Флешка

Глаза ее округлились.

– А я вот – ничего… – с сожалением сказала она.

– Завидуешь. А вдруг я просто сошел с ума? – усмехнулся он.

– Почему нет? – пожала она плечами.

– В нашей ситуации это тоже выход.

Обойдя каждый свою часть, обе группы встретились в центре, на главной площади Аркаима, посреди которой стояла огромная каменная плита. Сюда же подошли те, кто оставался в резерве.

Филипп встал перед ней и почувствовал, что колени его затряслись.

– Что? – тихо спросил Иван Громов. – Пришли?

– Не знаю… – пожал плечами Филипп.

– Но где же ему еще быть, как не здесь?

– Ну тогда давай… – сказал Иван. – Доставай.

Филипп оглянулся. Жанна посмотрела на него и поняла, что он не может решиться. Она подошла, взяла его рюкзак и стала доставать куб.

– Теплый… – вдруг пораженно сказала Жанна.

– Что ты говоришь? – спросил Филипп, схватил рюкзак и сунул внутрь руку.

– Теплый… – проговорил он. – Ожил…

Он увидел, как остальные, даже всегда надо всем хохочущий Семен Каменев, побледнели.

– Не томи, быстрей! – сквозь зубы проговорил Фомин.

Филипп достал куб из рюкзака и на сгибающихся ногах пошел вперед. Он поставил куб на плиту и отошел. Свет всех фонариков сосредоточился на этой плите, на черном кубе, который вдруг перестал быть черным, а сделался будто темно-прозрачным, как густое стекло.

– Ишь ты! – зачарованно сказал Андрей Каменев.

Все ждали. Но ничего не происходило. Так прошла минута, потом еще.

– Ну и что? – спросил Фомин. – Мы будем снимать кино или мы не будем снимать кино?

– Погоди, Игорь Сергеич, погоди… – проговорил Яков Громов. – Что-то же было – значит, и еще будет… Так, Филипп?

Филипп пожал плечами.

– Откуда я знаю? – проговорил он виновато. – Может, будет, а может – нет.

– Ты это брось! – вдруг зло сказал Иван Громов. – Сколько покойников мы по дороге сюда наделали, Плотников жизни не пожалел, а ты говоришь – может, будет, а может – нет?! Да ты что?!

– Оставь его в покое, Иван… – властно проговорила Жанна. – Это не он вас сюда затащил. Тебе приказали – значит, судьба. А остальные сами рвались, ведь так? Так что у всех – судьба. И куб этот – заработает, значит так и должно быть, а не заработает – ну, значит и так должно быть…

– И что же тогда, Жанна Вадимовна? – спросил Иван.

– Да ничего… – пожала она плечами.

– Устраиваемся. Все равно ведь, думаю, надо подождать. Так, Филипп?

– Ну да… Скорее всего надо подождать… – сказал Филипп. – Думаю, он сработает при каком-то астрономическом явлении – на восходе солнца, например…

Было уже совсем темно, когда решили устраиваться на ночлег. Загнали оба джипа в Аркаим и при свете фар попытались обустроить для жизни хотя бы одну из тех каменных комнат, на которые, словно на соты, делился весь город. Но каменные эти убежища промерзли так, что устроиться в них было невозможно. Тогда решили спать в машинах. Перед тем, как объявить отбой, Громовы пошептались о чем-то между собой, и после этого Яков Громов уехал на белом «Хаммере» вместе с Матвеем Алферовым и Львом Фадеевым по той же дороге, по которой они приехали.

– Это будет наша застава… – пояснил Громов остающимся. – И на всякий случай поставим боевое охранение. А то мало ли…

После этого, уже далеко за полночь, легли, наконец, спать. И вот теперь Филипп проснулся, будто что-то толкнуло его.

Он выбрался из машины и посмотрел на телефоне время. Было около четырех часов утра. Дверь «Хаммера» позади Филиппа хлопнула – он оглянулся и увидел, что это вылез Семен Канунников. Семен до сих пор был непонятен для Филиппа. Кто он, зачем пошел с ними, куда пропал в ночь нападения и как оказался в том доме, где держали Плотникова? Однако думать обо всем этом Филиппу было тяжело, да сейчас, решил он, и не время уже.

– Не спится? – спросил Канунников, и Филипп понял, что это его голос он слышал в машине.

– Не спится… – кивнул Филипп. – Трясет меня. Вдруг опять не будет ничего.

– Те трое, в Кулешовке, были наши, скины… – вдруг сказал Канунников. – А когда не вышло забрать куб, я пошел с вами, рассчитывая в удобный момент его стащить.

Филипп смотрел на него, вытаращив глаза.

– А зачем тебе он? – спросил Филипп. – Ну… Куб…

– Мне – ни за чем… – ответил Канунников. – Это для России. Россия погибла, надо спасать, но все занимаются какими-то своими делами, тонут в крохоборстве. Надо чтобы стало совсем плохо – тогда, наконец, люди возьмутся за ум…

– Какие толстые тараканы у тебя в голове… – сказал Филипп. – Уважаю. Чем кормишь?

– Смеешься? – недовольно буркнул Канунников.

– Да кто теперь поймет – смеюсь я или плачу? – вдруг устало проговорил Филипп. Они помолчали.

– А чего же ты его не стащил? – вдруг спросил Филипп.

– Передумал… – коротко ответил Канунников.

– Когда?

– А вот когда Плотников за тебя остался… – ответил Канунников. – А потом когда ребята за ним поехали. Хоть за мертвым – а поехали… Тогда я решил, что я с вами одной крови. Он ведь даже мне не сказал. Я ему тоже все про Россию говорил, а он только смеялся надо мной, говорил: «Нет ни греков, ни евреев, есть только люди». И еще говорил: «Научись любить себя, и тогда ты полюбишь других». И вот я думаю: если я других не люблю, значит, и себя не люблю? Но кого же я тогда люблю? А если никого, то для чего живу?

– Вот-вот… – сказал Филипп. – Назадавал Плотников нам вопросов, сам в сторону, а нам головы ломать…

Канунников мотнул головой. Из машины, светя себе телефоном, вылезла Жанна.

– Ну, что? – спросила она. – Уже пора?