Шанс милосердия

Теперь могучий сводный хор местной консерватории, городского военного гарнизона и полиции при поддержке всех собравшихся исполнит боевой имперский марш «Разящий меч и прочный щит». А кто не поддержит, тот рискует провести ночь в кутузке…

Стальной клинок – разящий меч
Ударит по врагу.
Должны мы Родину беречь
И в ливень, и в пургу!
Вперёд-вперёд полки идут,
Трепещет злобный враг.
Не преградят наш славный путь
Ни горы, ни овраг!

Слова застревали в горле, но надо было выдавливать из себя всю эту абракадабру. Бел-пахати, возвышаясь над толпой, ритмично раскачивался из стороны в сторону, держа руки перед собой, как будто пытался дирижировать.

Пусть в наших жилах кровь кипит,
Душа горит огнём.
Не сокрушить наш прочный щит —
Мы с ним или на нём!
Мы не страшимся бранных сеч,
Готов врага добить
Стальной клинок – разящий меч
И наш могучий щит.

Ей теперь больше всего хотелось, чтобы пение наконец-то закончилось. Не пугало даже то, что ей сразу после того как стихнет последний аккорд предстоит выйти на сцену и, прежде чем начать речь, посмотреть в глаза толпе.

– А сейчас приветственное слово нашим славным резервистам скажет доцент кафедры археологии Института древней истории Кетта, магистр исторических и общественных наук Флора Озирис!

Раздались дружные ритмичные хлопки, те, кто стоял перед помостом в передних рядах, расступились, как по команде, образуя коридор, ведущий прямо к наспех сколоченным деревянным ступеням. Она неторопливо и степенно, как инструктировали, двинулась вперёд, пряча в нагрудный карман жилета бумагу с текстом своей речи. Промелькнул испуг, что за скомканный документ, столь ценный и важный, по головке не погладят. Но эту мысль она решительно отогнала, и с каждым мгновением её воля крепла, осанка становилась прямей, а каждый следующий шаг – твёрже и уверенней.

Ахикар, бывший студент, а ныне подполковник Ночной Стражи, лично подал ей руку, помог подняться на подиум и шагнул в сторону, оставляя её наедине с чего-то ждущей толпой и громоздким микрофоном. Стихли аплодисменты, и над площадью повисла тишина, нарушаемая лишь посвистыванием и хлопаньем крыльев чёрных дроздов, гнездящихся под козырьками крыш окрестных зданий.

– Дорогие мои, – начала Флора негромко, но с каждым словом речь её становилась всё уверенней и чеканней. – Дорогие мои сограждане и соотечественники! Сегодня мы переживаем одновременно и горький, и счастливый день. Мы расстаёмся с нашими родными, нашими возлюбленными, с теми, кто был нам опорой в повседневной жизни. Война есть война, и, возможно, назад, к своим семьям, вернутся не все. Но мы должны в полной мере осознавать: для тех, кто уходит, сегодня наступил момент истины, который открывает перед ними возможность испытать себя, испытать любовь к близким и преданность нашему общему делу. Привязанность к родным неотделима от любви к Отечеству, которое сейчас, как никогда, нуждается в защите. Все мы знаем, что на нас обрушилась мощь всего остального мира. Коварные правители и обманутые народы, ослеплённые блеском презренного золота, в самом существовании нашей прекрасной Империи, где и власть, и мы – обычные граждане, не утратили приверженности к вечным ценностям, видят угрозу своим презренным интересам. Сейчас много говорят о том, что в душах правителей северных стран не осталось ничего человеческого. Это не так… – В толпе раздался беспокойный ропот, а те, что стояли в первых рядах испуганно отвели взгляды. – Это не так! В них и не было ничего человеческого! Более того, я не уверена в том, есть ли вообще у них души! Всем нам известны вопиющие примеры их бесчеловечной жестокости. Они уже превратили в зловонную отравленную пустыню некогда цветущие северные территории Кетта, десятки тысяч мирных жителей стали жертвами их беспорядочных газовых атак, обстрелов и авианалётов. И я скажу то, что каждый из нас слышит в биении своего сердца: никто не вправе пытаться разрушить тот мир чистоты и гармонии, который мы в едином порыве хотим противопоставить надвигающемуся хаосу! Вам же, дорогие мои сограждане, идущие в бой, я хочу сказать главное. Знаю, любой из вас готов умереть за Родину и за Императора. Но не в этом ваша цель. Ваша цель – победить! И, если это возможно, сберечь себя, чтобы дать жизнь новым поколениям, дать жизнь детям, которым в юные и зрелые годы не придётся воевать, которые будут заниматься мирным строительством, поднимать науку, культуру и производство. Вы должны победить и выжить, чтобы воспитать в ваших детях и внуках ту же душевную чистоту, ту же преданность нашим общим целям, ту же верность стране и благословенному Дому Ашшуров, что и вы храните в ваших сердцах.

