Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала…»

– Пфе! Гусары полков спецназначения еще чего-то могут, а остальные…

Старый товарищ неправ, очень во многом неправ. Просто ему хочется всего и сразу, а не получается. Вот я не переживаю: подумаешь, три четверти пушек не успели заменить, у других и этого нет. В том смысле, что наши старые и до того считались лучшими. И с патронами не так страшно, как кажется. Да, всего по сотне на ствол, но принимая во внимание некоторую увлеченность графа Кулибина своими винтовками и пуск новых оружейных заводов в Сормове и Туле… Иван Петрович претворяет в жизнь самые радушные мечты, вдруг оказавшиеся вполне осуществимыми.

Хм, не забыть бы ему напомнить о необходимости провести инспекцию на предприятиях княгини Лопухиной – в последнее время оттуда идет столько брака, что в иные времена милейшей Дарье Алексеевне хватило бы на червонец. Плюс пять лет поражения в правах. А я вот либеральничаю.

– Готовы мы к войне. Или не готовы, – подвожу итог нашей беседы, – а воевать, Миша, все равно придется. Или не хочешь?

– Не хочу, – соглашается Кутузов. – Я ведь, твое величество, не сопливый младший лейтенант из училища, у которого в мозгах вместо извилин отражение широких лампасов.

– Не хочешь, но будешь?

– Есть варианты?

– Нет, – обнадеживаю друга.

– А что же спрашиваешь?

– Да так…

– Нет уж! – Фельдмаршал повертел в руках ни в чем не повинную указку и переломил ее об колено. – Вместе кашу заварили, вместе и расхлебывать будем. Мы же большевики?

Хороший вопрос. Своевременный вопрос.

– Сам как думаешь?

Молчит. Оно и правильно, что молчит. Мне тоже нечего ответить. Наверное, пару-тройку лет назад и смог бы, но не сегодня. Представляю, как нерожденные пока Карл Маркс и Фридрих Энгельс ворочаются в гробах от нашего с Мишкой марксизма. Кстати, не попросить ли Александра Христофоровича Бенкендорфа озаботиться тем, чтобы прогрессивное учение так никогда и не появилось на свет? Всего-то и нужно… Сколько стоит человеческая жизнь в нынешней Европе?

И не надо меня обвинять в ревизионизме, уклонизме и прочих грехах, не надо. Вам нужны великие потрясения? Замечательно, тогда засуньте их себе в задницу, а мы и без потрясений как-нибудь проживем. Постараемся, во всяком случае.

Все, к чертям посторонние мысли! Работать!

Фарфоровая кнопочка на столе – новое веянье в моде и прорыв в науке. Мы стоим на пороге эпохи электричества. Оно, правда, еще в зачаточном состоянии, но примитивную батарею для питания звонка осилили.

– Вызывали, Ваше Императорское Величество? – секретарь появился в кабинете неслышно, хотя дверные петли должны отчаянно скрипеть. Он сквозь стены проходит, что ли?

– Да, вызывал. Бумаги готовы?

– Так точно. – Толстая папка ложится на край стола. – Копии тоже здесь.

У Сергея Александровича хороший почерк – буковки округлые и ровные, словно идущие в атаку шеренги французской пехоты. А у меня строчки кривые, с многочисленными кляксами и исправлениями. Это дают о себе знать последствия покушения двухлетней давности – плохо сгибаются пальцы на правой руке. Стакан или шпагу удержать могу, но ручка со стальным пером подчиняться категорически отказывается. Впрочем, для трех десятков подписей много сил не потребуется.

Пять последних листов откладываю отдельно. Это будущая добыча иностранных шпионов, слетевшихся в Петербург в поисках совершенно секретной информации. Пусть шпионят на доброе здоровье, мне не жалко. Вот когда сопредельные державы перестанут проявлять интерес, тогда будет печально. А бумаг я еще напишу, благо богатое и нездоровое воображение порой подсказывает такое…

– Передашь Бенкендорфу, дальше он сам озаботится.

– Будет исполнено, Ваше Императорское Величество, сей же час передам лично в руки.

– Курьера достаточно.

– Но Александр Христофорович будет нынче на совещании.

– А мы куда-то торопимся? Благородное искусство шпионажа суеты не терпит.

