Стукачи и палачи. Печальное эссе

Стукачи и палачи. Печальное эссе
Сергей Шевалдин

Не будем о грустном и скорбном. Попытаемся взглянуть в будущее через прошлое. Оптимизма, конечно, это не добавит…Впрочем, оптимизм чаще всего никак не связан с реальностью. Чаще всего оптимизм пропитан той ложью, которую мы сами хотим услышать.Пытаюсь быть честным.Эссе создано весной (апрель-май) 2022 года.

Стукачи и палачи

Печальное эссе

Сергей Шевалдин

© Сергей Шевалдин, 2022

ISBN 978-5-0059-1142-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стукачи и палачи

О мистике войны. Война оценивается в трофеях. И в последующей дележке ресурсов, аннексий и контрибуций. В наслаждении властью. Большевиков в России создала война. Она их вскормила смертью.

Точнее – Первая Мировая война. Понятно, что затеяли эту бойню те, кому это было выгодно. Но оставим все эти рассуждения историкам и всяческим модным коучам с реконструкторами да прочими конспирологами. Они, похоже, еще долго будут танатизировать и распомаживать это историческое событие, искать и называть тех, кто на этой войне нагрелся и вышел в плюс. Но для жителей России самый важный момент в том, что мировая война перешла в гражданскую. Ту самую войну, когда не только брат против брата, но и все против всех.

Большевики гражданскую войну выиграли за счет вовлечения в нее крестьян. Байки о том, что суровая Красная армия была рабоче-крестьянской – это всего лишь воспаленный бред упоротых адептов Карла Маркса. Откуда в России на переломе ХХ столетия могли взяться рабочие классы? Из люмпенов, отказавшихся работать на земле после отмены крепостного права и окопавшихся на местечковых мануфактурах? Из сезонных тружеников, которые полгода горбатили на малочисленных заводах и полгода пахали землю? Из романа Горького «Мать», в конце-концов?

Пусть даже на индустриализирующих единичных столичных предприятиях мастеровые и ремесленники перековывались в рабочие… Но все эти трудяги по сути своей были крестьянами и никак не подходили под фантазии про классовое расслоение знатных теоретиков марксизма. И жесткие рамки марсо-энгельсовского пролетариата этим крестьянам никуда не упирались.

Не были они потомственными пролетариями. Они были плоть от плоти искореженного кошмара русской черноземной Хтони. Именно Хтонь земли их кормила и поила, диктовала нравственность и моральные устои с обычаями и традициями. И убийство было хтонической нормой для крестьянина.

Запомните главное: крестьянин – палач с детства. С измальства крестьянин знает, что для того, чтобы элементарно выжить, необходимо систематически убивать. Убивать тех, кого лелеял и вскармливал, с кем игрался и веселился. Забой домашней живности для крестьянина праздник. Потому что отступает призрак голода. Смерть дарит сытость.

Поэтому крестьянин по природе своей не может бояться крови. И, сами понимаете, от убийства скота до убийства человека всего лишь один шаг. Сдерживает этот шаг лишь тот самый моральный кодекс, про который старик Кант сообщил. Если точнее – то закон общины, клана, тейпа или как хочешь это обзывай в зависимости от территории и национальности. В любом случае, для крестьянина убийство – это норма.

Всяческие сюсюканья на эту тему, подобные тургеневским «Муму», всего лишь сентиментальное брюзжание и хлипкая романтика декадентов. Меня лично с детства восхищает невероятно тонко прописанный момент в «Тихом Доне» у Шолохова, когда Григорий Мелехов косит траву и попутно рубит свежерожденного утенка. Крестьянин-казак, династическая «машина для убийства», испытывает эмоции и тонкие чувства, но плавно и без истерик. Такова жизнь.

Такова жизнь русской Хтони. Поэтому немудрено, что крестьяне помогли большевикам одержать победу в гражданской войне. Все эти «господа юнкера», бравые офицеры и восторженные салонные монархисты попросту не имели шансов. Разночинцы и образованщина, пусть даже упакованная идеалами и убеждениями, не могла противостоять привычному к тяготам, лишениям и смерти крестьянину от сохи. Блестящие деникинцы, отягощенными милитаристскими науками и передовым военным образованием, оказались бессильны против сеющих смерть тачанок Нестора Махно.

Бесспорно, что крестьяне участвовали в резне по обе стороны. Резня была безжалостной и кровавой. Победили те, кто был более кровав и безжалостен. Все те же крестьяне. Это и стало причиной их последующего уничтожения большевиками. То, что крестьяне для большевиков смертельно опасны, продемонстрировала победа Красной армии в гражданской войне.

Любая война обречена на кровь и жестокость. Иного не дано. Рассуждения про «гуманные» варианты войны – это для слабонервных. И узурпировавшие победу в гражданской войне большевики начали планомерно уничтожать принесших им власть крестьян-палачей. Путем тщательного убиения крестьянской общины.

Всякие рассуждения насчет якобы идеологической подоплеки участия крестьян в гражданкой войне бестолковы и бессмысленны – всякому нормальному крестьянину в руки попала лишь парочка листовок с обещанием земли и воли. Листовки, без сомнения, были тотчас пущены на самокрутки. Откуда и какая идеология? Крестьянам всего лишь хотелось побольше земли чтобы сытнее прокормиться. Естественный хтонический стимул пустить кровь ближнему своему. Жадность решает все, в том числе и исход войны.

Война против крестьянской общины началась с раскола. Для начала большевики планомерно уничтожили анархистов как единственных реальных защитников общин и живьем закопали в землю идею анархии, то есть общиннного развития. Затем начали действовать стукачи.

Понятно, что стукачество было всегда и во все времена. Но не приветствовалось, особенно крестьянской общиной. «Доносчику первый кнут», «не выносить мусор из избы» и «слово не воробей», «нашел-молчи, украл – молчи, потерял – молчи» – канувшие в Лету нормы общинного сообщества. Стукачи в эти правила не вписывались, доносчик становился изгоем. Большевики возвели стукачей на пьедестал почета.

Борьба с кулачеством, продразверстка и коллективизация – это дело рук стукачей. Навряд ли с этим будет кто-то спорить. А учитывая, что стукачи изначально были изгоями и неприкасаемыми для общины, то это еще и была кровавая месть со всей присущей для крестьян-палачей жестокостью.

Стукачи стали героями и победителями. Стукачество стало делом гламурным, удобным и выгодным. Стукачество поощрялось и вознаграждалось. Конечно, нет статистики (если есть, то очень глубоко и тщательно зарыта), но, надо полагать, что расстрельные команды в ходе кровавых репрессий. состояли как раз из палачей и стукачей. А затем участники расстрельных команд уничтожались палачами и стукачами. С малолетства привыкшими к крови крестьянами-изгоями-выродками.

Навряд ли стоит сомневаться и в социальном происхождении вертухаев и остальной челяди, холуйствовавшей у большевиков во время репрессий. Так ковались династии паразитов, для которых донос был и остается вопросом престижа. А также ступенькой в карьере.

Русская Хтонь выплеснула, а затем отторгла от себя орду мерзавцев и негодяев. Вероятно, это казусы эволюции. Но сначала нужно выжить среди этих пакостных казусов. Такова мистика русской Хтони в поступи жизни и смерти.

Победителей не судят. Во времена языческие и глубоко, надо полагать, варварские, бесспорно утверждалось, что за победителем стоят боги. Нормой были поединки. Выживший якобы был отмечен помощью высшей силы. Какой именно силы – никто не интересовался. Выжившего это уже не заботило, а мертвого… С мертвыми не надо разговаривать. Неизвестно, кто ответит.

Гражданская война в державе была битвой терроров. В поединке терроров победили большевики. Вероятно, поэтому считается, что «красный» террор был невероятно гуманным и заботливым, а «белый» террор» – злобным и изуверским. Хотя на самом деле террор был совершенно равнозначным с той и другой стороны. Равнозначным как по зверству, так и по издевательствам. Потому что не было сдерживающей силы.

Что могло сдерживать взбесившиеся крестьянские страсти? Государство, которого по сути уже и не было? Все или ничего, а о мертвых – или только хорошо, или опять же ничего. Царя с его семейскими уже расстреляли, а лидерам противоборствующих сторон не нужно было ничего кроме власти. Одним власть была нужна для подтверждения своих исконных прав на нее, а большевикам – для наслаждения контролем над ресурсами державы.

Для крестьян все эти расклады были абсолютно пустым звуком, полным «ничем». Про марксистские и прочие пропагандистские расклады поминать не приходится по причине совершеннейшего к ним крестьянского равнодушия.

Меня в свое время очень поражали утверждения агитаторов от КПСС насчет того, что в нашем окоеме «красные» боролись с лево-эсеровскими заговорщиками, бандитами-убийцами. Ну откуда вообще в наших краях могли завестись настолько убежденные левые эсеры, что ради своих убеждений ринулись кровью окрестности заливать? А старички, помнящие гражданскую войну, спьяну и шепотом рассказывали, что убивали из-за мести, дележки или других обид. Убивали «потому что власть разрешила». Доходчиво, просто и понятно. Бритва монаха Оккома.

Могла ли крестьян от кровопролития сдерживать Вера в Бога? Вероятно, могла бы, если бы не всеобщий аморальный шок от большевистского лозунга «Грабь награбленное, все дозволено!». Стоит обратить внимание на то, что для крестьян главным авторитетом в жизненном укладе была община. Авторитетам пришел конец.

Община действовала незатейливо, но была эффективна. И-за простоты и анархичности. Раньше в селе уважение на чем держалось? На жизни, на совместной работе, на взаимопомощи да поддержке. Знали – вот тот мужик всегда на помощь придет, в любом деле поможет, хозяйство у него справное да и за себя постоять умеет – потому человек достойный и уважаемый. Или, к примеру, врач-учитель, иной какой грамотный, опытный да рассудительный мужик. Священник владел веским словом. Таких авторитетных людей всегда поддерживали, к их словам прислушивались.