Здесь, в финале, ей советовали прослезиться, но слёзы не шли, хотя на душе было по-настоящему гадко. Она выдержала паузу и, когда площадь разразилась восторженными воплями, а также бурными и продолжительными аплодисментами, начала медленно пятиться, скрываясь за спинами сановников, стоящих на помосте. Едва она исчезла из поля зрения публики, её схватил за локоть тот самый розовощёкий чиновник, что бурно одобрил текст её речи.

– Великолепно, – вполголоса сказал он и, не отпуская её локтя, повёл за помост, где стоял брезентовый павильончик со столиками, бесплатными прохладительными напитками и сладостями. – Я просто потрясен. А знаете, я ведь рисковал. Да, рисковал! Своей репутацией и даже должностью. Мне только час назад сказали, что решено вести прямую трансляцию на Имперском радиоканале. Да, моя дорогая! Вас слышала вся страна. Вся Империя вам рукоплескала. Теперь вы знаменитость, да и я вправе ждать скромного поощрения. Предлагаю это отметить. – Он налил стакан холодного лимонада из бутылки, стоявшей в тазике со льдом, и протянул его Флоре. – Сегодня вечером приходите в «Оазис». Я угощаю. Да. Нет. Не приходите. Я за вами заеду. Домой. У меня своя повозка. Согласны?

– Послушайте… – Флора сделала глоток. – Как вас зовут?

– Априм. Просто Априм…

– Послушайте, Априм. Вам не кажется, что я уже старовата и для вас, и для того, чтобы вообще ходить на свидания?

– Я… Извините. Я только хотел отметить… – Он явно волновался. – Я знаю, сколько вам лет, но выглядите вы прекрасно. Просто прекрасно.

– Спасибо, но…

– Никаких «но»! – Казалось, он внезапно обрёл уверенность в себе. – Моё руководство намерено сделать вам предложение. Какое именно – решится ближе к вечеру. Так что будем считать это деловой встречей.

– Но почему в самом дорогом ресторане? Не думаю, что вам так уж хорошо платят.

– За мой кошелёк не беспокойтесь. Всё будет оплачено. Представительские расходы. – Чиновник снова засмущался. – И при вашем новом статусе не стоит ходить в дешёвые забегаловки. Не приветствуется. Так – решено! Я за вами заеду. А сейчас отправляйтесь домой. Отдохните. Не прощаюсь. А теперь извините. У меня ещё двое выступающих.

Он ушёл, не оглядываясь, а Флора ещё некоторое время не решалась выйти из-под навеса. Ей почему-то казалось, что уже никогда не удастся затеряться в толпе, что теперь каждый встречный будет тыкать в неё пальцем, по ночам мальчишки будут швырять камни в её окна, а соседи перестанут здороваться.

Но, казалось, никто не обращал на неё внимания, когда она прошла за спинами стражников, стоявших в плотном оцеплении, и нырнула в первый попавшийся переулок, ведущий в сторону от площади. И тут она увидела того, кого меньше всего ожидала встретить. Профессор Ларс Гидеон, автор бессмертного труда «Имперские корни древнего Кетта», сидел на поваленном набок мусорном бачке и постукивал тростью о булыжную мостовую, понуро опустив седую голову.

– Профессор, как вы здесь оказались? – поинтересовалась Флора, но тот никак не отреагировал. Пришлось повторить громче: – Ларс, что вы здесь делаете? Вы же должны быть в поезде!

– А-а… Девочка моя. Здравствуй, дорогая. – Он даже улыбнулся в ответ, только улыбка получилась невесёлой. – Я не поехал.

– Почему?

– Я же говорил… Ахикар не советовал мне садиться в этот поезд.

– Ахикар?

– Да. Я его пару раз выручал, когда он был студентом. Думаю, и он предостерёг меня от чего-то крайне неприятного.

