Сколько бы он ни присматривался к взрослым, он не находил в их поведении того, чего искал – поступков, которые убедили бы его, что тот или иной мужчина сильный. У каждого из них были как сильные, так и слабые стороны. Он смотрел на стариков, потому что именно они, по его представлениям, должны быть носителями жизненной мудрости и силы – он много раз читал об этом в книгах, – но не видел примеров этому в реальной жизни.
«Где же мудрые старцы? – с удивлением думал он. – Они должны где-то быть, ведь я о них читал». Вокруг него были лишь те, кто был полностью сосредоточен на обычных житейских делах и совершенно не мыслил глубже и шире, как ждал от них он. Не найдя никого, кто бы мог разделить его взгляды, он стал считать, что неправильный он сам.
***
Бабушка была обыкновенной деревенской женщиной, работящей и очень сильной, тащившей на себе огромное количество забот, которых в ее хозяйстве хватало с лихвой. Она была всегда спокойна и выполняла свои дела таким образом, что Сереже казалось: они у нее делаются сами собой, без приложения ее усилий. Выходя из избы в огород и возвращаясь, она по пути успевала сделать массу всего, на что Сереже понадобилось бы специально выйти и прийти не менее десяти раз.
Отнести в чулан муку, помешать в кадушке ржаное пиво, вынести на солнце обувь, поправить сохнущее на веревке белье, налить курам воды, насыпать в кормушку зерна, снять с гнезд яйца, проведать теленка – это было далеко не все, что ей нужно было сделать, пока она примется за серьезную работу. Обычной ее работой было: прополоть гряды, накормить скот, подоить корову, обработать молоко, растопить печь, приготовить завтрак, обед и ужин, починить одежду, навести порядок в избе и еще многое чего.
Однажды бабушка его очень удивила. Среди прочей работы мать велела Сереже взбить сметану, которой накопилось уже много, и пришла пора превращать ее в масло. Сережа взял мутовку (мешалка, сделанная из сосновой ветки с сучками на одном конце) и просидел с этой сметаной не менее часа. Он перемешивал ее с большим остервенением, злился, каждую секунду ожидая, что в кастрюле вот-вот должна появиться сыворотка, но сметана никак не хотела разделяться.
Вдруг в доме появилась бабушка – она пришла к ним в гости; посмотрев на внука, на его злое лицо, она с улыбкой взяла у него сметану и мутовку. Не успел Сережа закрыть люк подполья, на краю которого он битый час просидел с этой злосчастной сметаной, как бабушка уже возвращала ему кастрюлю – дело было сделано. Сережа не поверил своим глазам – сметана была в руках бабушки не более двух минут и разделилась.
– Как ты это сделала? – с удивлением спросил он.
Бабушка пожала плечами и улыбнулась. Он смотрел то на бабушку, то на сметану и решил, что она знала специальный «заговор на сметану» – другого объяснения он найти не смог. Позднее он часто замечал, что у людей с большим жизненным опытом дела спорятся сами собой, без особого приложения сил, – этот феномен он назвал «накопленной внутренней силой».
***
– За всю свою жизнь я не увидел в людях ни грамма «золота», – услышал Сережа по телевизору слова человека, много лет просидевшего в тюрьме.
– Может быть, не там искал? – подумал тогда Сережа, но принял слова этого человека во внимание.
– Единственное, что согрело меня, был скворечник, который я сам сколотил, будучи еще мальчишкой, – продолжал свои рассуждения мужчина и с горечью добавил, – этот скворечник я считаю единственным добрым делом, которое я сделал в своей жизни.
На экране телевизора скворечник казался очень ветхим, криво висел на берёзе, и было похоже, что из последних сил дожидался возвращения своего мастера. Мужчина говорил совершенно искренне, смотрел на свой скворечник и, казалось, хотел еще что-то сказать, но не сказал.
