От и До. Свидетельства бывших атеистов

– Душа просит.

Ни среди моих одногруппниц, ни среди других знакомых на факультете не было людей, которые бы себя определяли как православные. Было, наверное, из пятидесяти человек от двух до пяти человек, поступивших туда из православной гимназии, в Академгородке. Но они считались изгоями, они считались «странненькими», их немного побаивались мы, современные девушки, разумные. Поэтому не могу сказать, что с ними хотелось пообщаться и через них я получила воцерковление.

Я пыталась сходить на молодежные православные встречи, которые проводились в нашем Университете. Но меня хватило ровно на один раз. Когда на вопрос: «а как живет современная православная молодежь?» я получила ответ: «а вы знаете, кто такие демоны?» В общем, в этот момент мне стало страшно, и я решила, что вряд ли я еще буду посещать православные встречи.

Поэтому, с этого момента я начала читать книжки антропологов, философов, которые, конечно же, доказывали, что религия – это пережиток прошлого. Ну, может быть, не так откровенно, как в марксизме-ленинизме, в том смысле, что: древние люде не могли объяснить явления природы и именно от этого родилась их потребность придумать Бога.

Соответственно меня это очень интересовало: а как в других культурах относятся к религии? А какие религиозные системы вообще есть в мире? Потому что мне казалось, что, если религий много, значит, очевидно, что ни одна из них не является верной. Но тем не менее я глубоко погружалась в тему. Поэтому, всем нынешним знакомым-атеистам я говорю: «нет, я вас вовсе не воцерковляю. Вы просто почитайте побольше на эту тему. Не воспринимайте те штампы, которые вы в соцсетях можете прочитать. Или какой-то такой постсоветский «естественный» атеизм, который вам просто достался в качестве такого наследия. Потому что многие люди, воспринимая религию как некий такой штамп и некий автоматизм, на самом деле на автомате не веруют».

То есть, им достается вот это мировоззрение, в котором религия воспринимается только исключительно как инквизиция, или там государственная идеология, и они даже не особенно читают, не особенно задумываются. Им просто кажется, как, в общем-то, и мне казалось, что религия – это только ужасы, а атеизм – это прекрасное светлое будущее, прогресс, и это единственная идеология, которая может быть приемлема для современного разумного человека.

Я всегда разделяю две вещи. Первое: как, собственно, я уверовала, и второе: что меня к этому подвело. На мой взгляд, это две совершенно разные какие-то вещи. В принципе, можно делать все то, что я и делала, читать то, что я читала, но так и не стать верующим.

В любом случае встреча с Богом, это такой достаточно интимный личный процесс, который сложно описать. Который проще действительно описать: «я проснулся и почувствовал себя верующим».

На гуманитарном факультете у нас были в том числе и верующие преподаватели. И сама программа гуманитарного факультета способствовала погружению в тему. Потому что мы изучали старославянский язык и церковнославянский язык. И естественно, во многом это было связано и с историей Церкви, поэтому по крайней мере у меня появилась возможность как-то ближе соприкоснуться с темой. В том числе у нас был замечательный преподаватель, отец Иоанн. Он был нашим преподавателем по латыни. Наверное, это тот самый человек, посмотрев на которого, я поняла, что: «ну ладно, не все священники такие уж ужасные».

Я присмотрелась к отцу Иоанну. Он был разумный, образованный, умный, добрый человек, и для меня это было таким флажком: «о, ничего себе, ужасы жизни православных священников не всегда соответствуют действительности». То, что я об этом постоянно слышала.

Второе. Я всегда очень активно дискутировала и в интернете на эту тему. Очень много читала на эту тему. И вот эта моя страсть к философии подтолкнула меня к тому, что после моего бессмысленного гуманитарного факультета я поступила на еще более бессмысленный философский, получив степень магистра философии.

Наш философский факультет был и остается достаточно атеистическим, материалистическим. Все в таком суровом советском духе. На тот момент я уже достаточно много увлекалась русской философией. А в русской философии достаточно много спора и диалога вот с этим примитивным каким-то атеизмом, материализмом, в том числе и в советском изводе. Это и сборник «Вехи», его авторы, и Бердяев. И вот тот взгляд, скажем так, на материализм и на вот такой примитивный атеизм, который я там нашла, заставил почему-то меня поколебаться в этом отношении.