– От чего?!

– Не знаю, милая, не знаю. Он не стал объяснять. Думаю, он и так сказал мне больше, чем имел право.

– А здесь-то вы как оказались?

– Пришёл тебя послушать. В листовке, что раздавали вчера на всех углах, так и было написано: призывников будет напутствовать доцент кафедры древней истории Флора Озирис. Ты хорошо выступила, девочка. Очень хорошо. Искренне. Без страха. Без лишнего лизоблюдства. Всё на грани. Всё в пределах…

– Спасибо, профессор, но не думаете ли вы, что я этим горжусь?

– Помоги-ка мне подняться, а то ноги не слушаются.

– Может, извозчика?

– Не проедет он сюда, да и денег у меня на него нет. – Ларс левой рукой опёрся на её ладонь, а правой на свою трость. – Доберусь. Мне тут не слишком далеко.

– Я вас провожу.

– Не стоит, милая, не стоит. Я ещё о-го-го… Сюда пришёл и обратно дойду. – Он сделал первый шаг. – Главное – отдыхать почаще. За часок, глядишь, и доковыляю.

– Толпа уже расходится. Давайте подождём несколько минут.

– С моей скоростью, пока до угла дойду, все патриоты десять раз разбегутся. Прощайте, милая. – Он двинулся прочь из переулка шаркающей походкой, тяжело опираясь на трость. А ведь всего-то три дня назад профессор был вполне бодр и тростью пользовался больше для того, чтобы потрясать ею в пылу спора о датировке каких-либо древних артефактов…

Флора дождалась, когда он скроется за углом, и медленно пошла вглубь переулка, хотя понятия не имела, куда ведёт этот узкий проход между домами. Главное – здесь было безлюдно, а значит, некому бросать на неё осуждающие презрительные взгляды. Здесь бы и отсидеться до темноты, до самого комендантского часа, когда на улицах не останется никого, кроме патрулей Службы Общественного Спокойствия и Ночной Стражи. И пусть тащат в кутузку. Зато будет железная отмазка, когда этот розовощёкий Априм будет выяснять, почему её не оказалось дома, когда он за ней приехал на своей хвалёной повозке, запряжённой как минимум парой лошадей.

Переулок оказался проходным, и вскоре она вышла на бульвар царя Эришума IV, даровавшего в своё время народу Кетта конституцию. К счастью, никто на Флору не обращал никакого внимания, знакомых на пути не попалось, и уже через час она вошла в свой подъезд. Когда-то этот дом считался престижным жильём, где проживали толстосумы, аристократы и высокопоставленные чиновники. Но накануне штурма Катушшаша имперскими войсками во дворе разорвался крупнокалиберный снаряд, обвалив часть стены в южном торце здания, а студенческое общежитие, где она тогда проживала, огнём артиллерии просто сравняло с землёй. Богатеи съехали из аварийного дома, и туда временно поселили уцелевших выпускников университета. И вот это «временно» длится уже более двадцати лет. Впрочем, жаловаться грех. Есть просторная комната с балконом, кухня, ванная и сортир, отделанные жёлтым мрамором. А то, что горячую воду дают раз в неделю и электричество подключают лишь вечером на четыре часа, можно пережить. Зато с газом проблем нет. Хоть круглые сутки чай кипяти. В окрестных посёлках и этого нет. А в некоторых провинциях никогда и не было. Не до всякого места успела дойти электрификация…

Чай… Чая, конечно, нет. После того, как армия Федерации отравила почвы в северных провинциях, настоящий чай стал большой редкостью, и пачка стоила половину месячного жалования среднего работяги. Зато есть сухой порошок корня дягиля. Ничем не хуже. Даже полезнее. Ещё в кухонном шкафчике лежит пара армейских галет и половина упаковки сахарина. Так что до вечера дотянуть – не проблема.

Флора поставила чайник на плиту, присела у окна на табурет, и в этот момент «проснулась» чёрная «тарелка» проводного радио. Вот оно-то никогда не подводило – вещало строго по расписанию. Отказаться нельзя. Выключать запрещено. Можно убавить громкость, но это не приветствуется. Народ должен быть в курсе свежих сводок с фронтов, деяний имперских и провинциальных властей, направленных на благо народа, и, конечно же, знать всё о происках коварных врагов – как внешних, так и внутренних.