Чужие мемуары. Сборник рассказов

А когда Мансур умер – я попал в друзья с тем же Жилой. Они все на голубятне собирались на пустыре за двором. А голубятня была Рифата татарина, он с Мансуром родственник. И когда Рифат узнал, что мы с Толябой друзья у Мансура были, он привел нас к своей голубятне и со всеми познакомил.

«Белкой» меня звали в детстве, потом я стал «Белый». Многим в детстве прозвища дают. Вот и Толика, моего друга, прозвали «Толяба». А у меня и фамилия была Белавин, но прозвали в школе, еще в 1-ом классе – «Белкой».

Это в детском кино хорошо показано: в фильме «Кыш и два портфеля». И фамилия в фильме у мальчика была Сероглазов – а прозвали его «Два портфеля». А у меня знакомый есть – его зовут сейчас «Жаба», он не обижается. Но в детстве он был «Лягушонок», и это мало кто знает теперь, только самые близкие его друзья. Вот и меня все зовут Серега Белый, и совсем мало кто помнит, что я был «Белка» в детстве.

Времена тогда были хорошие, скажу я вам, с сегодняшними не сравнить. И жили мы хорошо.

Отец у меня – Белавин Михаил, работал прорабом и в своем стройтресте на доске почета висел. И мне родители ни в чем не отказывали: велосипед купили, ещё когда я в школу только пошел. А потом, уже в классе 6-ом, купили мне гитару и самоучитель. И я выносил гитару во двор: учился у старших ребят «брякать» дворовые песни.

Только все одно к одному сложилось у меня в жизни. Все пошло наперекосяк.

Сначала мама моя, работая в больнице, заразилась, и после долгой болезни – умерла. Это было как раз в то время, когда я начал с гитарой своей на голубятню к Рифату бегать. А Жила умел неплохо играть на гитаре, вот мы и подружились. Но тогда я стал и школу пропускать, уроки. Тогда я стал и учиться все хуже. Потому что отец с работы часто стал пьяный приходить. Он не ругался, нет, – наоборот, он давал мне по пьянке деньги, и по многу. Наверное, с год, он все пил и «сорил» деньгами. И друзья какие-то приходили к нам, и устраивали пьянки….

Для меня это была «райская жизнь», я ходил с деньгами и покупал что хотел. Начал я тогда курить и вино уже распробовал не раз, после пьянок дома всегда оставалось. Но недолго продлилась такая «райская» жизнь. Отца вскоре забрали и посадили в тюрьму. А домой ко мне приехала его мать-старушка, бабушка. Оказывается, отец торговал стройматериалом. Он был прорабом и продавал плитку кафельную и даже кирпичи…

Мы стали жить с бабушкой вдвоем. Отцу тогда 8 лет сроку дали, за хищение в крупных размерах. А бабушка пыталась меня перевоспитать. Но было поздно, ничего у нее не получалось.

Я прожил с деньгами легкой жизнью с отцом и привык к бесконтрольности. И это был 8-й, последний класс в школе, знаменитый переходный возраст.

Вдруг денег у меня не стало, а уже нужны были деньги на сигареты и на расходы, к которым я привык. Достать деньги мне предложил тот же Жила. Он учился в ПТУ на слесаря. И вместе мы пошли с ним и с Толябой (как же я без друга, без него я никуда, мы тогда были друзья с Толябой – «не разлей водой») – на первое свое дело. Как и что – без подробностей, но взяли мы тогда не очень много. А все я смог проделать. Я тогда был худой и небольшого роста. Меня подсаживали в форточку, а потом я открывал окно, и все залезали. Так мы с Жилой несколько раз еще ходили – как «форточники». Но обо мне узнал один из местных карманников и предложил пойти с ним на «пропаль» поработать….

Это было, когда мы пришли после очередного «форточника», принесли вещи к Голубю на «хату», там за них нам деньги дали. Этот Голубь тогда «фарцевал» в привокзальном районе. Он скупал краденное по дешевке, и все жулики ему несли. Мы тогда решили «обмыть» – Жила сбегал за вином, по 1р 42к (руб-сорок-две) агдам было, как помню. И пришел на ту хату к Голубю – «Полкоша», мужик старше 50 лет. Так мы и познакомились там. Полкоша не обижался за такую «кликуху», и даже более того, никто и не знал, как его точно зовут, – ни фамилию его… (так, наверное, ему лучше, что не знают, подумал я тогда и почти был прав).

Вот Полкоша меня и присмотрел. Я выглядел младше своих лет, – смотрелся, как пионер-пятикласник, вот что ему тогда понравилось.

А когда пошли мы с ним работать, – и точно, я одел школьную форму и красный галстук и портфель взял.

Вот так я познакомился с настоящими жуликами, с ворами. Полкоша жил в районе частного сектора на окраине города, у какой-то бабы в своем доме. К нему по вечерам иногда собирались друзья его – все неоднократно судимые. Не часто, но я тоже бывал на их «вечеринках». Кстати пили они не так много, как обычно мужики у нас пьют – до «свинячего состояния», у Полкоши все было в меру. Много романтичного я узнал тогда «из первых уст», от самих воров. «Карманники, – они как фокусники, понимаешь, – говорил Полкоша – это виртуозы! Учись пока я живой!».

Как раз в это время показывали фильм про Доцента – «Джентльмены удачи», где он говорил знаменитую фразу: «Украл, выпил – в тюрьму, – романтика!» Так мне, на тот период, рассказы самих воров-карманников действительно казались романтикой. Тем более, я наглядно видел как «работает» Полкоша. Он мог снять часы с руки человека так, что тот и не почувствует…

Как люди жили в Советское время у нас, теперь молодые знают только по фильмам. Но как говорила управдом в фильме «Бриллиантовая рука»: «наши люди в булочную на такси не ездят» – это было верно.

Общественный транспорт был всегда переполнен, люди ездили на автобусах и утром и вечером был «час пик». Вот мы и работали с Полкошей по утрам и по вечерам на «подсаде» и на маршруте.

Начинали с вокзала, когда утром рано, в 6ч 30м приходил Московский поезд.

Люди спешили к автобусам с сумками и чемоданами. Они, перед остановкой, перед автобусом, доставали кошельки, готовили деньги за проезд. А Полкоша присматривался и запоминал, куда, в какой карман кошелек возвращался. Он запоминал не одного, а многих людей. И мы «садились», залезали в автобус. Полкоша «подсаживал» пассажиров, а я на «пропаль» держался за ним, как хвост и только успевал принимать кошельки, складывая их в свой портфель. Потом я бежал к другой двери (или от задней к передней или наоборот), и мы оказывались в разных концах автобуса. По пути проезда кто-то выходил, а кто-то входил, и в автобусе случалось движение людей на каждой остановке. Полкоша двигался в мою сторону, а я в его сторону, так мы встречались в автобусе. Тогда я выгребал у него из кармана, наложенные туда кошельки, часы и даже кулоны и браслеты. Тут же, получив сигнал от Полкоши – моргание глазами, я выходил из автобуса на ближайшей остановке. С портфелем, нагруженным кошельками, я шел в сквер на наше место встречи. Вскоре подходил и Полкоша, но он проходил мимо, а я ждал и смотрел – нет ли за ним «хвоста», слежки. Только потом мы шли на набережную, к стоку от «ливневки», место было укрытое от посторонних глаз. И там мы разбирали все, что «наработали», кошельки кидали в реку.

После этого, подсчитав «выручку», как всегда мы шли к «фарце», чаще к Голубю, но и к другим тоже ходили, – и «скидывали» им часы и прочие вещи. Только тогда Полкоша давал мне деньги, и мы шли по домам. Это было утро, так мы «работали».

Другое дело – вечер. Тут и маршрут другой, – от заводов до рынка и от рынка до вокзала. Работали мы с Полкошей не каждый день, но здорово и долго, около двух лет, пока я учился в школе….

Но, случилось, за ним, вдруг, пустили менты хвост – это я первый заметил, не зря Полкоша заранее страховался и учил меня смотреть.

Мы пробовали «оторваться», как раз у нас деньги были на исходе, кончились, и надо было подзаработать. Но как только Полкоша появлялся на вокзале, сразу я видел «хвост», -«штатского» мента, без формы, обычный человек, вдруг, начинал за Полкошей следить. Полкоша решил рискнуть на другой день. И мы поехали по маршруту, без «подсада». Где-то у рынка уже, я только что сработал на «пропаль» незаметно, Полкошу взяли с двух сторон под руки и вывели из автобуса какие-то люди, явно с ментовскими мордами. Они не обратили на меня никакого внимания, что привлекательного в мальчике. Автобус еще стоял, и я слышал, как женщина запричитала: «точно украли мой кошелек, ай! Ай! Ай!» Но я тут же слышал, как Полкоша говорил этим «операм»: «начальник, да я завязал давно ты чё!» Автобус поехал дальше, и я «пропал» вместе с кошельками, – вот он – «прОпаль»!

Я знал, что Полкоша пустой, и радовался по-своему, что ментам ничего не досталось! Тут уж, действительно, романтическое чувство игры в самой реальности врезалось мне в юное сердце. Это первое чувство настолько запоминающееся, что его уже в дальнейшем было не вытравить, оно-то и захватило….

Еще больше романтичного я узнал потом из рассказов Полкоши. Его тогда отпустили через 48 часов, больше не смогли его держать. И вот он рассказал много опасностей для воров того времени.

В Советское время милиция работала лучше. В каждом крупном городе были специальные группы оперативников для борьбы с карманными ворами. В городе Свердловске, где один раз Полкоша попался, женщина «подставлялась» под воровство. Она ложила кошелек в авоську навиду и нарочно отвлекалась. Оказалось, она майор милиции и чуть ли не руководитель группы оперативников.

А в Ижевске, тоже майор, которого потом до полковника повысили, вообще зверство придумал: он вшил в края кошелька лезвия бритвенные. И Полкоша попался, он порезал пальцы до кости и конечно, вскрикнул, – кошелек-то он сжал, когда хотел его спрятать…. На рынках и на вокзалах всегда есть вторые этажи, балконы, так что сверху стоят оперативники в штатском и смотрят в зал – приглядываются. Романтика от опасности становилась еще заманчивей для меня, тогдашнего пацана.

Хоть милиция и работала, но ворики тоже были хороши, из рассказов Полкоши.

Еще в 50-е годы приехал мужичок из деревни и ходил по рынку. Ему видать про карманников говорили, что деньги из кармана украдут в городе. Так он решил деньги в руках держать и руку из кармана не вынимать. Так и ходил он, как однорукий, все руку из кармана не вынимал. И что с ним придумали ворики! – они плюнули ему на предплечье свободной руки большую зеленую соплю. Ужас. Он тянулся этой свободной рукой с платком и не мог убрать соплю, а когда вытащил другую руку, взял платок и вытер плечо, его толкнули, а деньги-то и вытащили. «Заплакал мужичок, как малый ребенок, прости Господи!» – говорил с юмором Полкоша.

А вот еще, – баба деревенская приехала и деньги она прятала в чулок на ноге, завернула и резинкой прижала на ляжке около самого паха. Сверху рейтузами закрыла, да одела две юбки. Ее бабы «воровайки» заприметили в туалете, – когда чуть-чуть достанет, две десятки, а остальные – целую пачку денег, завернет опять в чулок. Она приценилась к чему-то, хотела купить, и пошла в туалет деньги доставать. И сколько крику было: выбежала баба из туалета на люди и орала во всю глотку: «вырезали гады, из под пи… вырезали!». «Разрезали ей сзади юбки ее и чулки с рейтузами, как она не чуяла?!!» – громко смеялся тогда Полкоша.

Из этих и многих других рассказов, так мне понравилась этакая «тайная» и богатая жизнь…. Денег у меня было теперь всегда много. И жил я с бабушкой припеваючи. Она наверное что-то подозревала, но ничего не могла сделать, только охала. Вот, скажет мне, например, ботинки, мол, у тебя плохие, я с пенсии куплю тебе новые. А «не успеет оглянуться» – на другой день я уже в обновках хожу. На вопрос: где взял? – всегда уклончивый ответ – друг подарил (!) или еще что-нибудь невразумительное скажу: типа – «отстань бабушка» – сам знаю, нашел, по дороге шел и нашел.

С этой работой, однако, и под наставлениями моего «учителя» Полкоши я и учиться стал лучше. Стал я спокойнее, но как-то умудреннее. Как будто резко повзрослел. Ведь, я знал много «такого» из взрослой «настоящей» жизни, такого, что пацанам – детям и не снилось.

И тогда я стал из Белки – уже Серегой Белым. И Серега Белый вскоре заменил в нашем районе Жилу, которого посадили в тюрьму надолго. Тогда Жилины дворы, наш район, стали называть районом Сереги Белого. «Это там где Белый живет!» – так ориентировались в нашем районе все пацаны. «У Белого во дворах» – говорили между собой шпана. Ну, конечно, я же ходил со старшими парнями на сборищах при голубятне у Рифата я держал себя «с гордо поднятой головой», уже не «прыгал, не скакал», как мои сверстники, но чувствовал себя гордым «графом, с голубой кровью», «авторитетом»!

Однако к такому положению не сразу дело повернулось. Не сразу меня во «дворах Жилиных» стали уважать и бояться. Ведь я выглядел моложе своих лет, – точно: на «пионера!» похож был.

Случай всему виной. Один из пацанов, на год-два постарше меня, по прозвищу Чемодан (фамилия такая, наверное) – был как-то пьяный и решил видно перед остальными покрасоваться «вЫпендриться». Этот Чемодан с несколькими мальчишками и среди них были еще девчонки из соседнего дома, – сидел около подъезда на лавочке и о чем-то «брехал», рассказывал о своих каких-то «подвигах».

Он стоял на учете в детской комнате милиции за хулиганское свое поведение. По «фене» я знал, что он простой «баклан» – так звали драчунов.

Так вот, я проходил мимо. И было еще не очень темно, вечер, осенние сумерки, когда во дворе гуляли подростки. Кто-то сказал Чемодану, под «пьяную лавочку»: что вот, мол, Белый идет, из «блатных» будто бы, из «авторитетов». И показалось Чемодану обидно, что его не признавали, а про меня отозвались с каким-то уважением. Тогда он окликнул меня, остановил и резко ударил по челюсти, разбил мне губу. Я чуть не упал, но понял, что этот «бакланюга» пьяный сильнее меня…. Пришлось мне убежать за дом от него. И сразу же пошел я к Рифату на голубятню с разбитой губой. Там старшие парни, узнав в чем дело, быстро сбегали во двор. Чемодан во дворе сидел и похвалялся на лавочке перед пацанами. Его быстро привели, чуть не за шкирку на голубятню. Пришли вместе и пацаны, мои сверстники, которые там были во дворе. Тут, на голубятне, где все «свои» только были, вдали от глаз взрослых, устроили «расправу» над этим «бакланом» Чемоданом. Сказали мне: «получи с него по праву» – бей его при всех по морде, чтоб неповадно было на кого попало руку поднимать. А ему угрожали расправой: сейчас мы тебя так отделаем, мать родная не узнает! И я тогда дал этому Чемодану раза три кулаком в лицо, поставил ему синяк под глаз.

После этого случая и стали бояться меня все, потому что история эта стала известна всей школе и всей округе, не только в наших Жилиных дворах.

Потом мы помирились с этим Чемоданом, и как то вместе ходили и в соседские дворы, ходили на речку купаться и он даже защищал меня и от своих, и от чужих…

Но через год, я уже совсем возомнил себя, и в моем характере появилась и жестокость.

Событие, которое укрепило мой «авторитет» окончательно, произошло после экзаменов в школе.

Я закончил 8 классов очень плохо и экзамены сдал с трудом, на все тройки. Настроение мое было совсем плохое. И не радовал меня теплый цветущий май и приближающееся лето. В тот раз я в первый раз напился до пьяна, так, что потом блевал и болел дня два.

Мы пьянствовали в детском садике, на веранде. Вечерами раньше мы ходили в тот детсад играть в карты. Там за забором и за деревьями и кустами нас было невидно для взрослых. А в тот раз набрали водки и вина и пива, и устроились на детской прогулочной веранде. Были одни мои одноклассники. И был у нас в классе парень, которого за глаза все прозывали «Кривой». В школе он всегда обижался на такое свое прозвище. А вот тут, по-пьянке я с ним сцепился.

Как и что получилось, я не припомню, но стали мы с кривым Санькой драться один на один. Он был выше меня ростом, а вот по мышечной силе мы были равны – оба пьяные еле стояли на ногах. Я все наскакивал на него первым, а он как-то отбивался, что я все время оказывался на земле. Все одноклассники вокруг только смотрели на нашу драку, как на зрелище и не лезли нас разнимать. Но когда уже у обоих из разбитых носов хлестала кровь, – нас разняли и увели по домам.

На другой день я узнал от одноклассника Славы, что я был страшен в гневе, я победил в той драке и все даже испугались, что «прибью» «кривого» насмерть. Через день я ходил извиняться, тот Санька лежал дома со сломанными ребрами, 3 ребра я сломал ему, когда пинал ногами….

Но и на этом в тот май не прошла моя «злость на весь мир». Все парни шли в 9-й класс, а мне оставалось, как плохому ученику, идти в ПТУ, работягой – неучем быть….

И вышел я на улицу «развеяться». Но вот, случилось, что пацаненок меньшего возраста, вдруг, назвал меня «Белкой-стрелкой», как бы оскорбительно что-ли или мне так показалось тогда по настроению – очень оскорбительно. Я психанул почему-то, и сильно обиделся. Под руку попалась мне проволока стальная, валялась тут около строящейся во дворе трансформаторной подстанции. Пацаны играли там в канаве, прыгая через канаву, где тянули к подстанции провода. И этой проволокой я стал хлестать мальчишку оскорбившего меня. Он было побежал. Но я подставил ему подножку, и упавшего его хлестал и хлестал проволокой со всей силы. Пацан визжал, как резанный поросенок, а я не останавливался долго…. Осознав, что я наделал, я убежал со двора в город. И потом долго, до ночи не приходил домой. Бабушка встретила меня ночью дома вся расстроенная и обсказала: что и милиция была у нас и что меня ищут, а мальчишка, которого я «избил» лежит в больнице….

Вот с этого дня и началась другая моя настоящая жизнь. Был суд. Мне дали 2 года по малолетке. А когда я освободился, то не было у меня уже никого на свете. Бабушка умерла. И умер отец в тюрьме, я еще в зоне на малолетке узнал. Квартиры у меня не было. И, конечно, я пошел к ворам, к своим карманникам. Они-то быстро меня пристроили, и работу нашли. Много я воровал и опять сидел за воровство – 3 года.

Потом немного на воле, «гастроли» по советскому союзу, – и новый срок. Не успев освободиться – на 5 лет за ограбление магазина сел. Так я стал вором-рецидивистом, признан по 24-й статье УК СССР. А теперь вот скоро 50 лет мне будет и ничего-то я хорошего не видел в жизни….