Вот она вроде бы хвостик показала. Нет, вильнула, зараза, тем местом, откуда хвостик растёт, и убежала. Не совсем убежала – мелькает где-то на краю сознания, дразнится, чуть ли не язык показывает. У мыслей есть язык? Вроде бы нет, но всё равно показывает.
О чём это старший десятник говорил? Точно, об учёбе!
– Командир, – Еремей смущённо кашлянул и замолчал.
– Отставить чинопочитание!
– А?
– По имени обращайся.
Столь грубое попрание воинской дисциплины, да ещё со стороны человека, который сам же её и вдалбливал, подействовало на бывшего профессора ошеломляюще. Он захлопал блеснувшими в свете завесы глазами, но всё же пересилил себя:
– Матвей… хм… тут такое дело.
– Да?
– Когда я ещё сам учился… Ну ты понимаешь?
– Что не сразу профессором родился? Конечно, понимаю.
– Извини, это присказка. Привычка с лекций.
– Понятно.
– Так вот, Матвей, – Баргузин испугался собственной смелости, но, заметив поощрительный кивок старшего десятника, продолжил: – Когда я был студентом, то мне как-то попалась забавная рукопись. Она лежала в библиотеке на полке исторических курьёзов, но… Ну ты понимаешь?
Барабаш промолчал.
– Ну, я и прочитал, – вздохнул Еремей. – Там как раз про подобное.
– А говоришь, не учили!
– Не про то говорю. В том свитке значилось, что для снятия сферы непреодолимости, неважно каким способом поставленной, достаточно окропить видимое сияние мочой стального лягушонка. Представляешь хохму?
– Чего-чего?
– Забавно, правда? В старых источниках и не такое встречается.
– Погоди, – Матвей вдруг стал хмур и сосредоточен. – Не мельтеши.
– Да я разве…
Старший десятник ответил не сразу. Видно было, что его гнетёт что-то непонятное. Воспоминания или угрызения совести? Скорее первое, так как с совестью у старого вояки давно был заключён почётный мир, не предусматривающий взаимных упрёков. Наконец, после долгого раздумья, выдавил:
– Мама в детстве называла меня лягушонком.
– Гы!
– А в рожу?
– За что?
– Просто так и на будущее.
– Так я молчу.
– Вот и молчи! – Барабаш повысил голос, но тут же перешёл на шёпот: – А в когорте меня прозвали Железным Матом.
– Как звали?
– Не звали, а прозвали, дурень! – рассердился старший десятник. – Почувствуй разницу.
Но бывший профессор уже не обращал внимания на угрозы – что-то бормотал под нос, размахивал руками, доказывая самому себе прописные истины, и едва не подпрыгивал на месте. Впрочем, последнее пресекалось строгим командиром, дабы случайный звон кольчуги не смог выдать неприятелю их расположение.
– Я нашёл это, Матвей! Как говорили древние пелейцы – эврика!
– Так ты, сволочь, предлагаешь… – задохнувшийся от возмущения командир не нашёл подходящих слов, но красноречивым жестом показал, что именно имеется в виду.
– Что?
– Я тебе не кобель блохастый, чтобы лапу на каждый столбик задирать.
– Зачем её задирать? – не сразу сообразил Еремей. Потом до него кое-что дошло, и профессор удивлённо вскинул брови. – Ты собираешься пописать на глорхийского шамана?
– Сам же говорил…
– Я просто привёл пример исторического курьёза и вовсе не хотел… А ты в самом деле решил, что… хм… ладно, забыли.
Барабаш молча скрипнул зубами и кивнул – забыли так забыли. Но если милостью Триады повезёт выбраться к своим живыми, то уж не взыщи, Еремеюшка!
– Дело в том, – продолжил не подозревающий о грядущих неприятностях Баргузин, – что обычно такие завесы служат лишь для того, чтобы никто не смог помешать шаману провести ритуал. Знаешь, кочевники с подозрением относятся к любому колдовству…
– В морду дадут?
– Это вряд ли. А вот нарушить начертанные на земле линии или загасить пару светильников вполне способны. Из обычной зловредности. Бросит каменюку издалека и смоется неузнанным. А бедолагу колдуну, если на месте неуправляемым потоком силы не вывернет наизнанку, то всё равно крупные неприятности обеспечены. Вплоть до полного паралича на ближайшие полгода. Кому охота?
– Красиво рассказываешь, Ерёма, – оценил Барабаш. – Красиво, но бестолково и длинно. Покороче не можешь?
– Куда уж короче-то? Вот у нас в Университете был преподаватель теории стихосложения…
– Ерёма… – старший десятник протянул с укоряющей и угрожающей интонацией одновременно. – Как человек крайне добрый и вежливый, я бы посоветовал заткнуть пасть и говорить только по существу вопроса.
– Копать надо, – бывший профессор внял убеждениям и последующие слова подбирал с осторожностью. – Подкопаемся под сферу где-нибудь в огороде, там земля помягче, и проберёмся внутрь.
– Так просто? – удивился Матвей.
– Кочевники же! Кому придёт в голову слезть с коня и копошиться в грязи? Степняки, они ведь не суслики.