Ребекка. «Там не было никакого утепления, это был детский игровой домик. Она питалась одними бутербродами с арахисовой пастой. Ей приходилось работать. Ее заставляли рубить дрова и красить стены домов. Нам запретили разговаривать с ней. Она должна была носить черную повязку на голове, а мы должны были называть ее отступницей.
Каждое утро и каждый вечер она мыла всю посуду за сорока человеками. Она только работала. Она не принимала душ. Зимой в Сакраменто ей приходилось мыться из шланга. Мне, как ребенку было больно видеть, как моя мама подвергается такому. Мою маму судили как раз тогда, когда я была беременна первым ребенком. У меня сердце разрывалось из-за того, что моя мама не может быть рядом со мной во время моей беременности.
Я видела свою мать за работой на заднем дворе. Мне приходилось проходить мимо нее, не смотря в ее сторону. И это было самым болезненным для меня. В конечном итоге, мой отчим велел матери покинуть лагерь».
Маура. «Мне было так страшно! Потому что я не знала, что делать. Я хотела вернуться в «Господню армию». Я все еще думала только об этом».
Лайла Грин пришла в сарай к Мауре.
Маура. «Она сказала, что мое время истекло, и что Господь не пустит меня обратно в «Свою армию» Она сказала, что у меня нет надежды. Меня вытолкали на улицу с коробкой вещей».
Шесть лет Маура и ее семья были членами воинствующей секты. Члены секты после изгнания Мауры пытаются нарушить все ее семейные связи.
Ребекка. «Меня попросили подписать письмо, где я отрекалась бы от своей матери. Они напечатали его, и я подписала его в присутствии нотариуса, потому что «должна была» это сделать. Действия Гринов не оспаривались. Я должна была демонстрировать свою безграничную верность им».
Несмотря на демонстрацию верности секте, Ребекку ждало возмездие после рождения у нее второго сына.
Ребекка. «Грины сказали мне, что неделю болели, и что Господь сказал им, что болеют они из-за меня. Из-за того, что я слишком люблю своего сына и недостаточно его наказываю. Я их не понимала, ведь он был совсем малышом. Я не понимала, что они имеют в виду. Я не могла понять, что я сделала не так, ведь младенцы плачут, потому что они голодны или устали. Они забрали у меня моего сына на целую неделю, и оставили в манеже в темной комнате совсем одного.
Однажды вечером, вскоре после ужина, Лайла мыла посуду в одном из трейлеров, а я в туалете того же трейлера учила сына пользоваться горшком. Я пыталась успокоить своего хныкающего ребенка, и тут Лайла повернулась ко мне, взглянула прямо в глаза, и сказала: «Ребекка, я пытаюсь не влезать в твою жизнь, но не стоит спрашивать, хочет ли он, чтобы его отшлепали. Просто отшлепай его!» И, хлопнув дверью, она вышла из трейлера.
Я отшлепала своего сына, потому что «должна была это сделать». Это было против всего в моей душе, но я сделала это, потому что должна была. Я была должна доказать свою покорность. Мне пришлось ремнем отшлепать своего малыша. Когда я вспоминаю об этом, я чувствую невероятный стыд!
Я стыжусь этого, но я старалась быть как можно нежнее. Мое сердце было против, но я должна была это сделать!
Я замерла в шоке. У меня в голове что-то щелкнуло, и я сказала себе: «это все! С меня хватит! Довольно! Я больше не могу подвергать насилию своих детей. Они могут унижать меня как хотят, но я не могу делать это со своими детьми!
Это решение далось мне с невероятной болью, но мне нужно было это сделать. И тем же вечером я сказала Майку, что хочу покинуть лагерь.
Мы ушли посреди ночи с сумкой вещей. Я с трехмесячным младенцем в одной руке и трехлетним ребенком, держащимся за другую. Мы ускользнули ночью, поймали такси и сбежали. Мой муж выглядел встревоженным. Он спросил меня:
– Ты в порядке? Не хочешь вернуться? Все хорошо?
А я сказала:
– Нет! Я оставляю все, что я знала, оставляю хороших друзей и знаю, что никогда не увижу их вновь! (Плачет).
Тогда я думала, что попаду в ад. Я бросаю Господа и отправляюсь в ад. Но я должна была это сделать, потому что больше не могла смотреть на то насилие, которому подвергались мои дети. Я просто не могла!» (Плачет).
Мать Ребекки – Маура подала в суд на Гринов за жестокое обращение. Когда Грины не явились на слушания, суд решил взыскать с них в пользу Мауры один миллион двадцать тысяч долларов.
