Волчья сыть

– Да, да, конечно, – рассеянно ответил я.

Архиерей на прощанье от полноты чувств расцеловал меня в обе щеки и перекрестил. Об оплате никто, понятное дело, не вспомнил.

На улице меня ожидал незнакомый экипаж, присланный от очередного больного. Похоже, что княгиня Анна Сергеевна сделала мне рекламу, и вся местная знать собиралась впрок полечиться у нового доктора.

Началась утомительная езда «с визитами», как говорили о посещении врача в старые времена. Создалась целая очередь из разнокалиберных экипажей, следовавших за мной кортежем, создавая сумятицу в маленьком городе и вызывая брожение умов у его жителей.

Оказалось, что, несмотря на заштатность и провинциальность, в Троицке жило довольно много дворянских семей вполне светского толка. Я предположил, что они отсиживаются здесь от строгостей, введенных в столице сумасбродным императором.

Кроме этих семейств, моими пациентами стали окрестные помещики, имевшие городские резиденции, и богатые купцы, стремящиеся в образе жизни походить на дворян.

Серьезных заболеваний мне не встретилось. Приглашали меня, скорее всего, следуя моде, чтобы оказаться не хуже других, и, соответственно, щедро платили.

Слух о моем небывалом гонораре у генерала облетел весь город, и на меня стали смотреть, как на какую-то священную корову. Даже недошитый полукафтан вписывался в образ эксцентричного миллионера. Красавицы дочки строили модному, богатому доктору глазки, сыночки шаркали ножкой, а мамы пытались посвятить в семейные тайны.

Я, отрабатывая свои деньги, у всех членов семьи проверял пульс, рассматривал языки, давал общие рекомендации по диете, образу жизни, санитарии и гигиене и пересаживался в очередной экипаж.

Во время одного из своих челночных перемещений по городу я встретил княгиню Анну Сергеевну, возвращающуюся с прогулки.

Мы остановили свои экипажи, и я подошел поцеловать у нее ручку.

Выглядела княгиня прекрасно. Глаза ее мерцали довольством и умиротворенностью. Одета она была в «амазонку»: приталенное, узкое платье с закрытым верхом и застежками на спине.

Я поинтересовался ее самочувствием и здоровьем супруга. Княгиня незаметно пожала мне руку и сообщила, что впервые за последний год генерал посетил ее спальню ночью «и был очень мил».

Я порадовался и за Анну Сергеевну, и за генерала. При таком развитии событий решалась самая сложная проблема ее взаимоотношений с Герасимом: возможная беременность и связанные с ней семейные передряги. У старика теперь появился реальный шанс вскоре стать счастливым отцом.

К вечеру я вымотался от постоянного мелькания новых лиц, зато неплохо заработал. Отослав посланцев последних пациентов восвояси с обещанием заняться их хозяевами завтра с утра, я отправился в свою «штаб-квартиру» передохнуть и подготовиться к мальчишнику уездного начальника.

За целый день мне не удалось нормально поесть. Везде был «а-ля фуршет» по-русски, то есть дежурная рюмка водки и закуска в виде рыбца или икорки. Так что, вернувшись к портному, я сразу же попросил подать мне ужин.

Аля целый день провела в компании Дуни и обновок и не очень без меня соскучилась.

Пока накрывали на стол, я рассказывал ей, как у меня прошел день и проэкзаменовал ее в освоении азбуки. На мой взгляд, обучение протекало великолепно.

Мы мило поболтали. Брать ее с собой к Киселеву я не мог, прием предполагался без дам, так что, загрузив Алю новым заданием по сложению слов, я пошел в мастерскую на примерку нового платья.

Процедура эта была не очень интересной, но необходимой. Как и в первом опыте с полукафтаном, покрой у Фрола Исаевича вышел самобытным и потребовал большой корректировки. Начались долгие препирательства и уговоры, пока я сумел убедить маэстро, что платье должно сидеть на человеке не так же, как оно сидит на чучеле.

В конце концов, я разделался с домашними делами, поцеловал Алю и отправился к Киселеву. Жил он в пяти минутах ходьбы от портного, но идти пешком в гости было неприлично, так что мне пришлось попросить портного запрячь его двуколку.

Глава шестая

Гостей у титулярного советника собралось человек пятнадцать. Кое-кто был мне уже знаком. Здесь были оба давешних священника: архиерей и отец Никодим – а также настоятель второго городского собора отец Филарет, тучный молчаливый мужчина лет сорока. Кроме того, приглашены были несколько местных дворян, городские чиновники и два офицера.

Меня представили почтенному собранию и нашли местечко за столом рядом с хозяином. Ужин был сервирован вполне прилично даже для этих хлебосольных времен. Киселев, уже прилично (или привычно?) пьяный, предложил тост за спасителя животов его и архиерея, то есть за меня.

Водка у него была отменная, и присутствующие отдали ей должное. Я после недавнего ужина был не голоден и не очень налегал на яства и напитки. Меня больше интересовало, что представляет собой провинциальное русское общество и его представители.

Коли мне придется вместе с ними какое-то время жить, стоило разобраться в ситуации.

О временах правлении Павла I и этой эпохе я знал очень мало. Для меня это время было темно и неинтересно.

Я схематично помнил историю восхождения императора на престол после смерти его матушки Екатерины II, не отдавшей законную власть сыну после его совершеннолетия. Его нервное правление, над которым посмеивались в русской литературе. Известный рассказ Юрия Тынянова «Поручик Киже» об идиотизме бюрократического военного государства. Крылатую фразу, появившуюся после объявления о причинах его смерти: «Умер от апоплексического удара табакеркой по голове». И почти ничего не знал о самом правлении.

