Клинок Смерти. Осколки

– Документы у вас товарищ командир исправные. В общем, всё в порядке.

Никифор Петрович. Приносим вам извинения и выражаем красно пролетарское сочувствие.

Комиссар, с патрульными солдатами, проследовали дальше, по вагону, а Петров заботливо сложил документы и положил их в карман гимнастёрки Никифору.

По щеке слепого Никифора текла слеза, он скупо сказал Петрову:

– Давай прощаться Петров, хватит душу рвать.

Петров пожал руку своему командиру, обнял его со словами:

– Ну, бывай командир. Не забывай нас. Может жена твоя от тебя нам черканёт пару слов.

– Не мытарь душу Петров, – бросил строго Никифор.

Петров оглядел по сторонам вагон и строго произнес, обращаясь к пассажирам:

Товарищи, вы уж, подсобите моему командиру, если, какая надобность у него случиться в дороге.

Копылов слез со своей полки и встав рядом в тесном проходе с Петровым, предчувствуя, что сама Судьба помогает ему в его положении, заверил кавалериста:

– Один не останется, подсобим.

– Ну, спасибо товарищ, – с благодарностью произнёс Петров и пожал руку Копылову.

***

Бронштейн протискивался по проходу вагона. На лацкане его кашемирового пальто был прикреплён красного цвета бант из ленты. Он прижимал к своей груди саквояж и пробираясь между пропахшими потом людьми, упёрся в Петрова и Копылова, услышал последние слова их разговора. Подняв глаза к потолку вагона, ювелир со вздохом произнёс:

– Как тесен мир.

Копылов посмотрел на Бронштейна и усмехнулся, а Бронштейн сделал вид, что они не знакомы и, обратившись к Петрову, неоспоримым тоном в голосе заявил:

– Безусловно, товарищ. Я лично окажу содействие вашему красному командиру.

Петров с подозрением оглядел Бронштейна и строгим голосом спросил:

– Ты, чьих будешь, интеллигент?

Бронштейн, без тени сомнения, с полной уверенностью в голосе, с серьёзной миной на лице ответил:

– Ваших, то есть, простите, наших. Я, красный доктор, Бронштейн, Самуил Яковлевич. Не волнуйтесь за товарища, окажем полное содействие в дороге.

Эпизод 10

1920 год. Зима.

Была тёмная ночь. Снег валил пушистыми хлопьями, накрыв окрестность села Студёное своим сказочным, белым покрывалом. Село дремало, только изредка слышался лай сторожевых псов, привязанных цепями к собачьим будкам во дворах. В некоторых домах светились огоньки керосиновых ламп.

Копылов, придерживая под локоть Никифора, шёл с ним рядом. Прошёл месяц с небольшим временем, как они добрались до Смоленска и теперь входили в село, в котором жила жена Никифора. Они подошли к покосившемуся дому Красного боевого командира и, остановившись перед дверью, Никифор перекрестился, вздохнул и, сказав Копылову:– Иди за мной, – открыл дверь в сени.

***

В небольшой зале дома, за столом, при свете керосиновой лампы сидела дородная Авдотья, жена Никифора. Одной рукой гладя кота, сидевшего на табурете рядом со столом, а другой рукой держав ломоть хлеба с положенным сверху куском сала, она разговаривала с домашним питомцем и, услышав топот ног в сенях, повернула голову, застыв от неизвестности.

Дверь отворилась, и в залу дома вошёл Никифор с перевязанными бинтами на глазах и с ним, ютясь за его спиной, теснился Копылов, прикрывая за собою дверь.

Авдотья выронила из рук хлеб с салом на стол, чему был рад кот и без промедления воспользовался счастливым случаем отведать свинины.

– Господи, Боже ты мой. Никифор! – ошалев от неожиданного появления мужа, произнесла Авдотья и, встав с табурета, бросилась к нему на грудь.

Никифор гладил свою жену рукой по её голове, молча. Она обнимала его усталое тело, целовала в холодные худые щёки и голосила без умолка:

– Наконец-то родимый вернулся. Я ж все глаза проплакала днём и ночью. Ох, что ж голова то у тебя забинтованная. Поди, ранили тебя родимого? Что ж это такое? Все мужики у баб по дома сидят при деле, один ты у меня, как странник бродишь. Всё тебе неймётся.

Дал себе слабину Никифор от слов жены своей любимой, и впервые у него дрогнуло сердце, и он сквозь слёзы горя своего, стесняясь своих чувств, скупо произнёс:

– Да буде, буде тебе причитать. Жив я, вернулся.

Затем Никифор показал рукой в сторону Копылова и, взяв себя в руки, произнёс уже таким же, как всегда, голосом железа своей жене:

– Это Алексей, мой боевой товарищ. Меня сопровождал от самой Читы. Тоже ранение получил, от сволочи белогвардейской.

Копылов протянул руку из-за спины Никифора Авдотье и представился:

– Щемилов, Алексей.

***

Глава 6

Эпизод 1

1921 год. Весна.

Весна пришла на порог. Ещё не было тепла, но снег лежал уже не скатертью, а холмами талыми, с грязным налётом повседневной суеты природы, которая линяла, так же, как и дворовые цепные собаки во дворах села Студёное.

***

Над крыльцом сельсовета, на крашеном древке ёжился от измороси Красный флаг. Председатель колхоза Аким, сидя за столом в зале Сельсовета, перед окном остановил своё рвение писать бумажки и посмотрел в окно. Сквозь мутные стёкла окна Сельсовета ему представилась картина, над которой он в душе посмеялся.

Напротив Сельсовета, через небольшую площадку, у дверей церкви, рядом с колодцем сидел на чурбаке Никифор; в тулупе, валенках и будёновке. Рядом с ним, с открытыми ртами, как голодные птахи, стояли пацанята села по возрасту лет по семь, по восемь. Никифор жестикулировал своими руками и что-то им рассказывал, с азартом, а пацанята, ёжились от прохлады, но слушали внимательно.

***

Аким вышел на крыльцо Сельсовета, потрепал рукой свисавший кумач, подпёр плечом столб крыльца и смотрел на Никифора с детворой, вдыхая чистый воздух после душного помещения.

Из-за угла церкви вышел Копылов. Его уже было трудно отличить от сельчан. Ходил он в телогрейке, в вязаном свитере, ватных штанах, шапке ушанке, но сапоги он свои не смотря на грязь, содержал в порядке, не чвакал ими по колено в грязи, как колхозники, а старался обходить провальные места и обувь свою мыл и чистил, привычка осталась от офицерского фасона.