Да, господа-товарищи, хороший шпионаж много чего не любит. А вот мне в последнее время нравится с самым серьезным видом произносить заведомые глупости и рассказывать бородатые анекдоты. Волнуюсь, наверное, в преддверии большой войны и пытаюсь спрятать неуверенность за шутками. Боюсь? Скорее всего так и есть – полководец из меня аховый, и больше полка в обороне не потяну. Про наступление вообще лучше не заикаться, дабы не опозориться. Будем надеяться на полководцев, зря, что ли, жалованье получают. И немалое – содержание генералов обходится нисколько не дешевле расходов на Черноморский и Балтийский флоты вместе взятые.

А война стоит на пороге и уже стучится в двери. Война, которая сейчас нужна больше мира, как бы ни страшно это звучало. Семь лет мы работали на нее, теперь наша очередь собирать камни. Или разбрасывать? Что же, значит, будем разбрасывать.

– Разрешите идти? – застывший неподвижно секретарь наконец-то решился нарушить мое задумчивое молчание. Инициативный, и это хорошо.

– Да, конечно же.

Сергей Александрович щелкнул каблуками и вышел – никак не избавится от въевшихся с детства привычек. Потомственный военный, то вам не фунт изюму.

– Вызывали, Ваше Императорское Величество? – в приоткрытую дверь заглядывает усатый сержант с двумя золотыми нашивками за тяжелые ранения.

Черт побери, я сам не заметил, как рука привычно нажала на звонок. Зачем мне солдат в кабинете? Поговорить?

– Садись, – показываю на стоящий напротив стул. – Или присаживайся. Если так удобнее.

Улыбается, каналья, но мотает головой. Тоже правильно – для часового на посту караульный начальник пострашнее любого императора. И если обнаружит нарушение, то никакие монаршие милости не компенсируют грядущие неприятности по службе.

– Слушай, Василий Петрович, что ты думаешь о французах? – Сержант улыбается еще шире. А что, если Наполеон знает в лицо чуть ли не каждого своего гвардейца, то и русскому царю не зазорно. Вроде малость, а людям приятно. – Ну? Только правду.

Задумался. И это тоже хорошо, ведь лет пять назад мне бы ответили в таком духе: мол, не сумлевайся, надежа-государь, бравы солдатушки одолеют супостата одной левой, ты только прикажи. А глаза обязательно выпученные и похожие на оловянные пуговицы.

– Француз – вояка умелый, Ваше Императорское Величество.

– Давай без титулований, братец. Умелый, говоришь? А ты сам?

– Ну-у-у… сравнивать не стал бы.

– Это почему же?

– Несправедливое сравнение, государь! Кто я, а кто они!

– Русскому солдату негоже скромничать.

– При чем здесь скромность? – искренне удивился часовой. – В правильном бою я пятерых побью, не запыхавшись, а в тайном, как Александр Христофорович обучает, и двух десятков мало будет.

– Ладно, иди, чудо-богатырь. – Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

– Вот и поговорил с народом! Vox populi [1 - Vox pуpuli vox Dеi (лат. «Голос народа – голос Бога») – латинская поговорка, эквивалент русской пословицы: «Глас народа – глас Божий».] послушал, мать его за ногу!

Скрипнула дверь. Черт побери, безопасность безопасностью, но все же стоит приказать смазать проклятые петли! Нервы и без того натянуты струной, а мерзкий звук проходится по ним даже не смычком – пилой, оставляющей зазубрины. Вот хватит кондрашка невзначай!

Легкие шаги Марии Федоровны узнаваемы. Дражайшая супруга в свои годы умудряется не только выглядеть на тридцать лет, но и чувствовать себя так же. Злые языки, к сожалению, еще не подрезанные под корень товарищем Бенкендорфом, утверждали, что императрица играла с дьяволом в карты, поставив на кон бессмертную душу против секрета вечной молодости. Как сообщали рассказчики, царица совсем было проиграла, но появление вооруженного кочергой и винтовкой ревнивого супруга, то бишь меня, радикальным образом повлияло на результат.

В итоге состоявшегося выяснения отношений черт лишился рогов, хвоста, целомудрия (тут как раз пригодилась кочерга) и был отправлен этапом на Аляску. Вечная же молодость досталась призом победителю, разделившему еще в равных долях, не считая малой толики, выделенной присутствовавшему при допросе и аресте нечистого фельдмаршалу Кутузову.