрался было выяснить отношения. Но Каха вырвался из рук Ивана, выхватил кортик и…

Народ напрягся, только Каха протянул кортик Ивану со словами: «Если, друг, я тебя обидел, убей меня!» Иван слегка протрезвел, замотал тяжелой башкой, замахал руками, мол «сдурел, что ли?». Тогда Каха резанул себе руку: «Побратаемся, командир, станем кровными братьями, как Аллах наш велит!» Иван, не долго думая, и себя чикнул, прижались порезами, обнялись, помирились, тут Каховский и встрял.

«Теперь и спать вместе будут, гы-гы-гы! А кто за жену будет?» Повезло Каховскому, что на кулак Ивана нарвался, мог бы и с кортиком Кахи познакомиться. Потом кто-то бухтел над ухом, что Каховский грозился Ивана на куски порезать. Но в подобной ситуации Ивану обычно море по колено, под руку не суйся, дай молодцу покуражиться. Вот и покуражился, братушка. Иван вздохнул тяжело, представив себе расстроенного Каховского.

Не любил он Каховского, денег у него занимал, должен был, вот за это и не любил, по всей видимости. Паскудно все время чувствовать себя кому-то должным. Нет, солдатский долг Ивану был не в тягость, другу последнее бы отдал, но вот деньги, точнее их постоянная нехватка, делали жизнь Ивана тяжкой до невозможности. А так как должен он был тех денег Каховскому и всякий раз занимал еще и еще, неприязнь Ивана к поляку росла день ото дня, словно грозовая туча. Волгин умом понимал, что не Каховского вина в том, что Иван ему должен, но душе-то не прикажешь – не лежит к нему душа у Ивана и все тут. Как завтра с Каховским разговор зачинать, как еще денег в долг просить?

– Неладно вышло, перебор, пожалуй, но он же первый начал! – бубнил Иван себе под нос, прикладывая холодный медный пятак к огромному фингалу под глазом.

Примочка запоздала как минимум часов на шесть, но прохлада была приятной и малость отвлекла от грустных мыслей. Радоваться особо нечему – известна привычка Каховского слов на ветер не бросать. Эти поляки худые, но гоношистые, задевать их себе дороже, сразу в драку лезут с криками: «Напшут[2 - Напшут – naprzоd (польский): Вперед!], ещче польска не згинела!»[3 - В подлиннике гимна «Jeszcze Polska nie zginela» («Еще Польша не погибла…») Ешчэ Польска не згинэyа.].

– Эх, отчего так получается, что у меня кулаки завсегда вперед мозгов работают, – ворчал Иван. – Если подумать, мог бы и на шутку перевести, не все же людям морду бить. Но, что было, не вернешь, придется теперь с оглядочкой ходить, с осторожкой. Вот был бы я царем, – вздохнул Иван, – я бы этого гада Каховского закатал в самый темный каземат, чтобы людям жить не мешал.

Не успел Иван с головой погрузиться в болото грустных мыслей, как противно завыл, загавкал сигнал видеофона. Сразу понятно, ничего хорошего в том вызове нет, потому как сигнальчик-то специфический. Чтобы не думать, от кого пришел вызов, Иван дал каждому контакту свою мелодию. Играет марш военный – друганы звонят, на пьянку приглашают. Смеется по-дурацки – кредиторы беспокоят, а смех, чтобы на душе не так погано было от их звонков назойливых.

А вот когда гавкает и воет по-собачьи – это в штаб вызывают. А кто может Ивана в штаб вызывать? Люська, конечно! Видеофон гавкал. Горестно вздохнув, Иван повернулся к экрану той половинкой лица, на которой не красовался фингал, пригладил, как мог, буйные вихры и нажал кнопку соединения.

Где-то в глубине экрана пряталась секретарша начальника крепости Людмила, в просторечии называемая пилотами Люськой-Лиской, Рыжей Лисой и просто Рыжей. Ее огненно-рыжая грива украшала кукольно красивую мордашку, все это покоилось на изумительном теле, о более близком знакомстве с коим могли только мечтать господа-пилоты.

Несмотря на слухи о веселой жизни Люськи и ее многочисленных ухажерах, никто не мог похвастаться чем-то более реальным, чем сплетни. Шутить, острить и кокетничать равных ей нет на всей базе. Но стоит очередному претенденту пойти в ближний бой, как разом ударяется о неприступные крепостные стены. Люська непреклонна и недоступна, как богиня, как сон, как…

Вот и сейчас сидит, на Ивана не глядит, вся из себя важная, бумажки перебирает – делами занята. Нет, чтобы слово приветливое Ивану сказать, улыбнуться радостно при виде бравого пилота. Волгин парень видный, не чета некоторым штатским замухрышкам. В любой драке победителем выйдет, в любой пьянке… кхм, об этом лучше помолчим.

Была бы деньга в кармане, Иван не раздумывая пригласил бы Люську в ресторан. И не важно согласится она или нет, важно пригласить и знать, что есть на что посидеть с красивой девахой в уютном ресторанчике. Но коли в кармане вошь на аркане, то ничего кроме «здрасьте» в голову не приходит.

– Здрасьте, – буркнул он в экран, стараясь сильно не шуметь. Потому как каждое громко сказанное слово отдавалось в голове колокольным звоном.

– Волгин, кроме «здрасьте» существует масса способов поздороваться с девушкой, – язвила Люська, скептически оглядывая помятого Волгина.

– Это каких же? – искренне удивился Иван, считавший себя эталоном вежливости и обходительности.

– Добрый день, – вздохнув, ответила Люська, – рад вас видеть, вы хорошо сегодня выглядите… – методично перечисляла она, надеясь наставить Волгина на путь истинный.

– Я то? Хорошо выгляжу? – скривился Иван, тронув набухающий фингал. – Вот уж не сказал бы такого о себе! – вздохнул он тяжко, шмыгнув носом.

– Ваня, а ты тут при чем? – всплеснула руками Люська. – Это ты мне должен говорить. Как увидел, так и говори!

– Ага, – мысли в голове Ивана совершенно не ворочались, но он напрягся, сконцентрировался и выдал, как мог. – Отлично выглядишь, Людмила, краше только в гроб кладут… – привычно пошутил он и тотчас же осекся, потому как Люська моментально обиделась и надулась.

– Дурак ты, Волгин, и не лечишься. Тебя полковник вызывает, чтоб был через десять минут в штабе! – приказным тоном холодно кинула секретарша и отвернулась в сторону, но связь не отключила.

– Так уж и срочно, врешь ведь! Небось, Врубель сказал «Вызови мне Волгина после обеда!», а ты «десять минут», – с надеждой в голосе заканючил Иван.

Он представил, что сейчас ему нужно умыться, побриться, опохм… кхм, это, конечно, нужно, но не перед визитом к полковнику. Полковник терпеть не может пьяных пилотов и по каждому такому случаю сажает их без лишних рассуждений в цугундер на пару суток. После вчерашнего кабака амбре от Ивана не самое приятное, так что освежать его точно не ко времени.

– Сказано через десять минут, значит одна нога здесь… – в голосе Люськи звенел металл.

– Слышь, Люсь, я ж тебя люблю, а ты со мной, как сержант с новобранцем.

– Любишь? – изумилась Люська. – Вот не знала. И что мне с той любви, кроме твоих вечных пьянок и побитой рожи? Тоже мне герой-любовник, – обидно фыркнула Люська.

– Да я для тебя… да я, что хошь… хоть, – Иван крепко задумался, чтобы не брякнуть чего сгоряча, – хоть планету подарю, али звезду. Хочешь, Люся, звезду?

– Хочу! Две! И сегодня! Врун ты, Волгин, врун и брехун. Цветочка малого не подарил девушке, а уже люблю-у-у. Ты хоть знаешь, Ваня, какая она любовь? – с придыханием, наклонившись поближе к экрану, спросила Люська.

– К-к-какая? – сглотнув, спросил Иван.

– Вот именно. Я так и знала, что для тебя этот простой вопрос – сплошная загадка. А мне, Ваня, простой солдат в мужья не годится. Мне нужен мужчина, который меня полюбить сможет и… сделать счастливой. Вот ты, Волгин, можешь сделать девушку счастливой?

– А то ж, – уловив знакомую нотку, приободрился Иван, – запросто. Полчаса и любую… на седьмом небе от счастья… у меня, Люся, с этим делом все в порядке.