Сережа очень любил подобные откровения и считал, что они и есть те самые слова, ради которых человек живет на этой земле целую жизнь. Будучи уже взрослым, Сергей внимательно слушал своего отца, когда тому оставалось жить совсем немного, и оба они это понимали. Отец сказал: «Не было в моей жизни ничего хорошего». Сергей не поверил им обоим – он видел в жизни и в людях «золото».
***
Еще в детстве встречал очень странные проявления таинственной силы; позднее он называл ее «бытовой магией».
В деревне о ней говорили только шепотом, как будто боялись, что их кто-то услышит. Никто не мог объяснить, что это такое, – ей пользовались, и она упорно имела дерзость существовать. Отрицать ее не решался никто, даже школьные учителя и представители медицины. Людей, умеющих управлять этой СИЛОЙ, уважали и обращались к ним за помощью, и даже немного боялись, как способных нанести вред (наколдовать). Эти люди отличались глубиной взгляда – было понятно, что они знают об этом мире значительно больше других.
Когда Сереже было не более 4—5 лет отроду, у него проявилась очень крупная пупковая грыжа, торчащая из штанов как выпрямленный указательный палец. Мать водила Сережу в местную больницу, но врачи ничем не смогли помочь и порекомендовали обратиться к одной бабке-знахарке. Мать сама была из деревни и о «бытовой магии» знала больше самих врачей. За несколько сеансов бабка совершила настоящее чудо – грыжи у Сережи как не бывало, и она больше у него не появилась никогда.
***
Еще одно проявление странной силы он встретил, будучи уже в старших классах. У них заболела корова – это было очень грозное событие. Местный ветеринарный врач использовала все, но корове легче не становилось. Стало очевидно, что корова скоро умрет; оставалось последнее средство – обраться к бабке, которая, все это знали, умела «заговаривать». Заговоренную бабкой соль мать развела в ведре с водой и выпоила корове. На следующее утро снова произошло чудо – в него можно было верить, а можно нет, но корова встала и вместе со стадом пошла в поле.
***
Подобные случаи были частью жизни в деревне, и им никто из местных жителей даже не удивлялся. Сережа пытался понять, что это была за СИЛА. Себе он объяснял это так: рядом с привычным миром есть параллельный мир, в котором живут существа, обладающие более сильными, чем у людей, способностями. Эти существа иногда контактируют с людьми, и каждый контакт сопровождается необычным для людей явлением.
Среди людей есть те, кто умеет просить эту силу и получает ее; эта СИЛА может быть большая и даже очень. Люди, умеющие управлять ей, могут иметь неограниченное влияние; Сережа тоже хотел овладеть такой СИЛОЙ. Он спросил о ней у отца, и тот коротко ответил: «Кто этим владеет, почему-то очень тяжело умирает, и лучше этим не заниматься».
***
В школе его выбирали комсоргом класса, заместителем секретаря комсомольской организации школы, а в седьмом классе по комсомольской линии он ездил в пионерский лагерь «Орленок», что на берегу Черного моря. Поездка в лагерь была настоящим прорывом в его сознании: он в первый раз в своей жизни увидел настоящее море – оно поразило своей МОЩЬЮ, голубизной в ясный день и суровостью во время шторма. Часами он мог смотреть на набегающие волны и думать о том, что жизнь его очень коротка по сравнению с жизнью этого гиганта.
***
Однажды его удивил случай, происшедший с ним в восьмом классе. Его, как выходца из другой деревни, окружили местные сельские парни и начали задирать, явно намереваясь побить. Самый мощный из них подошел к Сереже вплотную и начал что-то говорить, явно оценивая, в какое место нанести удар. Сережа понял намерение и схватил парня руками за куртку, как это делают борцы. Все произошло очень быстро – тот оказался в трех метрах, стоящим по колени в сугробе и удивленно смотрел на Сережу: обычной силой это сделать было невозможно – тот весил не менее 80 килограмм, а Сережа 50. Этот случай открыл Сереже неведомый доселе источник СИЛЫ внутри его, которая может прийти на помощь в минуты опасности.
ЧАСТЬ 2. АРМИЯ
В школьные годы Сережа любил смотреть фильмы про армию, слушать рассказы отца, деда и тех парней, которые отслужили. Служба тогда считалась почетной обязанностью, и он хотел отслужить. Пройти все трудности, закалиться и стать сильнее подсознательно входило в его сценарий, и он шел в армию именно за этим. Он был призван в одни из самых лучших родов войск – пограничные, о чем даже не мечтал. Жестокая желтуха перед самой службой (он целых три месяца очень тяжело болел) не стала поводом «откосить», и на комиссии он о ней не сказал. Врачи не могли не знать о его болезни и понимали, что в армию ему сейчас идти нельзя, но почему-то пропустили.
Столкнувшись с первыми трудностями, он все же начал скулить и хотеть вернуться домой к маме и теплой печке, не ожидая, что будет так жестко. Армейский порядок его удивил еще в поезде.
– Призывники, подъем! – твердо и уверенно скомандовал сержант, проходя по вагону. – Всем встать, умыться, заправить постели и готовиться к завтраку!
Эта первая команда разделила жизнь Шмеля (так называли его за плотную фигуру и спокойный нрав) на ту, которая была, и на ту, которая началась. Ему было непривычно подчиняться другому человеку, который всего на один год был старше его. Шмель не принял эту команду всерьез и подумал, что это шутка, что все будет как прежде с небольшим отступлением от привычного. Он раньше слышал про армейскую дисциплину, но там все было не с ним.
– Подъем, так подъем, умыться, так умыться, – проворчал себе под нос Шмель, но так, чтобы его услышал сержант. Он медленно слез со второй полки, взял полотенце и пошел занимать очередь в туалет, перед дверью которого уже выстроилось человек десять.
Прищурив один глаз, сержант проводил Шмеля взглядом, ничего ему не сказав, но Шмель в этом взгляде прочел: «Ну-ну, поговори ещё немного». На завтрак была пшенная каша, кусок сливочного масла, кусок белого хлеба и чай. Это добро у Шмеля было пока еще не в почете, потому что в его сумке еще лежали мамины пирожки. Шмель решил после завтрака снова залезть на верхнюю полку и «оторваться» чтением книги Джека Лондона «Время не ждет», которую взял с собой. Путь в 7000 километров до далёкого Забайкалья был для него целым богатством: поезд, верхняя полка, любимая книга и лафа! Шмель допил чай, помыл и сдал посуду и быстренько полез наверх.
– Отставить! – услышал он строгий голос сержанта. – На верхних полках лежать нельзя – можно сидеть на нижних!
– Это почему? – вытаращив глаза, спросил сержанта один из призывников, опередив своим вопросом Шмеля.
– Был подъем, а после него на кроватях лежать нельзя – такой в армии порядок, – нарочито громко, чтобы услышали все, ответил сержант, явно ожидавший такого вопроса.
– Но мы ещё не в армии! – возразили ему сразу несколько человек, явно озадаченные такой неожиданностью.
– Ошибаетесь, уже в ней – родимой, – с улыбкой ответил сержант довольный, что вызвал у парней первое недоумение и, вероятно, вспомнил, как то же самое произошло с ним год назад.
Слова сержанта прозвучали для призывников как приговор и дали понять, что гражданская жизнь для них закончилась прямо здесь и сейчас. Мечта Шмеля полежать с книгой на верхней полке рухнула, и пришло сожаление, что он уже не может делать то, что захочет, а обязан подчиняться приказам. Всю дорогу вместо Джека Лондона ему приходилось читать устав воинской службы; в общем, началась совсем другая жизнь и нужна была СИЛА ее принять и все пройти.
