Игры капризной дамы

– Да, конечно, – не преминул поддеть его Узякин, – по штату положено двое захватчиков, а их – трое…

– Что же делать, – спросил Внучек, – позвонить соседям?

– Не надо соседям, – сказал Узякин, – найдется у меня и снайпер, и винтовка, в хорошем хозяйстве все есть. Михалыч, давай твоих на инструктаж, а я своим позвоню.

Михалыч ушел, а Узякин стал звонить в отдел.

Через некоторое время Михалыч вновь появился в кабинете с грудой телогреек, все принесенное он сложил в углу.

– На какой свалке ты их подобрал? – спросил ехида Узякин.

– Почему на свалке… не на свалке, но у меня нет других…

– Ах нет других, а ты подумал, что их сразу расшифруют: во-первых, рванье, в котором порядочный зэк не ходит, во-вторых – сытые физиономии…

– Что я могу сделать с физиономиями, – прикинулся дурачком Михалыч.

– С физиономиями – ничего, с физиономиями я разберусь, скажу, что они у меня по выговору получат, и физиономии у них станут, что у твоих подследственных, понял? А ты давай другое одеяние.

– Да нет у меня другого.

– Есть, есть, и ты не думай, что это игрушки, если захватчики сообразят, что вокруг не зэки, а переодетые менты и с перепугу убьют заложников, где ты будешь потом? Тогда тебе не только подпола[10 - Подпол (сленг) – подполковник.] не видать, но и с должностью придется расстаться, – давил на больное место Михалыча Узякин, – а то и вообще стать клиентом той гостиницы, в которой ты сейчас заведующий.

Так они препирались, пока в кабинете не появился кадровик из горотдела милиции. Он был в гражданке.

– Сколько – спросил Узякин.

– Десять, со мной.

Узякин оглядел всех. Взгляд его говорил: видите, у нас все в порядке, сказал я, что будет десять, значит, будет десять.

Михалыч, увидев, что его телогреек не хватит на всех, увел резерв в другое место, а потом вернул для осмотра старшим оперативным начальником.

Узякин, как старшина на утреннем осмотре, обошел строй из десяти переодетых в телогрейки и робы милиционеров, велел убрать волосы под шапки, а тем, которые не смогли этого сделать, приказал спустить клапаны.

После осмотра стали думать, чем вооружить эту банду в тюремных телогрейках без воротников.

Штатное оружие не годилось: драться, скорее всего, придется в тюремных переходах, а там вокруг бетонные стены, и возможен рикошет – своих же и перестреляешь. Вооружать сотрудников резиновыми палками было вообще несерьезно. Обстановка была боевая, и оружие должно быть боевым.

Узякин и комбат посовещались и отправили кадровика в соседнее СМУ; через полчаса тот вернулся с десятком нарезанных сваркой арматурных прутьев средней толщины.

Узякин взял один из них в руки.

– Арматура – оружие милиционера, как булыжник – пролетариата, – сказал он и дал команду разобрать прутья.

Дальше стали разбирать возможные варианты освобождения заложников. Их было три. Первый предусматривал случай, когда «гости» въедут в изолятор, но отдать заложников откажутся, захотят забрать их в камеру. Для этого случая разработаны два подварианта: возле машины во дворе и в переходе, в районе прогулочных двориков, там было много дверей и можно было разместить всю группу за ними.

Второй вариант заключался в предоставлении «гостям» машины с сюрпризом, если они потребуют другой автомобиль.

Третий вариант предусматривал освобождение в машине, это был самый опасный для жизни заложников вариант. Для того чтобы выбить дверь в автозаке, было решено бросить в «предбанник» машины гранату и, после того как наступит шок у захватчиков, освободить заложников, все понимали, что этот вариант – самый дурной, и все, будучи атеистами, в душе просили Бога не допустить его.

Был предложен и четвертый вариант, но он был с ходу отвергнут Узякиным и Собиновым. Вариант этот предлагал отработать Внучек на случай подключения к захватчикам их сообщников с воли и «перерастанию захвата заложников в побег». Милицейская часть «тройки» высмеяла его, как «не могущий иметь место быть».

Буза кивнул Шнырю, и тот выглянул из окошка насколько позволяла решетка.

– Сколько?

– Три, – ответил Шнырь, – впереди машина с мигалкой, сзади «волжанка» и автобус с солдатами.

– Так и должно быть, – сказал Буза.

– Где они нас будут ждать? – спросил Хряк.

Буза ничего не ответил и снова кивнул Шнырю посмотреть заложников.

Шнырь вышел в предбанник, умело, будто всю жизнь работал дубаком[11 - Дубак (жарг.) – надзиратель в следственном изоляторе.], открыл оба боксика заточкой, проверил заложников и вернулся в будку.

Машину сильно качало на кочках.

– Где? – снова спросил Хряк.

– В одном месте, – ответил Буза, – возле железной дороги…

– Чтобы по железке уйти…

– Мекай балдой, – усмехнулся Буза, – чтобы подумали так.

– А как же конвой? – шмыгнул носом Шнырь. Будка не отапливалась, и он простыл.

– Ему будет не до нас… Парняги мои все сделают, – сказал Буза, – а мы сядем в «жигуль» кофейного цвета и рванем в обратную от железки сторону.

– Так где? – еще раз спросил Хряк, словно сомневаясь, что такое может произойти.

– Дорогу будем переезжать несколько раз, и каждый раз нужно дать ребятам сигнал, показать в окно белую марочку[12 - Марочка (жарг.) – носовой платок.], но так, чтобы ее не было видно ментам.

Буза вытащил из кармана платок, и хотя белым его назвать было никак нельзя, никто ему не возразил.

Немного подумав, он сунул платок Хряку.

– Я скажу когда… Будь готов.

– Всегда готов, – осклабился Хряк.

Хряк вылез в предбанник и сел на место конвойного. Десятки раз ездил он в автозаках, но на таком месте сидел впервые.

Он зыркнул свиными глазками по отверстиям боксиков и посмотрел в зарешеченное окно. Голое поле с редкими колками вдалеке тянулось вдоль дороги. Как можно незаметно устроить здесь засаду? Даже Хряк понимал это. Конвойные не дураки, сразу сообразят что к чему и изрешетят из автоматов и тех, и других. Тем более что это не срочники из роты охраны, которые за изготовление резинового штампа в военный билет для подтверждения выдачи воинских значков таскали на зону водку и чай. Эти ухорезы даже «Стой! Стрелять буду!» не крикнут.

Хряк вспомнил труп побегушника между двумя рядами колючей проволоки. Кто-то из кавказцев, отбывавших срок, узнал, что на вышке земляк, полез на проволоку и стал кричать: