Империя сосредотачивается. Книга 3

– А свадьба?

– Ну придумай что-нибудь, ты же мужчина…

Далее рассусоливать манную кашу по тарелке не имело никакого смысла, вернулись в зал.

– Олег, – тряхнул я головой, отгоняя более тяжелые мысли, – а хочешь я расскажу, когда, где и от чего ты умрешь?

Видов аж побелел, бедняга.

– Откуда ты это можешь знать? – только и спросил он.

– Дар у меня такой есть, будущее видеть, не всегда и не для всех, но временами прорезывается, кучу народу уже спас с его помощью. Ну так как, рассказать?

– Ну расскажи, – с трудом выговорил он.

– Через 20 лет от рака гипофиза в Уэстлейк-Виллидже, штат Калифорния, США. Сейчас еще конечно рано, но через 5-6 лет начинай проверяться на онкологию примерно раз в год, должно помочь.

– И что я там буду делать в этой Калифорнии?

– То же, что и здесь, сниматься в кино… с Микки Рурком и Арнольдом Шварценеггером, если тебе эти имена что-то говорят… и еще выкупишь права на показ советских мультфильмов в Штатах, это много денег принесет.

– А про Анюту ты что-нибудь скажешь?

– Увы, но нет – про нее мой дар что-то молчит как рыба. Совет вам, дорогие, да любовь, а я пошел.

И я повлекся нога за ногу на Гоголевский бульвар, да. Вот, как говорится, тебе, бабушка и анютины глазки во всю радужку. Перевернута еще одна страница жизни, только сука похоже, что не в ту сторону перевернута… даже можно сказать, что и с корнем вырвана эта страница. Говорят, что история повторяется дважды и второй раз как фарс, но у меня что-то второй раз совсем без смеха проходит. Ладно, попробуем жить дальше, чо…

-–

Я сижу в недрах своей квартиры на Кирова и керосиню второй день подряд. В столице у меня еще хватило сил доехать до Инны с Мишей, забрать свои вещи (Анюта свои пусть сама забирает), отбрехаться, как сумел, от недоуменных инниных расспросов и докатиться по железке до горького города Горького… ехал один в купе СВ, да, проводница, видя мои расстроенные чувства, даже не сделала попытки подселить еще кого-нибудь на свободное место.

А дома отзвонился матери и декану, сказал им примерно одно и то же, что мол в связи со срочным форс-мажором меня не будет два дня… может даже три, на вопрос же матери, что там со свадьбой, ответил, что через два дня все видно будет, а пока не видно ничего, потому что не рассвело. А сам пошел в ближайший гастроном на Краснодонцев, закупил там водки (сука Ветлужскую ведь продали, из сучков выгнанную, ну да это не особенно и важно сейчас), взял какой-то закуски, консервы что ли какие плюс хлеб и ливерная колбаса, отключил проводной телефон, вытащил батарейку из мобильного и отсоединил провода от дверного звонка, обрубил короче все внешние связи, замкнул их, так сказать, на себя и начал керосинить по-черному, да…

И закурил тоже – вот в предыдущей жизни последний раз курил лет в 20, а тут сорвался… Беломора прикупил, усманского, ядреного, с картой одноименного канала на этикетке… гадость изрядная, но от нехороших мыслей отвлекает.

В дверь стучали несколько раз, один раз весьма даже сильно, я не открывал – ну что они мне сказать могут, эти стучащие? И что я им сказать могу? Пустое все это, а лучше я сорву-ка козырек с еще одной бутылочки, на этот раз арзамасского розлива. И с вещами анютиными надо ведь что-то делать, вон их сколько в шкафу… и в другом шкафу… и на вешалке в прихожей… и в ванной тоже есть… а, подумаю об этом завтра.

На исходе первых суток моего плоского штопора ко мне пришел ангел и сел за стол напротив… ну то есть я его так назвал, а на самом деле хер его знает, кто он там по профессии и образу жизни, да это и неважно – в костюмчике… нет, не черном, а коричневом, с красненькой искрой, и в ярко-красном галстуке и начищенных до блеска ботиночках, напомнив мне безвременно ушедшего от нас Сергей-Викторыча.

