Клинок Смерти. Осколки

Копылов решил, что пора вмешаться и вышел из спальни, с револьвером в руке, нахлобучивая свою фуражку с красной звездой себе на глаза со словами:

– Всем не двигаться, ЧКа. Оружие и документы на стол. Дёрнитесь, пристрелю.

Емеля сразу понял, что дядя перед ним стоит суровый и красная звезда на фуражке возымела своё действие на хулигана. Емеля смиренно вынул наган из кармана пальто, положил его на стол, из другого кармана выложил бумагу своей личности.

Кучерявый деликатно положил свой нож рядом с наганом Емели и, трясясь телом от страха, пролепетал:

– У меня документов нет, честное благородное слово, я малолетка, ну, ребёнок ещё.

– Гражданин Терентьев Емельян Андреевич, – читая документ Емели, произнёс Копылов, – и ты как тебя там зовут? – обратился он к Кучерявому, нагнетая разговор.

– Кучерявый Саша. Простите Александр Дормидонтович, – продолжал вертеться шпанёнок.

– Кучерявый это кличка?– спросил Копылов.

– Н-нет т-товарищ комиссар, это моя фамилия, – ответил парень заикаясь.

– Ваше социальное происхождение? – продолжал терзать пацанов, непонятными для них словами Копылов.

– Простите, не понял, – переспросил Кучерявый.

– Рабочие, крестьяне, контра?– вскипел Копылов.

– Рабочие мы. Целый день работаем, сейчас вот обеденный перерыв, к вам заскочили. На улице побрякушки нашли, тётка обронила, – нёс околесицу Кучерявый, а Емеля просто молчал от страха. Он взрослее был Кучерявого и понимал, что комиссары ежели заподозрят контру, шлёпнут сразу и разбираться не станут.

Копылов положил к себе в карман шинели документ Емели и грозным тоном подвёл итог разговора:

– Документы оставляю у себя. Завтра в одиннадцать часов утра явитесь в штаб Чка. Понятно?

– Понятно товарищ комиссар, – отчеканил Кучерявый. Копылов посмотрел на потерявшего дар речи Емелю, закричал на него:

– Ты чего молчишь говорливый?

Емеля съёжился, закивал головой, так ничего не ответив от страха.

– Теперь ноги в руки и бегом от сюда, быстро, – приказал Копылов хулиганам.

Емеля с Кучерявым «пулей» выскочили из дома, а Бронштейн прошёл в прихожую, запёр дверь и, возвратившись в гостиную, достал из кармана узелок

Копылова, положил его на стол со словами:

– Спасибо вам товарищ Щемилов. Возьмите обратно свою оплату за документы. Бог велел делиться.

Эпизод 8

1920 год. Осень.

Никифора поместили после ранения в госпиталь. Там его осмотрел Красный доктор и провёл операцию по извлечению пули из головы. Пролежав две недели после операции, Никифор сидел перед доктором на стуле в осмотровом кабинете, а медицинская сестра перевязывала ему голову бинтом. На дворе ещё стояла осень, но за окном уже выпал первый снег, белый, как бинты на лице Никифора.

Красный командир не мог видеть белый снег, на котором лежали ягоды рябины каплями крови поклёванные воробьями, так, как он потерял из-за ранения зрение.

Доктор сидел за столом на стуле и выписывал сопровождающие документы для Никифора с выпиской из госпиталя. Медсестра Клава закончив перевязку, помогла Никифору одеть и подпоясать шинель ремнём. Доктор посмотрел на Никифора и сказал Клаве:

– Клава, вы положите Никифорову с собой бинты в дорогу, для перевязки.

– Положила,– ответила Клава.

Доктор произнёс Никифору с сожалением в голосе:

– Путь-то не близкий Никифор до Смоленска. Тут и зрячий с трудом доберётся, а у тебя со зрение совсем плохо. Повреждён глазной нерв. Отчаянный ты. Может, лучше дождёшься, пока жена за тобой приедет?

Никифор криво улыбнулся, но ответил бодро:

– Не волнуйтесь доктор. Меня Петров до станции проводит и на поезд посадит, а там я сам доберусь. Жена пока приедет, весна начнётся.

Эпизод 9

1920 год. Осень.

Все вагоны поезда были забиты битком. Народ в нём ехал разномастный. Петров усадил своего командира Никифора на нижнем месте у окна. Добра у Никифора только и было, что вещевой мешок. Петров сидел рядом с ним на скамье и молчал.

На верхней полке, напротив, лежал к стене носом Копылов. Он, увидев Никифора с Петровым, отвернулся, хотя понимал, что глаза у Никифора забинтованы, но боялся, что вдруг Петров его признает, когда они с Сотником разбирались у штаба в здании гимназии. Копылов за месяц оброс бородой и сам себя не узнавал, да ещё щёку себе перевязал для верности, будто зуб у него болит, загримировался, значит.

Патрульные Красноармейцы проверяли документы, шерстили хулиганов и подозрительных на вид людей и протискивались между пассажирами, как раз около Никифора и Петрова. Старший патруля в кожанке, похожий на Комиссара попросил всех предъявить документы. Копылов достал свои документы и подал их старшему патруля. Комиссар прочитал содержимое документов и отдал их обратно Копылову без вопросов.

Петров залез за лацкан шинели Никифора и, извлекая его документы и справки, сказал ему:

– Проверка документов товарищ командир.

Копылов осмелел, видя, что Петров его не узнал и лёжа на полке уже спокойно, смотрел на ситуацию. Комиссар посмотрел на Никифора и спросил:

– А, что с лицом у тебя, почему замотано?

Петров вскипел, вскочил, ткнул пальцем в документы Никифора и заорал:

– Ты почитай, что там написано, али не грамотный.

Комиссар вынул из кобуры наган и проговорил жёстко:

– Ты рот свой закрой. Таких, как ты, со звездой на фуражке, половина состава набилось. Вон, в окно посмотри, треть из них, бандиты переодетые уже под штыками стоят.

– Ты меня не пугай, я страх свой давно потерял, как у моего командира ординарцем стал, – показывая на Никифора пальцем ерепенился Петров.

Комиссар зачитал вслух документ Никифора:

– Никифоров Никифор Петрович, командир Красного кавалерийского отряда. Получил ранение, от вражеской пули защищая Власть трудового народа в сражении при взятии села у разъезда Даурия. Направляется в Смоленскую область, село Студёное, на постоянное проживание, к своей законной жене. Подписано Красным Комиссаром товарищем Серебряковым.

Комиссар вернул документы Петрову, козырнул Никифору с тоном уважения в словах: