Красная книга Мельника

Я захлопнул дверь и задвинул защёлку, чтобы не дать ядовитому воздуху затечь в нашу комнату. Оглянулся: давно тут не проветривали. Пахло трухлявым деревом и сыростью. Света сдёрнула с кровати одеяло, и в воздух поднялось целое облако пыли. Я повозился с залитой краской щеколдой и с треском распахнул окно. Стало легче.

– Ну ничего, – сказала она, – жить можно.

Жить тут я бы не хотел. Меня накрыло.

Вроде бы, мелочи… Я вырос в семье, где алкоголизм был проблемой теоретической. Мы о ней знали, но особо не сталкивались. Никто из моих родных не пил. Об этой стороне жизни я знал скорей из кино или сталкивался, бывая дома у моих друзей. После слов "Да, блин, предки опять бухают" я старался максимально быстро смыться на свежий воздух. Может, поэтому, я не переношу вонь немытого тела, смешанную с вонью пережжённого этанола. Я к ней не привыкал с детства. Я не спал и не ел в атмосфере, пропитанной этими запахами.

Я стоял у открытого окна и уныло смотрел в темноту. Я б с радостью забрал Свету и ушёл куда-нибудь в другое место, но было уже поздно, куда мы сунемся? В тёмном стекле окна, как на экране телевизора, отражалась стена с географической картой мира и на её фоне Светка, ярко освещённая лампочкой без абажура. Маленькая, вся будто из ватных шариков собранная. Она скинула всё и юркнула под одеяло, натянув его на подбородок. Но я стоял и тянул время.

Уныние и безнадёга этого дома заразили меня. Я больше всего на свете хотел сейчас отсюда свалить. Но Света высунула из-под одеяла пухленькую ножку и позвала игриво:

– Се-рень-ки-ий… Ложись уже…

Подавив вздох, я прикрыл окно и погасил свет. Быстро раздевшись, залез под одеяло.

…

Потом мы лежали в темноте. Светина голова на моём плече. Она пальцем рисовала узоры на моей груди и рассказывала про свою семью. И то, что было сейчас за стеной этой комнаты, ничем не отличалось от того, что было за стеной её комнаты, в её доме, в таком же неасфальтированном райончике, как этот. И, чтобы не впасть в уныние снова, я закрыл ей рот единственным доступным мне способом.

…

А потом Света лежала на мне, по-хозяйски, как на пляже, положив подбородок на руку. Она пальцем разглаживала мои брови, и трогала ресницы. Она спрашивала меня о моих родных, о том, как и где мы живём, я неохотно отвечал. Я в принципе не любил говорить о своей семье. А она прижалась ухом к моей груди и спросила тихо:

– А что мы будем дальше делать?

Вот как ответить, не делая слишком длинной паузы? Я ж сразу понял, о чём она, дышал тише, чем билось сердце. Правильно было бы сказать, что ничего, что никаких планов у меня нет, и ей их строить тоже не стоит. Но проклятое воспитание "удобного человека" не давало сказать правду.

Я соврал в шутку про самые ближайшие планы, в надежде, что этого пока хватит. Но Света надула губки и сказала:

– Не, ну я серьёзно…

Я ответил серьёзно:

– Дальше мы учиться будем. Надо фазанку закончить. Я в институт собираюсь поступать.

Света потянулась вверх, ухватила зубами мочку уха.

…

Потом мы лежали на боку, она прижималась спиной ко мне и колыхала рукой географическую карту мира.

– Мы могли бы жить вместе… – Сказала она.

– Как ты себе это представляешь? – спросил я.

– У вас трёшка, твои могут выделить тебе одну комнату, если мы поженимся… Ну, как вариант.

Я посчитал до десяти и спросил:

– А мы уже женимся?

– А ты не хочешь? – голосом трёхлетней девочки спросила Света, поглаживая Африку.

Не давая мне ответить, она развернулась и впилась мне в губы, делом доказывая, как хорошо было бы на ней жениться. Но в мои планы это точно не входило.

…

Потом мы лежали молча. Я молчал, чтобы не делать больно. Света молчала, чтобы я заговорил первым. Мы долго молчали, потому что выдавить хоть что-то из себя я не мог. Я настолько не умел говорить слово "нет", что уже продумывал детали потенциальной свадьбы с тайным облегчением осуждённого, уже сидящего на электрическом стуле. "По крайней мере скоро это кончится" – убеждал себя он/я. В этот момент с треском распахнулась входная дверь. Мы замерли. Хриплый женский голос пробурчал что-то матерное. Загремела падающая полка. Опять маты.

– Мать Рустика, – шепнул я тихо Свете.

– Блиин, – ответила она. И тут вскинулась: – Свет!

Она потянулась к настольной лампе, которую мы зажгли вместо ночника, щёлкнула тумблером. Но нас уже заметили. Мать Рустика дернула за ручку двери. Хорошо, что я запер её на щеколду.

– Русь! – Она бахнула кулаком в дверь. – Открой!

Мы лежали не дыша. Я понятия не имел, что делать, если щеколда не выдержит, и она войдёт внутрь.

– Ру-уся! Открой маме! – Не унималась она. – Я знаю, что ты там.

В дверь снова бахнуло, уж не лбом ли.

– Рустам! Открывай немедленно! Опять бабу привёл?

Судя по голосу, она сползла на пол:

– Такой же кобель как папаша твой… – Бурчала она, сидя на полу – Все вы одинаковые… Трахари…

Она продолжала бить в дверь то ли локтём, то ли затылком, но уже без былого энтузиазма, и вдруг завыла:

– Открывай, я твоей шалаве волосья повыдираю!

Заскрипела лестница. Я услышал усталый голос Рустика:

– Мать, ты чего орёшь? Я наверху живу давно.

Он помог ей подняться.

– Сынок, там кто-то есть. – Сказала мать заплетающимся языком.

– Мам, там никого нет.

– Нет, есть, дверь… прр… не открывается. Изнутри заперлись. Может, воры?

– Мам, ну какие воры? Что у нас воровать? Да перекосило её просто. Завтра поправлю. Пойдём спать… Пойдём, я тебя уложу.

Голоса удалились. Через несколько минут Рустик поскрёбся в дверь.