Не Боги

Не Боги
Сергей Валерьевич Мельников

Есть ли у любви определение, одно ли и то же мы зовём любовью? Не меняется ли её содержание по ходу жизни? Может, любовь – это то что ты сам для себя так назвал, а для других это что-то совсем другое? Перефразируя слова доктора из "Формулы любви",– Любовь – предмет тёмный и исследованию не подлежит.Я не то, чтобы разобраться пытаюсь, просто собираю разные виды любви в коллекцию. Он любит Её? А Она Его? Может, вы сможете разобраться?

Сергей Мельников

Не Боги

Под тиканье часов, под далёкий колокольный перезвон, под дребезг трамвайных стёкол, он потянул край одеяла. Коснулся шершавыми губами маленькой ямки в окружении выгоревших до прозрачности волосков. Нежную кожу, уютно смятую со сна кольнул щетиной. Она потянулась, выгнулась, пустила крепкую руку под спину.

– Доброе утро, – улыбнулся он в её пушок.

– Доброе утро, – запустила она пальцы в его ёжик. – Мне слишком хорошо с тобой.

– Это как?

– Как расшитая узорами петля. Как отравленный, но очень вкусный кофе.

– Я тебя не понимаю, прости, я не очень умный, – он пожал плечами и поцеловал родинку под левой грудью.

– Ты душишь меня своей любовью. – она перехватила его руку и прижалась щекой к сбитым костяшкам. – Я задыхаюсь от неё и скоро задохнусь совсем.

– Мне уйти? – сморщенный лоб и грустные его глаза в ложбинке между холмиками её груди рассмешили.

– Не смотри на меня! – она вжала его голову в солнечное сплетение, туда, куда больнее всего бить. – Я неумытая и ненакрашенная!

– Я больше всего на свете люблю смотреть на тебя, неумытую и не накрашенную, – прогудел он ей в живот. – Я бы сам не давал тебе умываться и краситься, но ты отказываешься выходить такой из дома. Мне уйти? Я не хочу, чтобы ты задыхалась.

– Ты всё равно не сможешь. И я не смогу. Это безнадёжно.

– И что делать?

Она округлила глаза и сказала зловещим шёпотом:

– Смотреть завороженно и не отрываясь, как я умираю.

– Хорошо, – сказал он. – Сделаю кофе.

Пока он варил кофе, она положила на лицо подушку и училась дышать сквозь неё. Получалось плохо. Совсем не получалось.

***

Полгода назад он шёл с тренировки, а она лежала на обочине дороги. Сначала показалась кучей мусора, потом бомжом, потом алкашкой, потом показались стройные красивые ноги в порванных чулках, и он понял, что был неправ. Сидя на корточках, он нащупывал пульс, а она молчала, пока он не достал телефон.

– Не в полицию, – попросила она и закашлялась. Тонкая струйка крови потянулась в траву из разбитого рта.

– Что? – не понял он.

– Не звони в полицию, – повторила она, – и в скорую не звони. Пожалуйста.

Силы кончились, она уткнулась в траву лбом и замолчала.

– Алкашня, – радостно сплюнула проходившая мимо бабка, давно сменявшая свою жизнь на чужие.

Ему было плевать. Он закинул сумку с мокрой от пота формой за спину и поднял её на руки. Она застонала, обхватила его шею, доверчиво ткнувшись лбом.

В их первое утро он тихо собрал раскладушку на кухне и сварил кофе. Хотел принять душ, но решил не шуметь. Осторожно приоткрыл дверь в комнату. Она лежала, отвернувшись к окну. Подноса не было, он взял кофе, одну чашку для неё, и тарелку с бутербродами.

– Доброе утро, – сказал он тихо.

Она схватила подушку и накрыла лицо.

– Не смотри на меня, – сказала она глухо. – Я уродина.

– Ты не сможешь пить кофе через подушку.

– Поставь кофе и уйди, пожалуйста.

– Зачем? В скорую ты запретила звонить, значит мне надо осмотреть твои раны.

– Да бли-ин, – простонала она, но подушку убрала. Она лежала, зажмурившись, и закусив целую часть разбитой губы. Левый глаз полностью заплыл, на щеке чернела борозда запёкшейся крови. Он смотрел на неё, и видел мужской кулак с печаткой, врезающийся в лицо.

– Открой глаза.

Один глаз, большой, цвета выжженного летнего неба, посмотрел в потолок. Второй спрятался за разбухшими багровыми веками.