Я подумала: «ничего себе! Вполне разумно, в общем-то, люди рассуждают. И объясняют, что материализм и атеизм, это не единственный, скажем так, способ познания. Что вполне разумный человек может быть верующим и достаточно глубокие мысли на эту тему высказывать».

Но все равно у меня сохранялся последний тормоз на пути к вере. Это представление о том, что научное мировоззрение исключает веру. И соответственно, верующие ученые в этом контексте были какими-то такими «странными чудиками». Вот противоречие в определении.

Но когда я попала в аспирантуру, там меня хватило на год, но аспирантура дала мне очень интересный опыт. Это именно курс по методологии науки, как ни странно, который явился моим последним толчком по пути к вере. Это был общий курс и для гуманитариев, и для математиков и физиков.

И там давался достаточно широкий взгляд на науку. И было показано, что идеология научного материализма и атеизма и научный метод имеют на самом деле между собой очень мало общего. В общем-то, научный метод – это достаточно специализированный набор приемов, которые можно применить в достаточно узкой области человеческой жизни. Это не те приемы и не те вещи, которые отвечают на вопросы: «зачем нам жить? Как нам общаться с другими людьми? Что такое счастье и как прийти к этому состоянию?»

То есть, попытки материализма и атеизма применить эти вот инструменты в области человеческих отношений, любви, счастья, похожи на попытку забивать гвоздь микроскопом. Что есть совершенно другие области человеческой жизни, для которых наука неприменима. И она, в общем-то, не претендует туда лезть, если говорить о серьезной науке и серьезных ученых, которые понимают, чем они занимаются. А не об этом «попсовом» образе научности, который многие люди готовы воспринять без какого-либо размышления и сказать, что: «вот меня раздражают православные, потому что я за науку».

На самом деле, стоило мне в аспирантуре погрузиться в этот вопрос, как оказалось, что все совершенно не так линейно. И если говорить об интеллектуальном пути, это, наверное, был такой важный для меня стопор и важное открытие, которое я для себя сделала. Если говорить о вере как восприятии Бога, нельзя сказать, что ее можно достигнуть какими-то рациональными аргументами.

Если меня спросить: «Даша, а как ты поверила?», я тоже скажу, что я сидела на диване в зимней многоэтажке в городе под Новосибирском, и вдруг поняла, что Бог есть. К этому я пришла из достаточно такого мрачного настроения. Очень часто говорят, что люди приходят к вере из-за какой-то душевной травмы, и просто пытаются найти психологическую поддержку. Я могу сказать: «и да, и нет». Моя жизнь на тот момент была абсолютно нормальная. Это была жизнь, которая была свойственна и всему моему окружению. У меня не было какого-то большого потрясения, не было какого-то горя, которое бы толкнуло меня в Церковь, что я вдруг была бы так раздавлена, что я поняла: «вот, это единственное, где я смогу найти поддержку».

Да, но мое внешнее состояние не имело ничего общего с моим внутренним состоянием. То есть, я чувствовала себя подавленной. Я чувствовала, что моя жизнь бессмысленна. Я думала: «ну да, я буду работать, буду что-то делать, буду дальше совершать те бессмысленные телодвижения, и что? А в конце смерть, и больше ничего».

И, казалось бы, да, глупо впадать в такое состояние из-за каких-то таких абстрактных философских вопросов. Но когда об этом говоришь, это не то же самое, когда это чувствуешь. И человек действительно, я поняла это на себе, впадает в достаточно тревожное, мрачное состояние, если у него нет вот этих ответов на эти важные вопросы.

При этом это тревожное, мрачное и несколько депрессивное состояние считается нормой в нашей жизни. «Ну да, просто у нас такая плохая жизнь, такое плохое государство, и поэтому я такой мрачный и грустный». Мне не казалось это нормой. Мне казалось, что человек создан для какого-то другого состояния. Для состояния счастья, для состояния осмысленности. И при этом весь мой интеллектуальный багаж не давал мне никакого ответа на вопрос: «а какой может быть эта цель? Каким может быть этот смысл, который перебивает то, что мы в конце все умрем?»

В общем, этот набор, казалось бы, таких абстрактных философских вопросов привел меня к состоянию полной дезориентированности. Наверное, это так можно сказать. Да, я такая умная, с двумя образованиями, вся такая современная, и тем не менее я не чувствую, что вот эта вот современная разумность дает мне смысл, дает мне цель, дает мне счастье.

И это тот момент, когда ты вдруг понимаешь, что ты не самая умная. Хотя это нормальное состояние любого современного человека. То, что в Православии называется гордыней, даже не осознается теми людьми, которые находятся в этом состоянии. Его суть достаточно проста: ты ощущаешь, что именно ты – источник всей истины, именно ты во всем прав, именно ты умнее всех.

И вот, стоило появиться небольшой бреши в моем вот этом состоянии, в моем вот этом взгляде на себя как на единственный источник правды, добра и всех правильных суждений, как тут же Бог смог мне ответить. Как только я стала готовой принять какой-то ответ, кроме того, что я умнее всех, Бог нашел способ показать, что Он существует, дать мне это чувство, дать мне это ощущение и утешить меня.

Можно ли сказать, что это был ответ на какой-то мой вопрос в горе? Да. И вот, когда люди приходят после какой-то душевной травмы, после какой-то жизненной трагедии, это говорит только о том, что именно эта трагедия, к сожалению, только она дала возможность человеку отказаться в этот момент от вот этой бесконечной уверенности в себе. Вот этого ощущения: «я все могу! Я самый умный! Я самый сильный!»

Что ей помогло сделать шаг именно к Православию. Мне очень часто задают этот вопрос люди, удивляясь, почему я не выбрала что-то более «рукопожатное». В плане того: «ну, в крайнем случае, протестантизм», где нет этих ужасных попов, про которых все рассказывают, что невозможно с ними общаться и которые только и делают, что торгуют свечками.

Поэтому, действительно, почему я не выбрала себе какого-то более удобного Бога? А дело в том, что когда ты действительно открываешься, то тебе дается некий ответ, который не подразумевает, что ты дальше выбираешь: вот это мне нравится больше, а это мне нравится меньше. Этот ответ был мне дан целиком. И вместе с этим возможность принять то Православие, про которое я, в общем-то, знала всю ту «ужасную правду», которую про него рассказывают атеисты.

Потому что, когда ты действительно получаешь это откровение о том, что ты не самый замечательный человек на свете, ты сразу теряешь вот эту возможность гордого отбирания, гордого оценивания всего вокруг. Мол, вот тут священники плохие, я, пожалуй, пойду к хорошим.

В общем, от своих знакомых протестантов я слышала такую историю. Что одна женщина решила уйти из своей протестантской церкви в другую, сказав:

– Знаете, эта церковь не идеальная. – А пастор ответил ей:

– А когда ты найдешь идеальную церковь, тебя туда не примут.

То есть, когда ты понимаешь, что ты сам не идеален, что ты сам не камертон добра и правды, ты сразу начинаешь и к тем явлениям в Церкви, которые далеко не идеальны, относиться совсем иначе.

Потому что как только ты отказываешься от восприятия себя как некого такого идеального существа, вокруг которого должны быть все идеальны и прекрасны, то тебе гораздо проще становится принять те недостатки Церкви, о которых все говорят.

О ее первой исповеди. Это было достаточно бессмысленно, на мой взгляд. Я не могу сказать, что это дало мне какое-то особенное ощущение. Первую мою исповедь мы готовили вместе с мамой. У нас был Молитвослов, книжки о том, какие грехи надо исповедовать. Единственное, что спросил меня батюшка, не делала ли я аборт. Я сказала, что нет. И в общем, на этом мы расстались.

То есть, не могу сказать, что первая исповедь как-то мне вот существенно запомнилась и была какой-то драмой в моей жизни. Все было достаточно непонятно. Честно говоря, мне и по сей день как-то все непонятно. Не могу сказать, что я как-то хорошо прямо воцерковилась, мы постоянно переезжаем. Нет постоянных приходов, в которые я бы ходила.