В истории СССР утверждалось, что Павел Петрович ввел в армии прусские порядки, ужесточил и без того палочную дисциплину, перессорился почти со всей знатью и, при молчаливом согласии сына Александра, был убит гвардейскими офицерами.

Последнее время, в начале нового тысячелетия, кое-кто стал считать, что Павла неправильно оценили, что он был чуть ли не великим реформатором, пострадавшим за свою прогрессивную позицию.

Возможно, в этом есть и доля правды, хотя не только у нас, но и везде в мире мнения и оценки событий и исторических деятелей рассматриваются с точки зрения политических конъюнктур. Потому-то так часто и меняет мнения и героев эта ветреная наука. Теперь, «на месте», я пытался в этом разобраться. Без большой надежды на успех. Понять, что на самом деле происходит в стране, оставаясь объективным, практически невозможно.

Оставалось единственное: составить если не представление, то хотя бы впечатление. И, как нельзя кстати, подвернулся этот полуофициальный ужин у главы местной администрации.

Ужин, между тем, набирал обороты. Киселев, временно отступив от моей рекомендации не пить, чему не позволял верить запах, его сопровождавший, подливал себе и гостям, и атмосфера за столом делалась дружеской и непринужденной.

Постепенно мои сотрапезники, вначале говорившие исключительно о местных делах, начали пьянеть и, как всегда во все времена в России, перешли к разговорам о большой политике. Я думаю, было бы великим научным подвигом подсчитать, сколько людей пострадало в нашей стране в ее многовековой истории за свой длинный язык.

По мере продвижения в страну Бахуса разговоры делались все откровеннее, а суждения радикальнее. Архиерей пытался урезонить «якобинцев», но нам, как известно, по пьянке и море по колено. Я, между тем, вострил уши, вживаясь в эпоху.

По застольным разговорам получалось, что император, как известно, ненавидящий свою мать, окончательно развалил систему управления, сложившуюся в ее правление. Начатые и незаконченные ею реформы и так ввергли страну в сложное положение, а теперь это усугубилось еще и «перестройкой».

Применяя нашу терминологию, начались структурные реформы, в результате которых образовалось несколько ветвей власти, как обычно, тянущие одеяло в сторону интересов своих ведомств, и, в результате, раздирающие страну. По замыслу Павла, во главе исполнительной власти оказались военные, у которых не было ни опыта, ни рычагов управления гражданским обществом.

Чиновничество, имеющее такой опыт, власти было лишено, но в управлении осталось явочным порядком. Отменив матушкины законы, новый император вернулся к устаревшим петровским, которые уже забылись и не работали. Поэтому в стране при видимости жесткой структуры управления каждый делал то, что ему взбредет в голову, по своему разумению и исключительно для своего блага.

Император, как всякий романтик, не оценил сложность поставленных задач и не мог понять, почему при очевидной правильности его указов нет никакой положительной динамики. Все или извращалось до очевидной глупости, или шло на пользу кучке взяточников и воров.

Павел не щадил себя, пытался вникнуть во все мелочи, лично проверял, когда открываются канцелярии, как исполняются законы, и ничего не мог изменить.

Кроме того, началась чехарда с деньгами. Екатерина додумалась выпускать, кроме металлических, бумажные деньги – ассигнации. Образовалось две валюты: роль доллара исполняло серебро, деревянных рублей – ассигнации.

Для властей поначалу настал золотой век: когда императрице или правительству требовались средства, деньги просто печатали в нужном количестве. Постепенно доверие к бумажкам падало, и к концу правления Екатерины Великой рубль стоил около 63,5 копейки серебром.

Павел взялся переодевать армию и вскоре, измучившись от безденежья, пошел по проторенному пути, и допечатал еще 50 миллионов рублей к 250 миллионам, выпущенным матушкой, опустив бумажный рубль еще ниже.

Присутствующие за столом не знали законов экономики и управления. Потому их разговоры касались только персоналий, должностных злоупотреблений и частных случаев. Однако составить представление о том, что происходит в стране, я смог.

Между тем застолье продолжалось. Потребляли мы не легкомысленное шампанское, ставшее дефицитным в связи с французской революцией, а отечественную водку местного производства из емкой посуды.

В конце концов, выпитое начало пересиливать съеденное. С политических тем народ незаметно перешел на выяснение отношений.

Среди присутствующих новыми людьми были только мы с архиереем и в этой фазе застолья участия не принимали. Владыка был человеком умным и тактичным, в местные разборки не встревал, что касается меня, то я от выпитого осоловели предпочитал помалкивать, стараясь не привлекать к себе внимания.

Однако этого мне не удалось. Когда гости окончательно расслабились и раскрепостились, мне довелось услышать про себя много нового и любопытного. Оказалось, что моя персона в городе скрупулезно изучалась и отслеживалась, все перемещения и действия фиксировались, в результате чего были сделаны широкие умозаключения, нашедшие сочувствие в обществе. Я с удовольствием выслушал несколько мифов о собственной персоне.

Во-первых, меня спутали с сыном какого-то Крылова, крупного помещика из соседней губернии, известного присутствующим только понаслышке. У этого Крылова был сын большой оригинал и, по-видимому, колоритная личность.

Он много путешествовал, участвовал в светских скандалах, слыл за ученого и даже писал стихотворения «в антологическом роде» (что это за стихотворения, я так и не понял). В последнее время он остепенился и редактировал журнал «Соревнователь просвещения и благотворения».