Лопнувшая лампа

Лопнувшая лампа
Сергей Швей

По серому бескрайнему мегаполису бродит загадочный фантом. Тень преследует свои зловещие цели, и встреча с ней не сулит ничего хорошего. Однако для некоторых она неизбежна, как встреча с собственной смертью или безумием… Но кем на самом деле является Тень? Ответ на этот вопрос может оказаться крайне неожиданным…«Лопнувшая лампа» – мистический философский роман c экзистенциальными мотивами, проникнутый глубинным осмыслением сущности повседневных явлений и хрупкости человеческого бытия.

Лопнувшая лампа

Сергей Швей

Мысли материальны,

слова материальны…

Корректор Юлия Власенко

Редактор Юлия Власенко

© Сергей Швей, 2019

ISBN 978-5-0050-4596-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Тусклые пепельные лучи солнца пробиваются сквозь мрачный полог туч, неделикатно вторгаясь в последние минуты моего сна. Ах, эти последние минуты! Все время кажется, что именно это украденное время и было самым продуктивным, самым сладким. Именно эти мгновения и наполнили бы тебя необузданной, почти божественной энергией бодрости. Покидая пределы крепостных стен кровати, ворчливо и неохотно, я машинально бреду покорно исполнять все утренние дела, надлежащие каждому воспитанному джентльмену моего возраста.

Сегодня день бриться, а значит, он не задался с самого начала. Надо тратить сладкие секунды лени на бессмысленное стояние перед зеркалом, по-дирижерски водя бритвенным станком у лица. В этом простом и регулярном действии как нигде раскрывается тайна цикличности бытия – сколько бы ты ни объявлял бой растительности на своем лице, сколь ни был бы искусен в ремесле цирюльника, волосы вернутся, и ты лишь выигрываешь битву, проигрывая войну. Экзекуция еще не начата, а я уже, не скрывая внутренних содроганий и бесконечной жалости к себе, мысленно ощущаю холодные прикосновения острого металла к коже, репетирую и примеряю всевозможные обезьяньи гримасы, которые буду строить перед зеркалом, дабы ни один юркий волосок не укрылся от моего праведного гнева.

В давнем противостоянии сна со всеми остальными вещами, что день ото дня окружают меня утром, сон давно вышел победителем. Свою гегемонию он устанавливал методично и пошагово: сначала я перестал завтракать, ограничивая утренний рацион только допингом в виде кофе, потом, подчиняясь декретам моего нового господина, отказал себе и в этом удовольствии – все ради лишних минут блаженного бездействия. И вот сейчас, как нарочно, упрямая щетина, возомнив себя Марианной, намеревается сбросить оковы тирании и отнимает у меня эти лишние минуты, заранее портя мне настроение. Будь моя воля, я часами лежал бы в постели, позволяя демонам прокрастинации вырываться на волю и творить любые бесчинства, которые они сочтут нужными. И только одна банальная вещь всегда пресекала этот заманчивый сценарий – реальная жизнь.

Мы давно стали рабами вещей. Я вспоминаю себя в двадцать лет: когда настала пора упорхнуть и покинуть отчий дом, у меня были пара-тройка холщовых мешков с одеждой, пара коробок с обувью да компьютер. С этим незатейливым багажом я ринулся покорять взрослую жизнь, строить быт на свой манер.

Я всегда считал себя по-скандинавски минималистичным. Очень гордился этим и всячески рекомендовал такой стиль жизни окружающим. Вы летаете с большим чемоданом? Фу, копуши! Регистрируя, сдавая и получая его в аэропортах, вы теряете столько драгоценного времени. Только ручная кладь! Вы тащите все в дом? Скряги! Ненужное барахло завоевывает необходимое вам жизненное пространство, а уж про царство пыли я и говорить не хочу.

И вот теперь, столкнувшись с проблемой переезда, я осознал, что ничуть не лучше всех остальных. Огромная картонная коробка за номером пять уже доверху была заполнена моими вещами, которые и не собирались заканчиваться. И это я еще не приступал к обуви! Она определенно принадлежала даже не сороконожке, а многоногому божку из мифов.

Гора всевозможных гаджетов недоверчиво косилась на меня. Кухонные принадлежности мощным фронтом выдвигались с левого фланга: блендеры, прикрываемые вафельницами и блинницами, угрожающе приближались и нависали.

И этот вещизм, все материальные привязанности – всё корнями уходит в цикл наших привычек. Мы не можем отречься от этого. Вернее, можем, но не хотим. Идти по пути наименьшего сопротивления, искать простейшие закономерности, отталкивая сложные и более логичные, – вот наш путь, наш выбор. Мы уже расчертили себе путь, написали сценарий. Что толку, если результат практически предопределен, а неопределенность требует бо?льших усилий, бо?льших вложений и, в случае неуспеха, – бо?льших разочарований. Любовь к риску – это скорее исключение, удел тонкой прослойки избранных и непонятых людей. А мы не желаем быть не понятыми, не желаем быть другими. Мы ненавидим ксеносов, которые отличаются от нас, но внутри мы и сами – ксеносы. Однородная неоднородность, непластичная пластичность. Единство непохожих элементов и заставляет работать систему эффективно.

Я открываю дверь, делая несчетное множество поворотов ключа. Их количество я не могу, да и вряд ли хотел бы запоминать. Открыть, выйти, повторить все обороты в обратном порядке, запирая дверь, отпереть вторую – вот она, полнотелая любовь человечества к сокрытию частного, проявляется каждый день, да так часто, что мы уже не придаем этому никакого значения. Мастерски повторяю процедуру. До выхода в открытый космос меня отделяет все меньше и меньше пространства – последняя дверь, и вот он, прекрасный новый мир, уже готов навалиться на меня этим не по-зимнему погожим днем.

Перешагнув порог подъезда, сразу попадаешь в невероятное царство серого спектра. Для полноты картины не хватает только обесцветить разномастные наряды проходящих мимо людей и их нездорово-красный румянец на суетливых лицах, плохо скрываемых шарфами и шапками. Серости сегодня и правда вдоволь: мрачные строи туч, марширующие по бледно-голубому небу, столь же массивные, сколь и уродливые каркасы зданий, которые обступают меня со всех сторон, и, что самое удивительное, – снег. Даже он, поддавшись влиянию этого города, отказался от своей естественной белизны, предпочтя мимикрировать в бесконечную серую массу.

Вся эта серая рябящая белизна вокруг производит какой-то неизгладимый психопатический эффект, давит на глубоко сокрытые болевые точки расстроенного разума. И если во многих произведениях преобладает образ зимы, как образ смерти только лишь потому, что сама природа в это время засыпает и будто умирает, то это очень банальное и поверхностное допущение и ограничение.

Вся эта бесконечная белая рябь грозит тебе гибелью не только и не столько физической: от переохлаждения, свойственных именно этому времени года болезней или, как в прошлом, от недостатка пищи. Моральный и психологический аспект зимы до конца никогда не раскрывается, как и не раскрывается его необратимое влияние на наше серое вещество.

Люди, проживающие в нордических широтах и особенно сильно обремененные своими характерно-национальными укладами и традициями, испытывают в этой бесконечной холодной пустыне такую тягу к самоуничтожению, противоречащую всем инстинктам, заложенным в человека, какую мало где встретишь. Я где-то читал, что в скандинавских странах с их колоссальным уровнем благополучия, мощнейшим индексом счастья и общей направленностью на комфорт личности процент самоубийств просто зашкаливает. И тут возникает сложно объяснимый парадокс: происходит это из-за места проживания и климата, с которым люди сталкиваются ежедневно, или именно из-за высокого уровня комфорта их жизни, из-за того, что в какой-то момент этот бюргерский жирок облепляет тебя со всех сторон, убивая желания? Ты перестаешь ставить себе амбициозные задачи и достигать их, потому что тебе нужно быть таким же, как все, – счастливым и зажиточным, и никаким другим. Тебе нужно быть этой уникальной снежинкой, а двух одинаковых снежинок не существует, однако находиться в огромной массе белого сугроба, совершенно равнодушного к твоим кристаллическим рисункам и узорам. И, проходя по улице, когда просто невозможно отвести взгляд от этого бесконечно белого савана, вдруг внезапно чувствуешь, как кровь в висках начинает странно и интенсивно пульсировать, а взгляд скользит куда-то мимо физических объектов. А ты при этом стараешься смотреть под ноги, сохраняя телесное равновесие, не обращая внимания на равновесие душевное.

Можно ли провести аналогию между зимой и тяжелыми металлами? Можно ли отравиться зимой, как свинцом? Если это так, то шансов у нас практически нет. Мы либо эволюционно выработаем – или выработали – защитный механизм противостояния пагубному влиянию, либо, сами того не зная, медленно умираем, теряем рассудок, и среди нас, среди нашей нормальности, нормальных людей нет вовсе. Прекрасная мысль для зимней прогулки.

Весь этот год какой-то аномальный. Есть что-то осеннее в этой зиме. Густой пенопласт серо-свинцовых туч броской шапкой нахлобучивается нам на головы, сползает на лоб, застилая глаза. Влажность, переходящая в сырость, переходящая в поток под ногами. Измученные зимние ботинки, сапоги и полусапожки, безропотно умирающие в объятиях зимних луж. И тонкая полоска хандры, балансирующая на лезвии депрессии. Я стал неорганизованным, стал чувствительным. Видимо, размякаю вместе со снежными настами. Сказываются погода, усталость и общая нереализованность буйных потребностей моей неистовой души.

Этот город настолько велик, что складывается впечатление, что всю его фигуру разделяют бесконечные широты, климатические пояса, природные аномалии. Снег с дождем, дождь со снегом, ледяной дождь – выглядит как ассортимент новомодной кофейни. Выглядит как серая повседневность.

Жалостный снежный скрип под ногами наигрывает неясную, но ритмично-маршевую мелодию, а стремления прохожих уносятся в конечные точки их затейливых маршрутов. Пройдет всего несколько минут, и этот скрипящий звук, похожий на песни античных сирен, уведет и меня туда, где сотни и тысячи таких же, как я, странников продолжат свой скорбный мирской путь – под землю. В метро.

Глава 1

Узкая дорога между двумя предприятиями, когда-то режимными и очень статусными, натянутой стрелой уходила в глубокий сумрак. Изредка ее разрезали рельсы и шпалы забытых железных дорог, еще не так давно бывших важными кровеносными сосудами этих промышленных точек и переносивших на себе ресурсы и материалы, столь необходимые отчизне. Освещение было скудным, но и ему стоило радоваться. Многие подобные индустриальные участки, разбросанные по всему городу, не могли похвастаться и этим. Они медленно приходили в упадок от времени, вандалов и осознания чувства собственной ненужности. Чумные пятна промышленных зон никого не беспокоили, их проще было игнорировать, чем что-либо с ними делать.

Раньше эти гиганты были островками разновесного производства, обеспечивающими горожан работой, досугом и всевозможными благами потребления. Там люди трудились, влюблялись, ссорились – проводили бо?льшую часть своей жизни. Сейчас только скупые ностальгические воспоминания ворошили их сон. Многие острова затопило море жилой недвижимости, многие подпали под метаморфозу бизнес-центров. Эти же остались доживать своей век в безвестности и покое.

Темная фигура плавно двигалась, стараясь не попадать в редкие столбы света. Сейчас эти маневры были абсолютно без надобности – на несколько сотен метров кругом не было ни единой живой души, даже отдаленный собачий лай старался облетать это место стороной. Но лишние меры предосторожности никогда не бывают излишними.

Было морозно. К утру обещали еще большее похолодание и осадки. Автомобилистам рекомендовали использовать общественный транспорт во избежание пробок и транспортных коллапсов. Тень продолжал свой путь. Запахнутый в черное клубящееся пальто, он медленно плыл куда-то вперед, к одной лишь ему известной цели. Пересекая один железнодорожный переезд за другим, фигура взяла чуть правее и устремилась в сторону массивных стальных ворот, шутливо украшенных геометрическим рисунком, состоящим из одного ромба.

Прежней функции массивная конструкция уже не выполняла, что позволило фантому просочиться на заброшенную территорию одного из заводских комплексов. Огромный скелет индустриального динозавра неуклюже распластался в своем ареале обитания. Время здесь замерло между восьмидесятыми и девяностыми годами двадцатого века, образуя странную аномалию временной петли: щиты-транспаранты с бодрыми лозунгами, мозаичный вождь мирового пролетариата над одним из входов в сам промышленный корпус, остовы конструкций, которые ушлые деляги не смогли растащить, – все было свалено в одну историческую кучу. Только колючий ветер никак не хотел покидать эти места. Он блуждал по пустым замусоренным цехам, разглядывал разбитые шеренги окон, мирно убаюкивая этого железобетонного старика.

Внутри, по сути, не было ничего интересного, и фигура начала аккуратно обходить один из цехов. В кромешной ночной мгле, зимой, эта задача оказалась не из легких. Сугробы громоздились выше колена, местами подмерзший снег становился очень плотным, а ледяная корка только укрепляла хитиновый панцирь. Если бы Тень не был здесь раньше, то на его блуждания могла бы уйти вся ночь. Чернильная темнота была почти безлунной: луна, затянутая пухлыми снеговыми тучами, лишь редкими бликами просачивалась между их ожиревших тел. Эти редкие блики отраженного света на снегу служили для фантома милосердными подсказками, которые помогали сократить столь долгий, но столь важный путь. Цель была уже близка. Изрядно продрогнув, обмеряя сугробы скрипучими шагами, Тень достиг места, где стена особенно четко оскалилась гнилой плотью кирпичей. Из туманного силуэта показалась массивного вида рука, которую венчала видавшая виды кожаная перчатка. Нежно протискиваясь в практически незаметный зазор в стене, Тень прильнул ближе всем корпусом – теперь длины должно было хватить, чтобы найти свой священный Грааль. Еще мгновение, и рука вновь слилась с аморфным силуэтом, заботливо увлекая долгожданную находку вглубь пальто.

Миссия была исполнена. Даже в этой непроглядной ночной пучине было заметно, что фантом ликовал. Дыхание стало сбивчивым и посылало обильные клубы пара в морозное пространство ночи, шаг стал легче и игривей. Если бы не кромешная темень, возможно, мы бы даже увидели вожделенные судороги, что пробегали по всему его телу. Пора было возвращаться. Проторенным маршрутом фигура поплыла в обратном направлении.

– Ну и дурик! – Тень насторожился.

Любой пусть даже самый невнятный звук здесь и сейчас казался жутким и громким. Это мог быть гомон случайных прохожих, могла быть игра воображения. Или просто эхо, которому так нравилось бродить среди этих советских руин.

– Чего ты боишься? Тут давно никого нет! – Голоса приближались.

Фигура панически вжалась в стену, стараясь не производить лишнего шума. Ворота фальшиво скрипнули, и на заброшенную территорию вторглись три новых силуэта. Почти задержав дыхание, все еще вжимаясь всем корпусом в прямоугольник стены, Тень попробовал оценить нарушителей. Каждый был невысокого роста, скомканные конусы, венчавшие фигуры, выдавали шапки.

– Вот мы сейчас и проверим, какой ты смелый на самом деле! Мамке своей будешь рассказывать… – Голоса были звонкие, их еще не ломал возраст.

– Дети… – мелькнуло у Тени в голове. – Подростки.

С подростками, пусть и с тремя, он мог справиться, а если взять в расчет, что сокровенная вещь была уже у него в руках, ему оставалось только поскорее покинуть этот заводской плен. Любыми методами и как можно быстрее.

Силуэты слегка рассредоточились. В воздухе мелькали фразы про храбрость, улетные видео, уважение друзей, одноклассников и, конечно, девочек. Они стояли слишком близко к воротам. Почему именно здесь? Призрак негодующе начал перебирать шансы этой встречи. Весь этот промышленный район был заброшен, вся эта терракотовая армия зданий могла бы принадлежать им, но они выбрали его завод, его ворота. Юношеские амбиции сейчас путали Тени все карты.

Дети в этом возрасте начинают совершать странные поступки с сомнительной мотивацией. Но чаще эта мотивация вообще отсутствует – есть стойкое опасение выбиться из струи сверстников, оказаться не таким, как все, потерять популярность или никогда ее не обрести. Начинают зарождаться зачатки вредных привычек, в которые юные нежные особи ввергают себя, искренне того не понимая. Это первое знакомство с мнением общества, первая примерка строгого платья конформизма, в которое мы на всю жизнь облачаемся, чтобы прослыть добрыми горожанами, любящими родителями и чуткими друзьями.

Секунды казались часами. Нетерпение Тени росло все больше и больше. Мороз предательски колол все конечности. Ребята не спешили разойтись, следуя непонятному, одному им известному сценарию. К огромному разочарованию фантома, они не спешили ни углубляться во чрево заводского комплекса, ни покинуть его окончательно. Их дислокация оставалась все такой же неудобной, и о незаметном отступлении не могло быть и речи.

Мальчики явно спорили. Одному из них было не по душе исполнять приказы своих товарищей.

– Что, будешь маму звать? Или еще кому пожалуешься? – Едкий издевательский тон кислотой жег юную неокрепшую душу.

– Я говорил, что не надо брать этого. Только проблемы да сопли! Малыш! Ха!