Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала…»

Подвело угощение господина Федякова, как есть подвело. Не в том смысле, что его самого, а вот отца Михаила…

Звон дорогущего, с завода братьев Нобелей, стекла привел батюшку в некоторое смущение. Как и раздавшийся следом испуганный визг.

– Стой! – заорал кто-то в темноте, и в небо ударил сноп огня, сопровождающийся грохотом. – Стоять, я сказал!

Грозный окрик и выстрел заставили отпрыгнуть в сторону, а в руке неведомым образом сам собой появился пистолет. Лукавый смущает, подталкивая к оружию?

Топот тяжелых сапог по дороге – кто-то пробежал мимо, остановился, постоял немного. Вернулся. И уже потише:

– Марья Михайловна, вас стеклом не поранило? Беспокойствие имею большое.

– Ой, скажете тоже, Федор Саввич, – откликнулся звонкий голосок, по которому священник узнал старшую дочь. – Царапина пустяковая.

– Где? – ощутимо перепугался Самохин. – Перевязать бы!

– Не надо.

– Почему?

– Так оно попало… не скажу…

– Я сам посмотрю.

– Ой, руки убери, охальник!

– Да чего…

Звучный шлепок сменился жарким шепотом. Что было дальше, отец Михаил не слышал – он перекрестил темноту, улыбнулся с умилением и зашагал обратно к дому отставного лейтенанта Федякова. Чай, примет постояльца на одну ночь?

Принял. Даже очень обрадовался вернувшемуся собеседнику. Так и просидели до утра за наливкой. Рассуждая о видах на урожай, о европейской политике, о проводимом Павлом Петровичем перевооружении армии. Славно поговорили.

А утром…

Утром отец Михаил вернулся домой, громко обругал неизвестных злоумышленников, бросивших камень в окно, и совсем было собрался пойти в церковь, как в дверь заколотила чья-то решительная рука.

– Кого еще нечистая принесла, прости господи? Машка, ну-ка посмотри!

– Телеграмма! – несколько мгновений спустя откликнулась старшая дочь. – Мне расписаться?

– Я сам. – Священник вышел в просторные сени и протянул руку к неясно видимой фигуре в дверном проеме: – Дай сюды.

Но невозмутимый почтальон сначала заставил черкнуть закорючку в прошнурованной тетради и только потом отдал запечатанный сургучом пакет.

– Ответ нужен?

– Нет, – покачал головой письмоносец. – Желаю здравствовать.

– Благослови тя Господь, – машинально откликнулся батюшка и зашелестел бумагой, громко цыкнув на дочь: – Не твоего ума дело! Лучше Федьку своего сюда позови!

– Он не мой.

– Поговори еще…

– А сказать-то чего?

Отец Михаил задумался на минутку и выдохнул:

– Война!

Глава 2

15 апреля 1807 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок

– Ну так что, государь, война? – Кутузов бросил указку на расстеленную карту и выжидательно посмотрел на меня.

– А сам как думаешь?

Михаил Илларионович неопределенно хмыкнул и ответил с легкой усмешкой:

– Для думанья у нас твоя голова имеется, а мое дело – приказы исполнять!

Фельдмаршал один из немногих, а честно сказать, так вообще единственный, кто позволяет себе так вольно разговаривать с императором. Соблюдая меру, ни в коем случае не перебарщивая, но с достаточной бесцеремонностью и малой толикой панибратства, временами переходящей в амикошонство. Имеет право, между прочим. Право друга и боевого товарища, с которым полтора года хлебали горькую кашу войны. Той, которая, дай бог, никогда не случится.

Мы попали сюда из сентября одна тысяча девятьсот сорок третьего года, из-под Ленинграда. Как? Не знаю сам. Может быть, погибли, и наши души переселились, а может… Не верю я в это. Но пришлось поверить. И пришлось зубами вцепиться в шанс прожить еще одну жизнь. И началось!

В первую очередь я категорически отказался помереть от апоплексического удара табакеркой в висок, чем очень озадачил заговорщиков. Причем многих из них сюрприз удивил до смерти – в ночь, когда все держалось пусть не на ниточке, а на кончиках штыков оставшихся верными присяге гренадеров, церемониться с убийцами никто не собирался. Сколько тогда народу в горячке порешили? Много. Сейчас бы действовал иначе, но в тот момент казалось, что другого выхода просто нет. Ладно, кто старое помянет…

А что было «во-вторых»? Ага, вспомнил… Как-то само собой получилось, что репутация слегка помешанного императора Павла Петровича не только подтвердилась, но и явила себя во всей красе. И сам постарался, и недоброжелатели подсуетились, но сейчас мне это на руку – не приходится придумывать оправдание действиям и поступкам, взгляду постороннего наблюдателя, кажущимся очередным сумасбродством. Взгляду иностранных разведок – тем более. Плевать, пусть ломают голову, пытаясь разгадать второй, третий, а то и пятый смысл любых движений русского царя.

Вот так и прожил шесть лет. Уже шесть лет?

– Надумал?

От голоса Кутузова воспоминания рушатся подобно стенам Иерихона, услышавшим трубы Иисуса Навина. Нетерпение фельдмаршала вполне объяснимо – только что по телеграфу поступило сообщение, что австрийскую столицу осадили неожиданно объединившие свои усилия французские и венгерские войска. Ну, венгров за полноценное войско можно считать с большой натяжкой, хотя повстанцы и сражаются с редким воодушевлением, а вот действия Наполеона изрядно беспокоят.

Не любит он нас. Причем знает, что мне об этом хорошо известно. Да я и не просил любить, лишь бы платил аккуратно за поставки. Да, ситуация… Еще недавно казалось, что стоит только перекрыть поток товаров, за прошедшие годы превратившийся из крохотного ручейка в полноценную реку, и Бонапартий будет поставлен на колени. Казалось, да.

Вообще, когда сюда попал, мне казалось, что знаю историю почти на полтора столетия вперед. И поэтому полагал, будто сведений из будущего достаточно, чтобы обойти все подводные камни внешней и внутренней политики. Наивный дурак! Сам черт не разберется в нынешней мешанине, куда оказались втянуты даже те, кто о войнах и не помышлял никогда.

– Сволочи!

– Вы про кого, государь? – Фельдмаршал снова стал самим собой, временно задвинув сознание Мишки Варзина на второй план.

– Про всех, – легкой улыбкой даю понять, что к присутствующим это не относится. – Как у нас с готовностью?

– Как обычно, – пожимает плечами Михаил Илларионович. – Артиллерия укомплектована новыми орудиями на двадцать пять процентов от потребного, патронов к кулибинским винтовкам едва ли по сотне на ствол наберется, воздухоплавание в глубокой ж… хм… в ней самой, производство минометов начнется только осенью. Мы традиционно не готовы.

– И кавалерия?