Что изменилось в ее жизни с приходом в нее Христа. Наверное, моя вера в моей жизни изменила все. Если говорить о каких-то бытовых вещах, то у меня никогда не складывалось с профессией. И тут вдруг, когда я поняла, что я не должна искать какую-то суперидеальную работу для себя прекрасной, я вдруг нашла прекрасную работу.

То есть, я просто попросила: «Господи, я устала! Дай мне какую-нибудь приличную работу!» И в общем-то, нашла прекрасную по тем временам для себя работу в Новосибирске, за что была очень конечно благодарна. Настолько прекрасную, что я ей на тот момент не совсем, наверное, соответствовала. Но тем не менее ее получила.

У меня не складывались отношения с мужчинами. То есть, как и все люди в моем кругу, я имела каких-то парней, и это считалось абсолютно нормальными отношениями. Но тем не менее замуж из этих парней меня никто особенно не звал. А с теми, кто звал, мне замуж не хотелось.

И когда я прекратила все эти отношения, уверовав, то есть, для меня естественно было неприемлемым, что, если я принимаю Православие, я могу жить в каком-то гражданском браке. И полтора года я молилась: «Господи, дай мне мужа, пошли мне того человека, которого Ты считаешь подходящим».

И он послал мне этого человека. И сейчас я благополучно замужем, у меня двухлетняя дочка. И я очень люблю своего мужа и благодарна за него Богу!»

Рассказ третий

Александр, 39 лет, помощник старосты Храма

(Россия, г. Москва)

«Я родился в обычной советской семье в конце семидесятых годов. Мама врач, папа водитель. То есть, крестили, потому что, опять-таки бабушка настояла. Но в доме никогда вопрос ни религии не поднимался, ни вопрос веры не обсуждался. Мы этот вопрос не поднимали. Никто не держал постов, в Храм не ходили. Ставили свечки на Рождество и на Пасху. И, конечно, ходили на Пасху на кладбище. Это был Таджикистан, православное кладбище высоко в горах было. Поднимались помню, потому что нам интересно было ходить с братом смотреть могилы, ставить стакан водки, кусок хлеба, конфеты клали.

И вот, наша вера сводилась как раз к этим таким небольшим эпизодам. Хотя одна из моих бабушек, бабушка Фекла, она была верующим человеком. Она никогда свою веру напоказ не выставляла, просто, когда я был у нее, она была тихой, смиренной, спокойной. Очень была воздержана в пище и в эмоциях.

О вере мы с ней не разговаривали. Когда мы были у нее дома, просто она была строже, чем родители, другая бабушка, тети, и так далее. Это было первое отличие. Второе: она, конечно, была менее разговорчивая. То есть, никогда не пыталась с нами играть, а как-то все было у нее тихо и спокойно.

В более старшем возрасте мое отношение к вере не поменялось. Все было как раньше, только к походам на Рождество и на Пасху в Храм, чтобы поставить три свечки, добавилось еще купание в Крещенскую ночь. То есть, это все, что изменилось. Потому что я не знал, зачем Церковь, зачем Храмы, зачем священники. Зачем люди ходят и «убивают время». Зачем золотые купола, чаши, облачения, все эти кресты. И непонятно, когда Бог внутри, то есть, все, когда человека покрестили, значит все, он имеет какое-то общение, какое-то свое понимание. И мне казалось, что так и должно быть.

А все остальное – это какие-то такие институты, непонятно созданные, и пережитки старого. То есть, это для того, чтобы бабушки в платочках ходили, ну и собирались люди, которые там с какими-то трагедиями, там больные, без определенного места жительства. То есть, тем, кому тяжело, могли прийти куда-то, излить свою душу и получить какую-то помощь. То есть, мне всегда казалось, что это, конечно, глупо.

Что ему помогло перешагнуть через этот барьер. Я профессиональный пиарщик и маркетолог. И было интересно, что в конце двухтысячных годов и в начале десятых культивировалось, как бы, негативное отношение к РПЦ. По ряду причин. Мне казалось, почему профессиональные пиарщики не могут заняться этим и как-то улучшить имидж Церкви? Ведь это же все-таки какое-то сосредоточение святости. Это учитывая, что я вообще не понимал, что там происходит, и как это происходит.