***
Пролетело полтора года службы на пограничной заставе. Разбудил Шмеля дежурный сержант. Было 23.00, через 30 минут нужно встать на приказ. Согласно суточному «Боевому расчету» сегодня ему было идти в наряд «в ночь», впрочем, как вчера и позавчера. Привычными движениями он «влез в ПШ» (полушерстяное обмундирование), намотал портянки, всунул ноги в сапоги и надел шапку, слегка скосив ее набок – так разрешалось ходить «дедам» – небольшая привилегия для тех, кто прослужил полтора года.
Свободные от нарядов бойцы спокойно спали, в казарме было тепло, над дверью в спальное отделение тускло горел дежурный свет. «Раз все живы, значит, часовой тоже жив», – подумал Шмель; ему очень хотелось дослужить до дембеля, приехать домой здоровым и обнять родителей; девушки у него не было. Не так долго осталось служить: всего остаток этой зимы, весну, лето и половину осени; тоска по гражданской жизни к горлу иногда ещё подступала, но уже не такая сильная, как в начале.
Во время ночного сна была опасность быть убитым, об этом все помнили. Шел 1980-й год, и на границе с недружественным Китаем, которая была совсем рядом, рукой подать, то и дело возникали напряжения. В истории погранвойск бывали случаи, когда «снимали» часовых, охраняющих заставу, а спящих пограничников прямо в кроватях коварно, по-азиатски, убивали шомполами в ухо.
Ладно, хватит о грустном – нужно идти. Шмель спустился на первый этаж в столовую; за столом уже сидели двое младших из более позднего призыва и «наворачивали» печенье с маслом, запивая теплым молоком – это был его наряд. На заставе была корова, и ночным нарядам выдавалось по стакану молока; Шмель съел положенную ему пайку и пошел одеваться, младшие пошли за ним. Он служил второй год, был уже опытным, и его назначали «старшим пограничного наряда» – это была ещё одна «привилегия» старослужащих – нести на себе основную ответственность за службу и забота о младших.
В сушилке пахло потом от солдатской зимней одежды; на крючках висели ватные штаны, бушлаты, шубы и валенки – все было сухое и приятно теплое, даже горячее; сушилка добросовестно выполняла на заставе свою задачу. Шмель оделся и посмотрел в окно, чтобы узнать температуру; на дворе была глубокая ночь, темно, но шкала термометра подсвечивалась и была хорошо видна.
Он ожидал увидеть уже привычные минус 30 и не поверил своим глазам – столбик показывал минус 52!Шмель протер кулаками глаза и ещё раз посмотрел на термометр с надеждой, что в первый раз ошибся, но столбик упрямо показывал 52 градуса ниже нуля. Это была вторая его зима на пограничной заставе. За время его службы бывало холодно, но такую температуру он видел в своей жизни в первый раз!
«Вернёмся сегодня живыми и здоровыми или нет, – подумал Шмель, привычно погладив ладонью затылок и украдкой посмотрев на младших. Им нужно несколько часов как-то выжить, не промерзнуть, не застудить спины, не обморозить руки, ноги, лицо и еще было одно существенное «но»! Шмелю был не страшен вооруженный нарушитель, который вряд ли, вообще, пойдет через границу в такой мороз, хотя, всякое бывает; ему были не страшны волки, хотя они много раз бывали совсем рядом – у него подмышкой всегда висел его верный и надежный автомат Калашникова.
Чего стоило действительно опасаться в наряде в зимнюю стужу, так это захотеть в туалет по «большому делу»! Если такое случится, то потребуется снять маскировочный халат, расстегнуть и снять тулуп, бушлат, ватные штаны с жилеткой (именно из-за нее приходилось снимать всю верхнюю одежду и терять тепло). Далее, понятно, нужно было снять штаны, кальсоны, быстро «сделать дело», смятой бумагой и снегом выполнить элементарную гигиену и быстро одеться, чтобы не замерзнуть «на хрен». На сильном морозе такая процедура могла стоить вмиг обмороженных пальцев уже на первых двух пуговицах тулупа, а их там целых пять и столько же на бушлате. Одному расстегнуть все пуговицы не получится, нужны руки помощника, а лучше двоих – запас «живых» пальцев.