Они так и не исполнили решение суда.
Маура. «Грины не захотели мне ничего платить. Несколько дней спустя после проигрыша в суде они уничтожили все свои лагеря. Членам секты было приказано уничтожить все внутри зданий, потому что «Господь сказал, что они священны, и в них не должна ступать нога обычных людей».
«Это не имеет отношения к вандализму. И я могу доказать, что когда мы там жили, сами часто становились жертвами вандализма». (Джим Грин).
Ребекка. «Грины не разу не признались в каких-либо своих ошибках. Так как они «внимали Богу», а Бог не мог ошибиться, то и они не могут признаться в том, что совершили ошибку. Они считают, что никогда не ошибаются».
Маура. «Я благодарна за то, что освободилась от этого, что мне больше не нужно их бояться, что я осознаю себя как личность. Я скорблю о том, что мои дети лишились детства. Когда я рядом, то чувствую их разбитые сердца. Чувствую, что когда они были детьми, что-то в них было надломлено. Но на данном этапе я понимаю, что ничего не могу поделать. Жизнь вспять не повернуть!»
Лайла и Джим Грины все еще возглавляют тренировочный корпус агрессивных «христианских» миссионеров.
Ребекка. «То, что сначала казалось невинными молитвенными собраниями, закончилось тотальным контролем над нашими жизнями!»
Десять лет, проведенных Ребеккой в секте, до сих пор болезненно отзываются в ее душе.
Ребекка. «Кто-нибудь может спросить, почему я не ушла раньше? Почему я боялась уйти? В этом главное – это страх. Страх попасть в ад, страх уйти от всего, чему тебя учили. Необходимость переосмыслить свою жизнь. Мне было трудно решить: что есть, что носить, какой должна быть моя прическа. Я не знала, что делать, не знала, как самостоятельно мыслить. Потребовался долгий процесс превращения из «безмозглого робота» в человека, которому приходится думать самостоятельно.
Полагаю, что в конечном итоге это оказывает влияние на людей до конца их дней, хотят они об этом говорить или нет. Потому что эта боль никогда не исчезнет!»
Рассказ пятый
Марк, 40 лет
(Россия, г. Москва).
Бывший кришнаит
«Я ни одной секунды в жизни не был атеистом. С самого рождения, вспоминая себя еще пятилетним ребенком, я всегда ощущал Бога. Я не знал как это выразить. Я не знал ни христианства, ни других каких-то религиозных течений, я просто ощущал всегда, что Он есть. Я чувствовал эту любовь. И я помню себя: когда я просто бегал по улице, меня это окутывало изнутри, – ощущение, что есть Бог.
У меня не было никакой религиозной семьи. С самого детства никто меня не обучал, не рассказывал о христианстве, о Православии. Отец у меня, скажем так, такой атеистический… агностик, тогда он еще был атеистом, хотя сейчас он периодически, как он говорит, заходит в Храм. Все-таки с возрастом, наверное, что-то поменялось.
Мама у меня, к сожалению, типичная православная, как большая часть страны. То есть, это два раза прийти в Храм, покрасить яйца и поставить свечку. Все, на этом вся вера заканчивается, к сожалению. Поэтому никто со мной не разговаривал никогда о Боге.
И так получилось, что в подростковом возрасте, и в школе в том числе, я столкнулся с большими проблемами, в том плане, что я хотел заниматься творчеством, искусством, музыкой. Я искал, у меня всегда был вопрос: в чем истина? Мне всегда была нужна какая-то глубина, какой-то интерес к миру, познание мира. Школа этого не дает. Школа, она отрубает это. Ты хочешь познать мир, а она говорит: «нет, сиди пиши: два синус – косинус».
Зачем? Мне интересно познать Вселенную, познать мир. Я спрашиваю: «в чем смысл жизни?» Мне отвечают: «сиди, пиши физическую формулу». То есть, вот на этом плане я очень сильно сломался. Я потерял интерес к образованию, потому что мне хотелось познать истину, а мне не давали. Мне давали какой-то суррогат, то, что меня не интересовало.
И на этом этапе я познакомился с плохой компанией, в частности, с алкоголем, и мы начали пить. Я начал алкоголем просто все эти свои вопросы заглушать. Это длилось, наверное, года четыре-пять. Мы каждый день во дворе встречались и пили водку, пиво, в общем, это было ужасно. И к девятнадцати годам в один момент я просто проснулся, мне было ужасно плохо, меня тошнило, в общем, состояние было просто отвратительное. То есть, это не просто похмелье, это умножить в сто раз и еще. Это ломка была, реальная ломка. Я понимал, что, если я сейчас не выпью, я просто умру. У меня тогда была заначка.
Я ее выпил, меня стошнило уже с кровью. Тогда я уже просто понял, что все, вот с этого момента у меня произошло осознание. Я поднялся, посмотрел в зеркало, увидел это лицо, это грязное, убитое, просто пропитое. Мне девятнадцать лет, я молодой, всегда был симпатичный человек, да, и я вижу, что сейчас на этом моя жизнь просто закончится. Вот если я дальше продолжу, все, на этом. Я просто поклялся себе и Господу, что все, на этом я завязываю с этой компанией, с этой, скажем так, «деятельностью».
И после этого я начал изучать вопросы здорового образа жизни. То есть, я такой человек – фанатичный, я сразу начинаю углубляться во все то, чем занимаюсь. И познакомился с профессором Ждановым сначала, он вел замечательные лекции о вреде алкоголя, и также мы с моим другом начали смотреть лекции генерала Петрова, его концепцию общественной безопасности. Тогда он тоже рассказывал о вреде алкоголя, о мировоззренческих вещах очень интересных, и потом начался курс лекций о том, что есть некая мировая закулиса, есть глобализация, которая нами всеми управляет, и там профигурировал такой момент, что одна из форм управления человечеством – это христианство, религия.
То есть, человек через религиозные догматы, есть эгрегор, эгрегориальные формы связи, то есть Церковь – это большой эгрегор, энергетическое поле, попы, священники этим управляют, вбрасывают туда дезинформацию, паства это все на энергетическом уровне схватывает, и в итоге мы все деградируем. Это форма управления.
Я думаю: «точно. Я же смотрю на священников: кто там на машине ездит…». Я же вживую с ними особо не контактировал. Весь мусор, который вбрасывают СМИ, я воспринимал христианство именно так, как нам его преподносят. И я углубился в эту, скажем так, систему мировоззрения, концепцию общественной безопасности. И мне очень там понравилась система так называемого дэизма. То есть, я напрямую верю Богу, зачем мне посредник, зачем мне Церковь, священники, и так далее, если я сам могу верить напрямую Богу. То есть, Церковь – это «зло», Православие – это самое последнее «зло», потому что они из контекста Писания очень грамотно вырывают фразы и спекулируют на каких-то моментах.
И тогда я начал познавать вот эту самую систему, моя мировоззренческая позиция была дэистическая. То есть, я не молился Христу, не молился Богу как известной Личности в религиозном мире, я молился просто: «Господь, Ты есть!», и все.
И потом я начал как-то углубляться. То есть, я такой человек, я на одном месте не останавливаюсь. А что есть дальше? Из чего состоит Вселенная? Какие есть энергии? И в итоге я познакомился еще с одной системой – космоэнергетика. Я об этом тогда услышал и подумал: «круто! Космическая энергия! Я могу с ней работать! Я крутой же буду, вообще! На меня люди будут смотреть как на какого-то там, вообще, полубога!» Я почувствовал себя суперменом каким-то.
И в итоге да, у меня было там посвящение в эту космоэнергетику. Я смотрел лекции уже другого Петрова, – основателя космоэнергетики. Я познакомился с его прямым учеником, который сидел, медитировал в пещерах, в общем, который по их меркам очень крутой. И я начал нарабатывать каналы. То есть, ты стоишь в комнате один, слушаешь шаманскую музыку, обращаешься ко Вселенной. В итоге, потом ты проходишь это посвящение, кого-то даже руками лечишь.
В это я вошел достаточно глубоко, потому что это работает, скажем так. То есть, то, что там есть, это действительно система не иллюзорная. Потому что, например, когда ты проходишь посвящение, ты реально видишь образы, ты реально видишь изменяющиеся цвета. Ты видишь все по-другому, но, очень важный момент, когда ты туда углубляешься, в итоге я начал видеть такое, от чего мне стало просто плохо. То есть, наверное, я вам скажу, это бес. Образ и выражение лица этого мерзкого, омерзительного. Смотришь в темноте, и потом оно как вспыхнет!
Вот это – шок. То есть, появился внутренний страх, появилась какая-то неполноценность, появилась иллюзия. Вроде ты «духовно развиваешься». Самое страшное, у нас сегодня в интернете слово, которым спекулируют – это «духовность». И еще «саморазвитие». Человек слушает и думает: «я хочу духовно расти, я хочу саморазвиваться».