Царская пленница

– Так и я о том, – обрадовался братец, – мне в твоем басурманине интереса нет, я его и пальцем не трону. Пусть отдаст пистолет и убирается!

– Может быть, и правда, выйдем? – вопросительно обратилась ко мне Марья Ивановна. – Вдруг Господь его вразумил?

– Это вряд ли, – негромко сказал я. – Скажи ему, что мы подумаем.

– Поликарпушка, мы подумаем, – повторила она за мной.

– Думайте, да не задумывайтесь! – сердито крикнул хозяин. – А то велю дверь сломать!

– Первая пуля твоя! – громко пообещал я.

– Так у тебя второй-то и нет!

– А ты зайди, проверь!

За дверями замолчали, потом стало слышно, как разбойники переговариваются между собой, но слов было не разобрать.

– Ладно, думайте, только меня не сердите! Ты, Машка, знаешь, каков я в гневе! – пообещал хозяин, и нас оставили в покое.

Сидеть целый день взаперти без пищи и, главное, воды, да еще без санитарно-технических удобств, было не очень удобно. Правда, у нас на двоих была ночная ваза, но пользоваться ею в моем присутствии скромной девушке будет весьма сложно.

– Расскажите-ка мне, Марья Ивановна, о расположении дома. У вас нет здесь случайно подземного хода или хотя бы подвала?

– Какой там ход, у нас даже подполья нет, копнешь ямку, а там вода стоит.

– Жаль.

Говорить нам было больше не о чем, и я занялся самолечением. Женщина с интересом наблюдала за моими «пассами», потом спросила:

– Ты это что такое делаешь?

– Плечо лечу, – не вдаваясь в подробности, ответил я.

После каждого такого сеанса мое самочувствие улучшалось, но сил на это уходило очень много. Когда я, мокрый от пота, уронив руки вдоль тела, лежал на кровати, Марья Ивановна присела рядом и отерла мне лицо полотенцем.

– Куда уж тебе воевать, тоже выискался, Аника-воин!

– Сейчас станет легче, – пообещал я, начиная испытывать волнение от ее близкого присутствия.

Не скажу, что Марья Ивановна очень мне нравилась, но в моем теперешнем возрасте это не имело особого значения. Один женский запах мог вдохновить на подвиг.

Она же, не подозревая о начинающих будоражить меня желаниях, как на грех, придвинулась еще ближе и начала поправлять подушку, касаясь меня своей мягкой грудью. Я слегка отодвинул голову, так что ей теперь, чтобы дотянуться до дальнего края подушки, пришлось привалиться к моей груди.

– Ты, что это? – удивленно спросила женщина, когда я совершенно инстинктивно, не предполагая ничего заранее, обнял ее за плечи и прижал к себе.

– Так, ничего, – ответил я сквозь зубы, уже не в силах разжать руки.

– Хасбулатка, отпусти! – попросила она, поглядев мне прямо в глаза.

От мути, которую она, наверное, увидела в них, взгляд ее стал испуганным.

– Отпусти, не балуй, – опять попросила она, но уже не так уверенно, как раньше. – Грех это.

Однако меня уже заклинило, и руки не разжимались. Даже недавняя слабость была не помехой.

– Да, конечно, – пообещал я, продолжая удерживать ее.

– Грех это, – сказала женщина с какой-то безвольной обреченностью, как будто все, что должно было произойти, уже решено. – Потом сам жалеть будешь!

Ох, нельзя разговаривать с жаждущими мужчинами таким тоном! Кто же в такой момент думает о последствиях?

– Все будет хорошо, – опрометчиво обещал я, пытаясь поймать ее губы.

– Машка! Выходи! – потребовал из-за двери братец, прерывая наши отношения на самом интересном моменте.

– А ну, иди отсюда! – нервно закричал я. – На каторгу хочешь, мерзавец!

Марья Ивановна, не ожидавшая от меня такой нежданной прыти и резкости, отшатнулась в сторону. Видимо, мой юный вид никак не вязался с командирским тоном.

– Выходи, пожалеешь! – откликнулся Поликарп.

В дверь ударили чем-то тяжелым, так что она даже загудела.

– Ломайте! – приказал кому-то хозяин.

Застучали топоры.

Вместо того, чтобы выворачивать ее наружу, разбойники начали рубить филенку. Колотили они рьяно, но пока без особого успеха. Однако рано или поздно дверь все равно должна была развалиться. Нужно было на что-то решиться. Сеанс самолечения и, возможно, внезапно вспыхнувшая страсть почти вернули мне силы.

Я подошел к окну и выглянул во двор. Там нас поджидали двое крепких мужиков в городском мещанском платье. Они стояли не под окнами, а метрах в тридцати от дома. Увидев меня, закричали и начали угрожающе размахивать руками.

– Уходим через окно, – сказал я Марье Ивановне.

– Как так? – испугалась она, выглядывая следом за мной наружу. – Там же Ганька с Митькой!

– Бери мешок и прыгай за мной, – приказал я, заставляя ее взять мой «сидор» с деньгами. – Ничего не бойся, я с ними справлюсь!

Примеряясь к ударам топоров в дверь, я тяжелым стулом вышиб окно во двор.

Ганька с Митькой бросились к дому.

Я легко соскочил с подоконника во двор и навел пистолет на подбегающих противников. Они, уверенные в своем превосходстве, не озаботились даже запастись оружием.

– Бей его! – закричал один из них и кинулся прямо вперед.

Хлопнул негромкий выстрел. Разбойник споткнулся на бегу и, как бы задумчиво, остановился в пяти шагах от меня.

Второй, еще не поняв, что произошло, бросился на меня и напоролся горлом на острие клинка. Благородная сталь насквозь прошла сквозь мягкое тело, и разбойник, насаживаясь на смертоносный клинок, практически достал меня своим кулаком.