– И опять дурак, с тобой о святом, а ты все на… черт знает что сведешь. Сегодня на седьмом небе, а завтра на девятом месяце, не это я счастьем называю, – секретарша тяжко вздохнула и отвернулась, помолчала и добавила безликим потускневшим голоском. – Твое счастье, пилот Волгин, сейчас целиком и полностью в ногах, а не между ними, – не удержалась, чтобы не съязвить Люська, – десять минут и чтобы был как штык у полковника в кабинете!

Вот зараза, вот дрянь, – ругался про себя Иван, старательно улыбаясь в экран. – Отродясь такого не водится, чтобы к полковнику и через десять минут явиться. И вообще странная она какая-то, не от мира сего. Другая бы девка давно уже перед Иваном хвостом крутила, а это цацу-недотрогу строит.

Никак с полковником путается? А у того жена где-то на материке. Вот и бесится девка от невозможности стать полковницей, все пилотов шугает, да строгость нагоняет, словно не секретарша она, а генерал в юбке.

Вспомнив ту самую юбку, Волгин сладко причмокнул губами и вздохнул – юбка та чисто формально прикрывала самую малую часть стройных Люськиных ножек. При виде такого великолепия служивый люд напрочь забывал, по какому делу он к полковнику спешил и тотчас же начинал к Люське клеиться, стараясь переместиться в ближнюю зону.

При ближайшем же рассмотрении открывался изумительный вид на глубокое декольте, но Люська в самый пикантный момент успевала запахнуться в полупрозрачную накидку, лишая сластолюбца манящего образа. В памяти оставалась неясная тоска и тайное желание заглянуть-таки под это покрывало в уютной интимной обстановке. Но не тут-то было…

Силой такую крепость не возьмешь. Провинись кто перед Люськой и не жизнь тому, а сплошное мучение. Такого полковнику про тебя наговорит, такого в уши надует, будешь в сплошных передрягах и без премий сидеть, повышения век не увидишь, полковник запишет в черный список и все – прощай карьера.

Брать же Люську осадой никаких финансов не хватит, да и откуда те финансы у пилотов? На дорогой подарок или ресторан денег нет, а дарить ей дешевую бижутерию, да вести в кабак никто не решится. Вот так и стоит крепость за семью замками, ждет своего принца на белом коне.

А был бы Иван царем? Зашел бы сейчас в приемную к полковнику, подошел бы к надувшейся важностью Люське и р-р-раз ей на столик зеркальце в золотой оправе, бац туда же кольцо золотое с бриллиантами, хрясь до кучи серьги золотые с платиновыми листочками. У Люськи бы личико враз перекосилось, и челюсть отпала до стола.

А он бы, словно и не замечая, равнодушно так: «Приходите, Людмила, вечерком ко мне во дворец – чайку попьем, павлинов в саду погоняем!» Вот тогда бы Люська и поняла, какого парня она гнобила, да от кого нос воротила. Тогда бы…

– Волгин, ты уснул что ли? – ворвался в светлые Ивановы фантазии пронзительный голосок Люськи. – Можешь думать что угодно, но чтобы в штабе был вовремя! – без тени сожаления к страдающему тяжким похмельем пилоту рявкнула секретарша и отключила видеофон.

Делать нечего, одна нога здесь, другая уже бреется и синяк белилами замазывает, чтобы страшной рожей прохожих не пугать. Подпоясался Иван, топнул ботинком, встряхнулся и побежал в штаб, ежась на ходу от колокольного звона в похмельной голове.

***

Люблю зверей я человеческой душою,

Но к людям редко отношусь как нужно,

Хотелось бы душевности порою,

Но зверь в душе опять рычит натужно.

Ничего хорошего в штабе Ивана не ждало, можно было бы и заблудиться по дороге в ближайшей пивнушке. Глядишь, какой кабатчик в долг нальет бражки хмельной – свои люди, сочтемся. Сегодня ты меня угощаешь, а завтра я тебе десяток таких же приведу, да деньгу принесу. Отчего и не зайти? Так нет же, нельзя и все тут!

Пилот себе не хозяин, потому как человек служивый и подневольный. Приказ не обсуждается, неподчинение приказу – лишение премии, а то и в отставку немедленно. А куда же боевому пилоту на гражданке? На купеческих грузовиках штаны протирать?