– Что, Сергуня, тяжело тебе? – спросил ангел.

– Выпьешь? – вместо ответа сказал я.

– Что там у тебя? Ааа, арзамасская… ну налей на два пальца, – и он пододвинул мне второй стакан. – За что пить будем?

– Чтоб не последняя, – буркнул я сквозь зубы. – Курить будешь? – и я протянул ему уполовиненную пачку Беломора. – Курить он отказался.

– Ты как сюда попал-то? И зовут тебя как? И что тебе вообще от меня надо?

Товарищ в галстуке лихо вылил содержимое стакана в рот, от закуски в виде кильки в томате отказался и ответил мне следующее:

– Видишь ли, Сережа, я это и есть ты, только немного альтернативный. Ты же здесь, насколько я понимаю, пытаешься выстроить альтернативную историю, да?

– Ну как бы хотелось бы…

– Вот, а я, получается, Сергуня Сорокалет из той ветки, которую ты похерил.

– Че ты гонишь, чепушило? – окончательно перешел я на блатной жаргон. – Ты ж старше меня нынешнего лет на 20 и рожа у тебя не моя, в зеркало вон хотя бы посмотри, найдите, как говорится 10 различий, в смысле сходств.

Встал ведь товарищ и пошел в ванную смотреться в зеркало. Потом вернулся и сказал:

– Да, рожа подгуляла, согласен, можешь конечно не верить, но все равно я это ты и наоборот.

– Ну ладно, допустим на минутку, и дальше что? – отвечал я, разливая по стаканам остатки из бутылки.

– А дальше, Сергуня, то, что надо стойко держать удары судьбы, а ты тут раскис как баба, у которой козел капусту на огороде съел. Сам же говорил не раз – кому сейчас легко?

– Ладно, проехали, – ответил я, – лучше расскажи, как там у вас в реальной альтернативности… или как уж там.

– Да все так же, как и в учебниках по новейшей истории, учил ведь поди в школе-то? А вот у тебя тут в альтернативщине что-то не очень, заигрался ты, Сергуня, со своими женщинами, а надо ведь кому-то и дела делать.

– Слушай, альтернативный я, иди нахер, я ж понимаю, что ты эманация моего воспаленного сознания.

Товарищ поморгал несколько раз и испарился без слов, однако уровень водки в бутылке остался прежним – явно я столько не выпил… долго размышлял над этим удивительным фактом, потом взял баян в руки и заиграл на нем, подбирая ноты к самым тоскливым песням, кои мне вспоминались в пьяном своем угаре. Потом в дверь забарабанили особенно сильно. Я поначалу собрался игнорировать это дело, ну постучат и уйдут, не будут же они замок выламывать в самом деле, но вдруг понял, что стучание складывается в определенный такой и очень знакомый мне ритм… да, точняк это оно, «Одиночество сволочь». Ну хорошо, ребята, вы меня уговорили, иду открывать, ну кто там это еще ломится.

Замок подался с большим трудом, дверь распахнулась, а на пороге, значит, двери… вот если б мне сказали написать список из ста возможных посетителей меня в текущих обстоятельствах, то человек на пороге в этот топ-100 точно не вошел бы, да…

Анют так много на земле…

А стояла там Анечка Пак, которая дочь хирурга из 40-й больницы и знаток восточных боевых искусств, вся из себя тихая и спокойная, как глубокая бухта в бурную погоду.

– Привет, – с места в карьер начала она, – как жизнь, как семья, как здоровье?

– Жизнь сплошное спортлото, – автоматически вылетело у меня.

– В смысле?

– Где ни поставишь крестик, все не то, – продолжил я, – ну заходи, раз пришла.

Аня зашла, озираясь по сторонам, я помог ей снять куртку, повесил на вешалку, нашел какие-то тапочки, от Усиковых по-моему остались.

– Ну пойдем, если не боишься, – и мы зашли в мою комнату.

– Мда… – протянула она, – давно квасишь-то?

– Второй день заканчивается, – ответил я, – послушай вот, что я тут сочинил в ходе этого увлекательного процесса.

И я вытянул из-под стула баян. Сначала проиграл «Гранитный камушек»: